Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
– Черчилль был совсем не дурак, – выразил общее мнение Бородач.
Генрик расцвел, гордясь тем, что армянский коньяк предпочитают исключительно не дураки. Филипп добавил меду:
– Не иначе, в нем имелась толика армянской крови. Особенно, если судить по хитроумию, – уточнил он.
– А что, – кивнул Генрик, – пожалуй. Только… возникает закономерный вопрос. Отчего такой видный мужчина не носил усов?
– Ара, это же элементарно! Маскировка, ара. Как иначе управлять англичанами? – удивился Бородач.
– Ох уж этот английский снобизм, – покивал Филипп. – Им бы нашего сержанта в премьер-министры…
– Меня-то зачем? – спросил, медленно раздуваясь от счастья, претендент на высшую британскую власть.
– Ну… – протянул Филипп, мучительно ища ответ. – Ну, влить горячей крови в их рыбьи сердца и горячего семени… не будем уточнять, куда.
– А, – сказал Генрик. – Понятно. В Великобритании премьер-министр совмещает широко известную деятельность с деятельностью, от общественности тщательно скрываемой. В частности, с донорской. Оч-чень любопытный факт, и крайне заманчивое предложение. Буду думать.
– Вот так государственные секреты становятся достоянием гласности, – прокомментировал Бородач, разливая драгоценную жидкость по емкостям. – И-и-и, вздрогнули!
Выпили, вздрогнули, зажмурились блаженно. Еще посудачили о пустяках. Вспомнили старые анекдоты, блеснувшие в коньячном свете небывалыми гранями. Смеялись над ними, хохотали, ржали, как безумные – аж до упаду. Падать было легко и не больно. «Ахтамар» способствовал. Но как-то, до обидного внезапно, закончился.
– В этот самый момент и вышел на поляну, слегка покачиваясь и дымя титанической «козьей ножкой», бритоголовый ефрейтор, сжимающий в руках волшебный сосуд замысловатой формы, – возвестил Саркисян.
Бородач вышел, улыбчиво кланяясь. Волшебный сосуд замысловатой формы оказался удлиненной бутылкой «Белого Аиста».
– Тираспольский, – гордо сказал он, сковыривая пробку. – Я, между прочим, оттуда родом.
«Белый Аист» взмахнул крылами, закачал поднявшимся ветром солдатские головушки. Улыбки стали шире. Приднестровский коньяк был безоговорочно признан главенствующим над молдавским.
– И все-таки «Суворов» гораздо круче, – с видом знатока разглагольствовал Бородач. – Гораздо! Когда вернемся с победой, привезу из увольнения именно его. И гори они огнем, премиальные! Вот тогда оцените.
– Да мы и этот ценим, – гудел Генрик, разливая по новой. – Поверь трехтыс-сячелетнему опыту армянского народа. Твой «Аист» – птица что надо.
– Слов нету, – соглашался Филипп, бодро опорожняя стаканчик. – Белый прямо таки монстр!
В рот попало далеко не все. Было жаль, но как-то не слишком. Он промокнул подбородок платком и полез в сумку. «Мы, чай, тоже не лаптем щи хлебаем».
– Вот она, родимая, – Филипп потряс над головой плоской фляжкой из нержавейки. – Чудо уральских лесов. Слеза Хозяйки Медной горы. Струя Великого Полоза. Ржаная. Самогонка. На. Кедровых. Орехах. Шестьдесят шесть оборотов. Одна капля валит с ног медведя. Две – лося. Три скотине не дают – смертельно! Желающие испробовать найдутся?..
«Аист», оказывается, уже улетел (за младенчиками, пошутил Генрик, вызвав приступ гомерического хохота), и желающие, разумеется, нашлись.
– Мы, между прочим, и не терялись, – сообщили они.
– Что медведь, – говорил Бородач, прихлебывая «кедровку», словно десертное вино, – что лось – все едино. Мелюзга. Вы слонов поили?
– От чего же, милок, мамонты-то вымерли? – воскликнул Филипп.
– Эх, суровый народ эти уральцы, – покивали в такт сержант и ефрейтор. – Таких гигантов вусмерть споили.
– А закусывать надо было, – пробормотал Филипп, остервенело жуя огненную бастурму, – закусывать!..
Надвигалась ночь, и они разожгли костер. Удивительно, но никто при этом не опалил бровей или чубов. Потом сидели, нанизав на прутики кусочки домашнего свиного окорока, выставленного Филиппом на закусь к «струе полоза», и подогревали их над огнем.
– Спеть, что ли? – спросил Филипп.
– Спой, конечно, – ответили ему. – Давно пора.
Для затравки он спел «Эй, ямщик, поворачивай к черту!». Слушателям понравилось. Они одобрительно заорали и принялись с силой хлопать ладонями по коленкам. Филипп, в целях развития успеха, выдал: «Пуля-дура вошла меж глаз мне на закате дня. Какое дело мне до вас, а вам до меня». На ресницах растроганных наемников повисли скупые мужские слезы. Ободренный адекватной реакцией друзей, Филипп почувствовал себя едва ли не мессией, ведущим схватку за заблудшие души с Врагом человеческим, и прорыдал «Враги сожгли родную хату».
– Давай теперь что-нибудь повеселей, – попросил пригорюнившийся Генрик. – Стыдоба смотреть на себя – сопли до полу!
Филипп подумал и дал: «Вот лежу я мо лодец под Сарынь-горою».
Носы шмыгали и глаза влажно блестели. Мо лодец, лежавший под Сарынь-горою, звался Стенька Разин, груди ему придавили крышкой гробовою, руки его сковали медные замки. Он ожидал Суда, терзаемый змеями, и его было по-человечески жалко.
– Изувер! – воскликнули с надрывом слушатели. – Не трави душу, поганец! Мы ж тебя по-человечески просим: не трави!
– Ладно, успокойтесь, – отмахнулся изувер-поганец и спел, гикая, присвистывая и притопывая, «Только пуля казака во степи догонит», вызвав взрыв оваций и криков «Браво!». Железо следовало ковать, и Филипп спел про солдатика на привале, коего «замучила тоска, он стрельнул себя и больше ни при чем».
Слезы снова брызнули потоками, и носы захлюпали. Чрезвычайно трогательная получилась сцена. Бородач, громко высморкавшись, предложил срочно – да что там, незамедлительно! – накатить.
– И то верно, – согласился Генрик, – помянем солдатика-самострельщика.
Помянули. Филипп растянул меха.
– Не этот ли стон у вас песней зовется? – раздалось у Филиппа за спиной, когда он завел следующую “жалестливую” композицию. – Отставить моральное разложение! Это что еще за пятая колонна в тылах моего взвода? Саботаж изволите устраивать, рядовой?
Василиса крепко ухватила Филиппа за волосы и немного помотала его послушную голову из стороны в сторону.
