Комендант мертвой крепости - Аренев Владимир (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Хродас Железнопалый
Они все думали, он сошёл с ума. Ошибались. Хотя, если бы действительно сошёл, наверное, было бы легче…
Сердце больше не болело, только ныло: монотонно, глухо. Хродас сидел, выпрямившись и расправив плечи, и казался сейчас себе струной на самом пределе натяжения. Поверни колки ещё хотя бы на полоборота — лопнет.
От свечей было мало света, а глаза слишком устали. Он старался расслабить взгляд, скользить им по коробу, в котором лежало тело. Где-то здесь, рядом… она должна быть где-то здесь… если она появится…
Когда бы не Грэлт, Хродас давно уже был бы в призрачном мире. Но Глухарь, как только остались одни, ухватил его за плечо неожиданно сильными пальцами, встряхнул и велел:
— Даже думать забудь! Ей не поможешь и сам пропадёшь.
Грэлт знал о призрачном мире больше, чем Хродас когда-нибудь узнает. Но Хродас послушался старика не поэтому. Если бы он был уверен, где именно её следует искать…
К тому же они могли разминуться.
И вот он сидел в часовне и ждал: живой покойник — оживления тела.
Пожалуй, в каком-то смысле Хродас уже переместился в призрачный мир: всё вокруг казалось ему зыбким и необязательным, как далёкие силуэты в муторном сне. Он был чужаком в собственном теле, сторонним наблюдателем. Две нити удерживали его здесь: надежда и боль.
Времени не стало. Сидя здесь, в часовне, он заново проживал случившееся. Записку, отправленную с Илданасом и Бйолалом. Ночь перед отъездом в Шэквир вис-Умрахол. Разговор со Жнецом. Короткую злую схватку у Звериных врат и холод секиры, что вот-вот должна была лишить его правой руки. Облегчение, когда приехали свои. Изумление: откуда?!.. почему жив алаксар?!.. Новость про Синнэ. И вдруг — ударом стального кулака по скуле — пришедшее осознание того, что это он её убил: если бы не записка и всё прочее, дочь была бы жива.
Сейчас он переживал всё это снова и снова, события тасовались, словно карты в колоде. Одно шло за другим, а третье внезапно вклинивалось между ними… менялось… харранская секира, никем не остановленная, лишала его руки… Жнец поил отравленным багадэйну-кэршири… отряд приезжал к Звериным вратам, но алаксара с ними не было…
Только одно не менялось никогда. Синнэ была мертва. Убита им.
И он знал, что если бы представилась возможность пережить всё заново, поступил бы ровно так же. Написал бы записку, и отправился к Жнецу, и стоял бы, брошенный на колени, в ожидании удара харранской секиры. Он знал, что поступил бы так же — неправильно, бесчестно, — поступил бы, потому что не мог иначе. Смерть Синнэ — не наказание и не цена за его поступок, даже не обязательное условие: если он так, то всё случится вот эдак, — ну же, выбирай! — нет, думать подобным образом означало бы всё упростить. Это дало бы ему оправдание, сделало бы его поступок, его выбор неосознанным, дескать, тогда он не знал, что так всё выйдет, он, конечно, убил дочь, но убил несознательно, а вот если бы знал…
Если бы знал — это ничего бы не изменило. Это было его решение, его ответственность. Это его вина. Ему не нужны оправдания. Он сам, своими руками её убил — уже тогда, когда писал записку Жнецу.
Мысли путались, в них, кажется, крылся какой-то изъян, но в то же время они оставались чрезвычайно чёткими и ясными. Он был в своём уме, что бы там ни думали остальные. В уме и твёрдой памяти.
Вот тело — оно устало; словно в отместку за то, что он превратился в стороннего наблюдателя, тело вдруг перестало ему подчиняться. Он обнаружил, что едва не заснул. Нужно было чем-то себя занять. Он — ни о чём не забывший — поднялся и вынул из поясного кошеля три глиняных фигурки.
Вспомнил, как лепил их. В тот счастливый год наконец-то удалось договориться с Синеязыкими — после кровавой и затяжной войны, не войны даже — череды взаимных атак, перемежавшихся зыбкими неделями и месяцами затишья. Обмен фигурками для харранов был чем-то большим, чем просто древний ритуал. Они верили, что таким образом обретают власть над дойхарами и в то же время вручают им власть над собой. На дальнем берегу вади харранский отряд установил шатёр, Хродас пришёл туда с Хакилсом и ещё несколькими своими воинами; там же были Ралгам Затейник, Жнец и харраны, чьих имён он не знал. Горело пламя в переносной жаровне, все выпили багадэйну-кэршири и преломили хлеб. Затем Жнец достал откуда-то глину и солому. Все они знали, в чём суть ритуала. Хродас взял в руки влажный ком глины и начал разминать.
Он понимал, чем жертвует. Харранские шаманы действительно умели многое, а Жнец был одним из самых могущественных, это подтверждали дойхары, знавшие кочевников получше, чем молодой комендант. Каждая фигурка была «тенью» одного из представителей договаривающихся сторон. Три харрана и три дойхара, положившие свои судьбы на весы перемирия.
Все понимали, сколь непрочно установившееся равновесие. Понимал и Хродас, вкладывавший в каждую из глиняных фигурок обязательные прядку волос и обрезок ногтя. Сперва он вылепил себя. Затем — Кросари Чужачку и дочь.
Ралгам Затейник сплёл из соломы себя, Жнеца и Пёстрого Носа. Когда дело касалось войны, харраны ни во что не ставили жизни жён и детей, однако знали, что у дойхаров всё иначе.
Положив на заклание три жизни, Хродас купил мир на несколько долгих лет. Рискнул — и выиграл.
Он сделал это тайно от Кросари (а Синнэ была слишком маленькой, чтобы с ней обсуждать такие вещи), он знал, на что идёт. Никто и никогда не смог бы обвинить Железнопалого в том, что он не думает о последствиях. Никто и никогда!
Теперь всё в прошлом, фигурки ничего не стоят и ничего не значат. Их следует уничтожить; верно, Жнец уже бросил свои в пламя.
Хродас зачем-то помедлил, разглядывая глиняные безделицы. Вспомнил, как старался тогда вылепить их поаккуратнее, пальцами разглаживал трещины, убирал лишние комки.
Сейчас пальцами же и сломал — просто нажал посильнее, и всё. Они распались на куски с едва слышным, но по-своему оглушительным хрустом.
Он отчего-то ждал, что в унисон что-нибудь хрустнет у него внутри.
Ничего не хрустнуло.
Ждал, что на этот хруст придёт Синнэ.
Синнэ не пришла.
Зато пришёл Форэйт Жадюга. Встал не перед коробом, как норовили сделать все остальные, — остановился где-то сбоку; чтобы его увидеть, Хродасу нужно было повернуть голову.
— Что с твоей ногой?
Жадюга криво усмехнулся:
— Если ты не забыл, сегодня ночью мы едва отбили атаку бэр-маркадов. Или ты попросту не заметил?
Он… заметил, конечно. Заметил. Просто не придал этому значения. Думал, неважно.
— Зачем ты пришёл? Пожурить и усовестить?
— Отчитаться. Правда, Рултарик с Хакилсом говорили, будто ты сложил полномочия коменданта, но по-моему, они чего-то не поняли. Я им так и сказал: «Если бы даже он решил отойти от дел, то выбрал бы другое время. В Железнопалом слишком много ответственности. Думаю, он должен был бы лишиться ума и перестать быть самим собой, чтобы бросить крепость перед самой осадой». Знаешь, что ответил мне на это Хакилс?
Хродас молчал.
— Он сказал мне: «Ответственности не бывает слишком много. Или она есть, или её нет», — и всё. Потом нам стало не до разговоров. Теперь, когда пожары погасили, а тела убрали, я пришёл отчитаться. Или услышать, как ты самолично скажешь мне, что ты больше не комендант…
— Я больше не комендант, — спокойно сказал Хродас.
— …но только мне уже не нужны эти твои слова, — продолжал Форэйт. — Всё верно, ты не комендант. Ты перестал им быть не тогда, когда сообщил об этом Хакилсу и Рултарику, — позже, когда пришли бэр-маркады, а тебя с нами не было.
Он помолчал, взглянул на тело в коробе.
— Ты мог бы хотя бы носить мёртвых, — с удивившей Хродаса горечью сказал Жадюга. — Хотя бы это. Не знаю, насколько справедливы все россказни о том, что если тело лежит в часовне, то шансов вернуться из призрачного больше. Не знаю… Но ты мог бы… это были твои андэлни, ком… Железнопалый. Они все были твоими андэлни. Тех, кто остался, не хватило на всё; мы сложили тела в склепе. Их некому поднять в часовню, о них некому позаботиться. А ты сидишь здесь и смакуешь своё горе, как запойный пьяница, которого бросила жена.
