Обреченные на победу - Скальци Джон (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
– Боже, Алан! Я провёл три часа, давя ногами разумных существ, как будто это какие-то долбаные тараканы, а ты ещё спрашиваешь, что со мной. Я своими собственными говенными ногами топчу людей насмерть. Все это, – я показал рукой вокруг, – неслыханно смешно. Алан, эти люди ростом в один дюйм. Как будто Гулливер истребляет лилипутов.
– Мы не можем выбирать для себя сражения, Джон, – ответил Алан.
– А как ты сам ощущаешь себя во время этого сражения? – спросил я.
– Оно меня немного раздражает, – признался Алан. – Это битва не на жизнь, а на смерть; мы просто истребляем этих парней к чертям собачьим. С другой стороны, самая большая неприятность в моём отделении – повреждение барабанной перепонки от взрыва. Воюй себе да радуйся. Так что в целом я чувствую себя прекрасно. И кованду вовсе не такие уж беспомощные. Общий счёт у нас с ними чуть ли не ничейный.
Как ни удивительно, он говорил чистую правду. Благодаря своему крохотному размеру кованду имели серьёзное преимущество в космических сражениях: их корабли было весьма не просто заметить, а их крошечные истребители, наносившие каждый в отдельности крайне незначительные повреждения нашим кораблям, добивались поразительных результатов, наваливаясь кучей. Лишь когда война перешла в стадию наземных сражений, мы обрели подавляющее преимущество. Кова-Банду оборонял относительно немногочисленный космический флот, что и послужило одной из основных причин, по которым ССК решили напасть именно на неё.
– Я не говорю о том, кто впереди по счёту сбитых кораблей, Алан, – резко оборвал я его. – Я говорю о том, что мы сражаемся с соперниками ростом в дюйм. Один гребаный дюйм. До этого мы сражались с пауками. Перед этим – с какими-то треклятыми птеродактилями. Все это никак не совмещается с моей шкалой ценностей. И с моим самоощущением. Алан, я больше не чувствую своей принадлежности к роду человеческому.
– Рассуждая формально, ты действительно не являешься человеком, – ответил Алан.
Он совершенно явно пытался таким образом поднять моё настроение. Но у него, естественно, ничего не получилось.
– Ладно, скажем тогда, что я больше не чувствую, что когда-то был человеком. Наша работа заключается в том, чтобы рыскать по вселенной, отыскивать новые незнакомые народы и культуры и как можно быстрее убивать этих сучьих детей. Мы знаем о них ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы сражаться с ними. Только то, что они являются не чем иным, как нашими врагами. Если бы не тот факт, что все они обладают разумом, позволяющим им давать сдачи, мы могли бы с таким же успехом сражаться с животными.
– Это облегчает жизнь большинству из нас, – сказал Алан. – Если ты не имеешь возможности думать о дружбе с пауком, то не станешь мучиться совестью, когда убиваешь его, даже если он большой умник. Возможно, не станешь мучиться именно потому, что он – умник.
– Пожалуй, как раз это меня и беспокоит. Я не несу никакой ответственности. Только что я схватил живое мыслящее существо и убил его, швырнув в стену дома, и в моей душе ничего не шевельнулось. И это, Алан, тревожит меня очень сильно. Мы должны отвечать за свои поступки. Мы должны, по крайней мере, отдавать себе отчёт хотя бы в части тех ужасов, которые творим независимо от того, есть у нас серьёзные основания на это или нет. Я не испытываю ни малейшего отвращения к тому, что делаю. И это меня пугает. Я боюсь того, что это может означать. Я давлю ногами этот несчастный городишко, словно я – какое-то долбаное чудовище. И мне начинает казаться, что так оно и есть. Я стал таким. Я – чудовище. Ты – чудовище. Мы все – передолбанные жестокие чудовища и не видим в этом совершенно ничего дурного.
Алан, судя по всему, не нашёл что возразить мне на эти слова. Так мы и сидели, глядя на то, как наши солдаты давили ногами крошечных кованду до тех пор, пока давить стало некого.
– Ну, что за чепуха с ним приключилась? – спросил лейтенант Кейес у Алана, когда совещание по поводу прошедшего боя с командирами отделений подходило к концу.
– Он думает, что мы все – жестокие монстры, – сказал Алан.
– Ах, вот что… – протянул лейтенант Кейес и повернулся ко мне. – Сколько времени ты служишь, Перри?
– Почти год.
Лейтенант кивнул.
– В таком случае, Перри, у тебя всё идёт точно по графику. Большинству людей требуется как раз год, чтобы решить, что они превратились в какую-то бездушную машину для убийства, лишённую совести или морали. Некоторым – чуть больше или чуть меньше. Вот, скажем, Йенсен, – он указал на одного из сидевших с ним командиров, – сломался только на пятнадцатом месяце, но зато как сломался! Йенсен, расскажи ему, что ты тогда сделал.
– Выстрелил в Кейеса, – без тени смущения сообщил Рон Йенсен. – Решил, что в нём персонифицирована вся та ужасная система, которая превратила меня в машину для убийства.
– Кстати, чуть не разнёс мне башку, – добавил Кейес.
– Отличный был выстрел, – горделиво заметил Йенсен.
– Да, отличный, потому что ты промахнулся. Иначе я оказался бы бесповоротно мёртвым, а ты превратился бы в мозг, плавающий в баке с физраствором, и медленно сходил бы с ума от отсутствия внешних раздражителей. Видишь ли, Перри, это случается с каждым. Ты избавишься от этого ощущения, когда поймёшь, что на самом деле ты никакое не жестокое чудовище. Дело в том, что ты пытаешься объять своим рассудком совершенно вывернутое положение вещей. На протяжении семидесяти пяти лет ты вёл жизнь, в которой самыми впечатляющими событиями были разве что перепихивания на стороне раз в несколько лет тайком от жены. И вдруг тебе приходится чуть не навскидку стрелять из МЦ, чтобы убить какого-то космического паука, прежде чем он разделается с тобой. Боже милостивый! Я не верю, что найдётся кто-нибудь, кто рано или поздно не свихнётся от всего этого.
– Алан не свихнулся, – возразил я. – А он участвует в этой истории ровно столько же.
– Это верно, – согласился Кейес. – Ну, Розенталь, что скажешь?
– Если честно, лейтенант, то я больше всего похож на закупоренный котёл, в котором кипит необъяснимый гнев.
– Ах, подавление, – понимающе кивнул Кейес. – Замечательно. Только прошу тебя, постарайся уж не пальнуть в меня, когда тебя наконец взорвёт.
