Война за "Асгард" - Бенедиктов Кирилл Станиславович (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Стены квартиры были испещрены иероглифами, начертанными кровью, специалисты, расследовавшие убийство, пришли к выводу, что инспектор стал жертвой последователей учения Истинной Каббалы — секты, практиковавшей разнузданную сексуальную практику и человеческие жертвоприношения. Оставалось, правда, загадкой, что общего мог иметь добрый лютеранин Золтан Лигетти с этими богопротивными сектантами.
Карпентер взял со стола большую квадратную бутылку и щедро плеснул виски себе в бокал
— Расследование вели, понятное дело, местные полицейские Европол подключили уже только на самом последнем этапе, когда стало ясно, что убийца — или убийцы успели покинуть страну. Кто знает, как бы все обернулось, если б не эта задержка, но в итоге главный подозреваемый — некто Андреас Тип-фель, называвший себя Первосвященником Сатанаилом — затерялся где-то на Ближнем Востоке. Там, как обычно, шла война, и никому не было дела до полубезумного сектанта, пусть даже и разыскиваемого Европолом.
Карпентер снова отхлебнул виски, но глотать сразу не стал, а посмаковал во рту. Сделав глоток, он на мгновение прикрыл глаза и ободряюще улыбнулся Дане.
— Между прочим, я угостил тебя коллекционным шотландским виски “Ля Фроег”, пятьсот пятьдесят долларов за бутылку… Ты напрасно пренебрегаешь столь редким напитком, дорогуша! Хотя, возможно, тебе больше пришлась бы по душе венгерская сливовая водка — палинка, кажется? В квартире Лигетти обнаружили несколько бутылок с палинкой, в том числе одну начатую. Вот на ней-то и остались отпечатки пальцев Андреаса Типфеля, послужившие главным козырем обвинения. Кроме того, Типфеля несколько раз видели около дома убитого офицера, а вечером 17 сентября он зачем-то звонил Золтану на домашний номер. По версии венгерской полиции, Типфель и Лигетти были любовниками, и первоначально Сатанаил не собирался убивать своего партнера. Но 17 сентября между ними произошла ссора, закончившаяся для Золтана трагически Типфель, который, по свидетельству задержанных членов секты, при виде крови становился абсолютно невменяемым парнем, расчленил тело и совершил все требуемые его жуткой религией обряды — поступок нелогичный, однако вполне укладывающийся в картину поведения параноидальной личности. Потом он попробовал уничтожить следы, но сделал это по-дилетантски неумело — вытер бутылку с палинкой, но недостаточно тщательно, пытался стереть звонок из памяти домашнего секретаря, но не смог, поскольку не знал пароля. Короче говоря, единственное, что хорошо удалось Андреасу Типфелю, — это сбежать от венгерского правосудия.
Через несколько лет, однако, этот сукин сын вынырнул в Канаде, которая тогда как раз вошла в состав Североамериканской Федерации. Взяли его в Квебеке за растление малолетних — малолетние, правда, оказались черномазенькими, так что другой на его месте отделался бы штрафом, но за Типфелем обнаружилось слишком много грешков. Министерство безопасности запросило информацию у европейских коллег, и вот тут-то история с Истинной Каббалой и порезанным на куски Золтаном Лигетти вновь выплыла на свет божий.
Ну, разумеется, он клялся, что никого не убивал. По его словам, Истинная Каббала если кого-то и приносила в жертву, то только цыганят и мусульманских детишек. Это, кстати, походило на правду, потому что за все годы существования секты случай с Лигетти был единственным, когда полиция всерьез села каббалистам на хвост. Типфель пытался убедить следователей в том, что убийство Золтана напутало его приспешников настолько, что они свернули всякую активность в Восточной Европе и залегли на дно. Это опять-таки звучало правдоподобно, потому что после тридцать шестого года об Истинной Каббале в Будапеште больше никто не слышал. Что самое интересное, Сатанаил яростно отрицал свою гомосексуальную связь с Золтаном. Нет, он не собирался делать вид, что однополая любовь ему незнакома — в конце концов, квебекские черномазые ребятишки с этим никогда бы не согласились. Но Золтан Лигетти якобы был совсем не в его вкусе — здоровенный блондин нордического типа, такие ему никогда не нравились. Другое дело — его сестра.
Прижатый к стенке Типфель сознался, что действительно несколько раз встречался с юной черноволосой красавицей Аготой Лигетти в барах Верхнего Города и даже провожал ее до особняка на Габсбург-авеню. Накануне убийства Золтана Агота первый раз пригласила его домой, и они провели несколько часов наедине, занимаясь любовью и попивая коктейли с палинкой. Нет, самого Золтана в квартире не было — Агота сказала, что он на дежурстве. Да, на бутылке могли остаться его отпечатки, потому что коктейли готовил Андреас, но где-то на бокалах обязательно должны найтись и отпечатки нежных пальчиков Аготы. Увы, никаких иных отпечатков в особняке не нашлось, и неудивительно — ведьу Золтана Лигетти никогда не было сестры.
Голос Карпентера доносился откуда-то издалека. Дана автоматически подняла свой бокал ко рту, отхлебнула глоток. Виски или вода — вкуса она не почувствовала. В голове стучали маленькие злые молоточки, глаза жгло, как будто туда плеснули лимонным соком. Это предел, с удивившим ее саму спокойствием подумала Дана, предел, за которым уже невозможно больше реагировать на боль. Все, что происходит, происходит не со мной. Я просто смотрю стерео, очень красочное и правдоподобное, или подключилась к мастерски сделанной фата-моргане. Потом все закончится, и я вернусь в свой мир, где не будет этого ужасного номера, этого отвратительного ощущения липнущей к мокрому телу ткани, этого страха, висящего в воздухе наподобие табачного дыма… Дана сделала еще один глоток и опять ничего не почувствовала. Тем далеким осенним вечером они пили палинку с вишневым соком и какой-то шипучкой — Анди глушил бокал за бокалом и все больше пьянел, а она лишь делала вид, что пьет. Но вкус вишни, сливовицы и щекочущих язык пузырьков навсегда остался в ее памяти. Она могла бы почувствовать его даже теперь, достаточно только вспомнить… вспомнить, как все это было… вспомнить тот ветреный и не по-сентябрьски холодный вечер 17 сентября 2036 года… Нет, подумала Дана, я не должна… Он же именно этого и добивается, опрятный, предусмотрительный гад, залепивший все стены моего номера какой-то склизкой дрянью… Он же хочет, чтобы я вспомнила тот вечер и сама призналась в том, что совершила.
Карпентер откашлялся, прочищая горло, — даже этот вполне естественный звук получился у него каким-то ненатуральным, словно бы многократно отрепетированным.
— На беду Типфеля, Конгресс Федерации за пару месяцев до его ареста одобрил закон о принудительном сканировании мозга подозреваемых в особо тяжких преступлениях, и Первосвященника Сатанаила отдали мнемохирургам.
Десять лет назад мнемохирургия только из пеленок вылезала. Половина пациентов после сканирования мозга годилась разве что для психиатрической клиники строгого режима, а оставшиеся до конца своих дней страдали от различных маний и фобий. Но этот парень, Типфель, и без того уже был законченным психом, так что когда мнемохирурги закончили потрошить его память, он превратился просто в бешеное животное — голыми руками разорвал сталепластовые наручники и едва не загрыз двоих санитаров. Между тем выяснилось, что в голову ему лазили не зря, потому что Золтана Лигетти действительно убил не он. И, что самое поразительное, его рассказ о красавице-брюнетке, с которой он славно повеселился на той самой постели, где десять часов спустя обнаружили порубленного на венгерский гуляш полицейского, оказался истинной правдой. В том смысле, что сам Андреас Типфель действительно считал ее сестрой Золтана Аготой. Тогда как, повторюсь, никакой сестры у убитого офицера не было.
Карпентер замолчал, явно довольный своим красноречием. Дана и не заметила, как он уселся на край мягко прогнувшейся под его весом кровати, оказавшись так близко, что она могла бы дотронуться до него обнаженной ступней. Или ударить пальцами ноги по сгибу локтя так, чтобы виски из бокала плеснуло ему в глаза. Тогда он на несколько секунд ослепнет, а за это время можно схватить со столика бутылку и со всей силы опустить ему на мягкий затылок… В конце концов, он незаконно проник к ней в комнату, подкупив портье и получив дубликат ключа. Хотела бы она посмотреть на присяжных, которые не признают его действия попыткой изнасилования. Дана попробовала напрячь мышцы и поняла, что из ее затеи ничего не выйдет. Не сейчас, во всяком случае. Она была слишком разбита, слишком вымотана и подавлена всеми событиями этого долгого дня. Придется, видно, выслушать его историю до конца.
