Столкновение - Сапегин Александр Павлович (читать полную версию книги txt) 📗
— Ну вы, блин, даете!
— А то! — Улыбка Вали сверкала ярче вспышки фотоаппарата.
— Жжете, ребята! Не знал, что вы занимались бальными танцами.
— Так получилось, — состроив из себя скромную овечку, ответил Сергей. — Я хотел на карате, а мама мечтала о танцах. Пришлось совмещать.
— А я не хотела на карате, и мне повезло, что ты ходил на танцы.
— Да, Береза, яйца тебе не мешают!
— Фу-у, Белый, как вульгарно. Какие будут дальнейшие планы? Ты не расстроишься, если мы тебя покинем?
Вадим повел бровью, глядя на раскрасневшиеся лица танцоров, окунувшихся в страсть. Неудивительно, что их потянуло на продолжение огненного танца. Судя по взглядам, бросаемым молодоженами друг на друга, танцевать они мечтают не на эстраде, а где-нибудь в тихом месте и с отсутствием советчиков.
— Не маленький, не потеряюсь. Вы это… к завтрашнему вечеру вернитесь.
— Не боись, солдат ребенка не обидит! Му-у-ся, ты меня лю?
Подхватив со скамейки мантию, Вадим прогулочным шагом пошел вдоль пруда. Тихий, неспешный променад, без осмысленного маршрута и без особой цели; просто чтобы насладиться царящей атмосферой праздника. Хватит с него черной меланхолии и тяжелых дум…
Опоздать к закрытию ворот школы он не боялся. Черт с ним, ночи нынче теплые — не замерзнет, к тому же ресторации, в честь праздника, открыты до пяти утра, всегда можно согреться горячим чаем с нежнейшими булочками или взбодриться отваром бодросила.
Гуляя по мощеным дорожкам, он не заметил, как ноги, отключенные от разума, привели его к площади около моста. Стрелки на часах показывали половину четвертого ночи, улицы, парк и ресторации давно опустели, многие заведения, несмотря на объявленный график, погасили огни и закрылись до следующего дня. Все правильно, у мастеровых завтра… ошибочка — уже сегодня, наступит новый рабочий день; гулять, как он, им непозволительно. Поражаясь безмолвию, царящему в центре города (хотя два часа назад здесь можно было оглохнуть от гвалта, даже местные родственники сверчков, обычно яростно играющие на «скрипках», закруглили концерт и забились по щелям), Вадим направил стопы к мемориалу.
Осторожно коснувшись каменного сердца, Вадим отдернул руку. Светящийся мрамор обдал его жаром. Вырвавшийся из глубин камня огненный протуберанец распался на множество язычков, сложившихся в буквы и слова.
— Огонь души сильнее холода Хель, — завороженно глядя на пламенные буквы, прочитал Вадим. — Они умерли, желая жить.
Огонь погас, слова рассыпались искрами. Затухающие красные точки упали на плитку мостовой, превратившись в серый дымок, потянувшийся вверх тонкими серыми струйками, которые постепенно наливались красным, сливаясь вместе, пока не вспыхнули ярким пламенем, обратившись в пышущего жаром феникса.
— Пламя ушедших возродится в сердцах оставшихся, — исторгло сердце очередную эпитафию.
— Мир не меняется, — прошептал Вадим, — везде все одинаково. Везде.
Он посмотрел на иллюзорные лики, плывущие над мемориалом.
— Вы уже сгорели, а наша топка только раскочегаривается. Мы тоже сгорим…
— Если будете покорны судьбе и как тупые бараны позволите перерезать себе глотки!
Белов резко развернулся. Он не почувствовал приближение человека, и сейчас его «сонар» видел «слепую кляксу», а глаза лицезрели высокую пожилую орчанку. Одежда и вид орчанки порвали очередной шаблон в разуме парня. Светлый цвет кожи, мягкие черты лица, испещренного тонкими морщинами, бежевое приталенное платье, украшенное вязью аппликаций: воротник украшали также полтора десятка хвостов горностаев, на подоле и широких рукавах — меховые опушки. Седые волосы орчанка увязала в тугой шар, став похожей на каноническую Минерву Макгонагалл из приснопамятной поттерианы.
— Сгорают люди — здесь. — Удивительно теплый палец орчанки коснулся центра лба Вадима. — Перегоревшие теряют волю…
— Всю жизнь думал, что они теряют себя, миледи! — Не зная, как правильно себя вести с клыкастой, Вадим выбрал беспроигрышный вариант земного обращения, сдуру ввернув слова про теряемое. Надо же хоть как-то поддержать беседу и перевести дух от внезапного появления женщины! А если бы он огрел ее «плетью»? То-то королевские дознаватели повеселились бы, слушая, как здоровенный мужик прихлопнул бабу с испуга…
Мысленно успокоившись, Вадим неслышно выдохнул через плотно сжатые зубы, за пазухой у него в полной готовности сверкали гранями несколько атакующих плетений, и редукто было не самым сильным из них. Перехватывая инициативу и взяв руку орчанки, поражаясь нежной, можно сказать — девичьей коже, он коснулся тыльной стороны ладони старухи. Или не старухи? Лик орчанки постоянно изменялся, словно был сделан из воды.
За внешней бравадой и уверенностью парень старался скрыть шок и растерянность. Престарелая дочь степей подкралась незаметно, обманув все его, как он думал, сверхчувствительные органы чувств. А он-то гордился способностями сенсора, помогающими держать в поле зрения невидимых и неуловимых миур! Постоянно держать себя в напряжении было утомительно, но радиус в пятнадцать шагов контролировался подсознательно. И тут такой конфуз… Тем обиднее был чувствительный щелчок по носу. И от кого, скажите? От орчанки! Горечь рухнувшего и разбившегося вдребезги самомнения подслащивали татуировки на шее и руках седовласой нарушительницы охранного периметра. Цветная вязь наколотых рисунков проглядывала из-под мехового ворота и длинных рукавов платья, да еще был наборный пояс, который охватывал талию рослой женщины. Символы на руках и поясе имели право носить только жрицы оркской богини-матери, причем отнюдь не простые послушницы. Судя по поясу и тем крупицам знаний, которые были известны Вадиму, жрица занимала не последнее место в табели о рангах среди служителей богини. Горбатым лебедем вставал вопрос — что клыкастая потеряла в Ортене? Искала новых послушниц? Вряд ли, сомнительно сие. В большинстве своем местные орки впитали верования людей и поклонялись либо Близнецам, либо Единому. Лишь немногие северные переселенцы сохранили веру предков и возносили молитвы Хыраду да прочим персонам из оркского пантеона богов. Тайли-матерь почитали белые орки Степи, а также их серокожие соплеменники, захватившие широкие прерии за Мраморным кряжем. О «зеленухах» речи не было. Последних основательно выбили и проредили все участники недавнего военного конфликта. Беженцы, перебравшиеся за горы, не нашли «земли обетованной» по ту сторону хребта. Передравшиеся вожди «зеленух» стали легкой добычей для тяжелой конницы коленных ханов Степи и экспедиционных корпусов Риммы, усиленных миурами и драконами.
«Тайли-матерь», — повторил про себя Вадим имя божественной сущности клыкастого племени.
— Хм, трудно потерять то, чего нет, — хмыкнула жрица, окатив парня взглядом темно-карих, шоколадных глаз. Взор клыкастой не оставлял сомнений в личности «ненайденыша», которому нечего терять — ведь еще ничего и не найдено.
Вадим опешил; слова, готовые сорваться с языка, застряли в горле. Он кашлянул.
— Миледи, извините, но не кажется ли вам, что… — язвительным тоном, с чуть обозначенной издевкой, начал он, но был перебит собеседницей.
— Не кажется, — сказала как отрезала орчанка.
Странный разговор. Впав в некую прострацию, Вадим гадал и терялся в предположениях, какого ляда жрице надо от него? Ага, старушка, страдая от бессонницы, вышла побродить по ночному городу, изливая маразм на головы встречным землянам. Делать ей нефига, вот и компостирует неокрепшие мозги юных хумансов. Загадочная старушка. Хотя в чем-то она права… черт ее задери.
— Пойдешь со мной? — нарушила неловкое молчание жрица.
— Э-э-э, куда? — промямлил окончательно деморализованный Белов враз пересохшим горлом.
— Искать себя.
— Искать себя?
— О Великая Тайли! Я что, с глухим разговариваю? — всплеснула руками орчанка.
— Миледи, я не совсем вас понимаю…
— Мне нравится это слово, — орчанка улыбнулась, — не знаю его значения, но улавливаю смысл. «Миледи» — звучит красиво. Разрешаю звать меня так. Миледи… да. А ты совсем не понял сказанного мной. Жаль, я думала, что молодое поколение здраво умом.
