Жесткий контакт - Зайцев Михаил Георгиевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Глава 4
Утро
К дверям своей однокомнатной квартиры Евграф Игоревич подошел, потеряв на финальном отрезке добровольных ночных мытарств еще одну пуговицу от плаща. Проклятая пуговица зацепилась за лестничную скобу, когда ротмистр спускался в канализационный люк, под землю. К тому времени раб-шофер был отпущен, и никто не видел, как ротмистр сдвигает крышку люка, никто не слышал, как затрещали нитки, силясь удержать чертову пуговицу. Люк находился в углу двора-колодца. Дома, служившие колодцу стенками, чернели в сумерках раннего утра напротив многоэтажного жилого комплекса, где арендовал квартиру и Евграф Игоревич, и многие из его коллег по линии жандармского ведомства. Жандармы народ ушлый, однако тайный ход с другой стороны улицы в подвал ведомственного дома разведал и освоил один Евграф Игоревич, что подтверждалось следами на обочине зловонного подземного ручейка. С прошлого раза к следам от резинового набалдашника и пары ботинок Карпова прибавились разве что узорчатые дорожки, протоптанные крысиными лапками. И еще с прошлого раза перегорело несколько лампочек в цепочке, вечно освещающей бетонный тоннель. Повезло, что лампочка у лаза в подвал родного дома еще держалась, еще светила, родимая.
В связке ключей у господина Карпова имелся и ключ от подвальной двери. Как и всегда, храпел консьерж в стеклянной будке подле дверей на улицу. Надо бы гнать к такой-то матери жандарма-пенсионера с должности консьержа, а жалко старика, ветеран заслуженный, помнит дед многих ныне сановных жильцов дома желторотыми юнкерами только-только организованного нового ведомства.
Лифт бесшумно поднял Евграфа Игоревича на третий этаж, ковровая дорожка в бесконечно длинном гостиничного типа коридоре заглушила нестандартные такты усталой поступи инвалида. Гвоздеобразный ключ, царапнув замочную скважину, открыл запертую вчера засветло дверь, которая спустя секунду захлопнулась за переступившим через порог Евграфом Игоревичем.
Единственное достоинство жилой площади – великолепная звукоизоляция. Прихожей в квартире практически нет, так, пустяк, а не прихожая, шаг мимо узкой вешалки, и попадаешь в комнату с единственным окном, двумя плетеными креслами, журнальным столиком между ним и кушеткой у стены. Слегка оживляет спартанскую обстановку встроенный книжный шкаф, битком набитый литературой, и горшок с неприхотливым кактусом на подоконнике, колючие контуры коего угадываются за опущенными шторами. Можно, конечно, не входя в комнату, свернуть в коридорчик на кухню, а по дороге к холодильнику заглянуть в совмещенный санузел, скинуть грязные одежды, принять душ и потом, отфыркиваясь, вкусно позавтракать. Можно, наконец, дотронуться до выключателя в прихожей и оживить ярким светом жилой каземат самого дешевого из имеющихся в доме типа, можно, все можно, когда ты у себя и один, но, кроме Евграфа Игоревича, в малогабаритной квартире есть еще человек. Гость сидит в кресле у окна лицом к условной прихожей. Толку от того, что он сидит лицом к Евграфу Игоревичу, никакого. Лица гостя не разглядишь – сумрачно за шторами, темень в комнате.
– Гутен таг, херр Карпов, – поздоровался гость знакомым, еще не забытым голосом.
– Гутен таг, херр Таможин, – ответил Евграф Игоревич, вешая шляпу на крючок.
– Устали, господин жандарм? – в знакомом голосе капля иронии, не больше.
– Устал, – признался Карпов, снимая плащ. – А как вы, господин подпольщик? Замучились, незаконно проникая в мое жилище?
– Самую малость, господин жандарм. В наружке страдают сплошные болваны, на воротах старый пень, а замочек у вас, Граф, смех один – дунешь, и откроется.
– Надеюсь, без всяких волшебств в дом проникли? – Евграф Игоревич повесил плащ, одернул пиджак, привычно взялся за трость.
– Какие еще волшебства, я вас умоляю! Как-никак я бывший скаут, сохранил навыки.
– И преумножил, – кивнул ротмистр, входя в комнату. – Я сяду, ладно?
– Ты у себя дома, к чему просить разрешение?
– Я не прошу, предупреждаю. Садиться буду долго и сидеть придется некультурно. Нога, знаете ли...
– Брось ерничать, Граф! – перебил Таможин. – Давай уж на «ты» и давай без всяких подначек.
– Давай. – Карпов опустился в кресло напротив друга молодости, негнущуюся ногу закинул на журнальный столик, трость пристроил поверх колена, согнутого и прямого, погладил пальцами правой руки голову серебряного льва.
– Что с ногой, Граф?
– А то ты не знаешь?
– Нет, не знаю. Правда не знаю.
– С ногой история длинная... Я курну, ладно?
– Кури, какие проблемы.
Карпов полез в карман за портсигаром. Таможин как сидел, так и остался сидеть, ничуть не напрягаясь и, главное, не расслабляя мышцы. Одно из двух – либо Сын Белого Кахуны стал Великим Мастером Боя и абсолютно уверен в себе, либо абсолютно уверен, что сидящий напротив жандарм не вытащит вместо портсигара оружие.
– Скаут Алекс Таможин ушел к Истинно Чистым и пропал... – Евграф Игоревич чиркнул зажигалкой, затянулся, выдохнул колечко дыма. – ...Ты пропал. Я остался один... Я искал тебя... Пододвинь пепельницу с твоего края стола ко мне поближе... Ага, спасибо... Я искал тебя. Шесть раз ходил в Белый Лес, шесть раз менял проводников, и каждый новый провожатый просил вдвое больше предыдущего. Нашей скаутской амуниции хватило, чтоб расплатиться с первыми двумя следопытами. Потом я дрался. Предъявлял претензии на чужие ценные вещи и дрался за них. В общей сложности провел восемнадцать поединков. Однажды заработал сотрясение мозга, как-то палец сломал, а было дело – повезло, выпало две решки, противник выкинул два орла и без боя отдал вполне приличный АБ-мех... – Карпов нагнулся, раздавил на треть скуренную сигарету о дно пепельницы. Выпрямил спину, поправил трость на коленях, повернул ее так, чтобы удобнее было оглаживать пальцами львиную морду. – ... Во время шестой, последней вылазки в Белый Лес мы с проводником наткнулись на труп Арбуя. Ты знал, что Арбуй застрелился? Нет? Он выстрелил себе в рот. Из обоих стволов. ЗНАК, разумеется, при такой стрельбе не спасает. Полчерепа снесло мужику, как будто фугасом. Мы нашли труп Арбуя, и мой проводник отказался идти дальше, испугался. Дальше я пошел один. Угодил в такую дрянь, что и вспоминать страшно... С тех пор волочу ногу... Я еще легко отделался, жив остался. Полз к поселку четверо суток, а после отлеживался неделю. Последнее отдал за плакун. Жевал травку, лечился. Как смог передвигаться с грехом пополам в вертикальном положении, сразу двинул к Большой Земле. В одиночку... Подфартило – на чертей не нарвался, вышел к погранцам весь в нарывах, вшивый, грязный... В Казани полгода в ведомственной клинике валялся. Врачи чего только ни делали, старясь вылечить ногу, а не получилось, не судьба. На моей скаутской карьере главком поставил жирный крест и определил калеку служить в Жандармерию, смилостивился... Странная штуковина наша жизнь. Охромев, я проклинал судьбу, а сейчас, сегодня, я говорю больной ноге спасибо. Без тебя, говорю, ходуля уродливая, Евграф Игоревич Карпов не стал бы тем, кто он есть. Не успел бы найти ни смысла, ни цели в жизни. Будь у меня две здоровые ноги, давно бы их, как говорится, «протянул». Век скаута короток. Я наводил справки, с нашего курса в живых остался всего один, кроме нас с тобой, пацан, да и тот инвалид нулевой группы. Остальных Держава израсходовала. Экономно, но особо не жадничая...
Монолог Евграфа Игоревича изобиловал многоточиями задумчивых пауз, и закончил Карпов, как будто взял очередную паузу. Гость молча ждал, а когда сообразил, что продолжения не последует, спросил тихо и вкрадчиво:
– Ты считаешь меня предателем?
Евграф Игоревич рассмеялся беззвучно, ответил, ухмыляясь:
– Опомнись, братец! Нет! Конечно же, нет! Мы взрослые люди, и оба понимаем – мир нельзя делить на белое и черное. Мир сложнее, случается – предатель становится спасителем, чаще бывает наоборот, но это неважно!..
– Что ж тогда важно, если не это?! Для меня важно узнать, кто я, по-твоему. Кто я? Ужасное воплощение ЗЛА? Светлый посланник ДОБРА?
