ПО 2 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" (книги серии онлайн .TXT) 📗
На исходе третьих суток случилось давно ожидаемое и страшное – меня долбанул чертов крылатый змей. И ведь тварь прямо вот подгадала момент, когда я, завидев залегшего в сугробе медведя, машинально приостановился. В этот миг я наклонился вперед и чуть присел, прищурил глаза, пытаясь определить размер зверя. И тут последовал удар от которого у меня ляскнули зубы, а сложившиеся колени ткнулись в мягкий снег. В спине что-то щелкнуло, рюкзак затрещал, по загривку будто молотом кузнечным ударили.
Я не успел сделать ничего. Да я и не понял ничего. Все заняло секунду. Тяжелейший удар. Колени утыкаются в снег. Из груди вырывается сдавленный сиплый выдох. Рывок. И я взмываю в воздух. Я лечу, непонимающе глядя на носки болтающихся подо мной сапог и быстро удаляющуюся землю.
Меня спасло одно – от ступора я очнулся все же быстро. Пусть и прохлопал пару секунду, может три, но не более. Дернувшись, схватился за рогатину и, даже не снимая ее с плеча, резко ткнул острием вверх. Мимо. Чуть наклонил и с силой – еще раз! На этот раз острие вошло в податливую плоть. Тонкий вибрирующий крик резанул уши. Дернув на себя, я ударил еще раз. Крик повторился и… земля начала приближаться. Не успел я обрадоваться, как сверху, по застонавшему защитному козырьку рюкзака пришелся новый удар. Червь пытался добить подранка. А вот хрен тебе, тварь! Я ударил еще раз и напружинил ноги, когда спуск превратился в падение. Рухнул я метров с пяти, как мне думается. Приземлился на ноги и, не устояв, рухнул на бок, без нужды перекатился и замер на спине, уставив дрожащее острие охотничьей рогатины в непроглядное черное небо. Из ходуном ходящей груди со стонами вырывались частые вздохи, ноги неконтролируемо дергались, зубы стиснуты так сильно, что я слышу их треск, ощущаю дикое напряжение челюстных мышц, понимаю, что прикусил нижнюю губу, но не в силах разжать хватку челюстей.
Вверху ничего…
Повторившийся крик донесся со стороны. Раненый червь улетал, решив не связываться со слишком уж кусачей жертвой. Чертов дракон этого мира… он поднял меня! Поднял как орел ягненка и унес в небо! Промедли я еще немного… и падение последовало бы с куда большей высоты.
Провалявшись так еще минут десять, постепенно сумев успокоиться, вернее заставив себя это сделать, я встал и на дрожащих ногах поспешил к Апостолу. Нас разделяло около километра и первые восемьсот метров я буквально летел на крыльях страха. Меня по-прежнему трясло. Шея закостенела в ожидании нового удара с небес, во вспотевшем затылке покалывало… Когда я понял свое состояние, заставил себя сделать кое-что еще – я остановился. И замер, глядя наверх, глядя туда, куда смотреть боялся.
Нет уж.
Я не дам этой твари поселить во мне фобию.
Не дам поселить во мне страх.
Я Охотник.
Я тот, кто убивает подобных тварей, а не боится их.
Я тут суперхищник!
Я на вершине пищевой цепочки!
Стоя у подножия холма, я дал себе слова, что убью трех крылатых червей при первой же представившейся возможности. Убью, чтобы доказать себе собственную силу и превосходство над этими тварями.
Когда я ввалился к Апостолу, тот только раз глянул на мой рюкзак и, все поняв, стащил с меня снаряжение и верхнюю одежду, после чего вручил стакан крепкого сладкого чая. Едва я допил – молча сидя на корточках у самого выхода – тут же получил от него следующую порцию чая, а к нему уже подкуренную сигарету. Когда я докурил до половины, старик первый раз нарушил молчание:
– Молодец – сказал он, усаживаясь в самодельное кресло – Ты сделал это.
– Сделал что?
– Выжил – улыбнулся Андрей – Выжил.
– Выжил – согласился я, делая глубокую затяжку – Проклятье…
– Ложись-ка ты отоспаться, Охотник. Выглядишь… нехорошо. Лица на тебе нет. Измотал себя.
– Так и планировал – кивнул я – Как раз хотел на побывку к тебе напроситься часиков на двенадцать.
– Живи – просто сказал Андрей и кивнул на аккуратно застеленную кровать, что некогда принадлежала Ахаву Гарпунеру – А как в себя придешь удивлю тебя одним рассказом. Таким интересным рассказом, что обязательно зажжет в тебе искру жгучего любопытства, как красиво описано это чувство в читаемой мной сейчас книге.
– А может сейчас? – оживился я, глотая никотиновый дым – Я бы послушал!
Андрей остался непреклонным:
– Сначала отоспись. Знаю тебя – не отдохнув, бросишься в путь. Так и загубить себя можно.
– Настолько значит интересный рассказ – хмыкнул я, поднимаясь и стаскивая с себя свитер – Ладно… Готовить что будем?
– Я принесенную тобой вырезку пожарил как раз. Как знал, что придешь.
– Я еще писем принес.
– Вот это дело! – Апостол хлопнул себя ладонью по колено – Жаль бумага кончается.
– И бумагу принес – улыбнулся я – Все как заказано. Сейчас достану все.
– Давай. А затем перекуси – и спать часов на десять. Как выспишься – так и будет тебе мой рассказ.
На том и порешили.
Я еще помню, как механически жевал жареную медвежатину. А вот как очутился в постели уже не ведаю. Просто ощутил под щекой подушку и тут же отрубился. Последнее что услышал – звук зажигалки Апостола, шелест разворачиваемого письма и его подрагивающий от нетерпения голос:
– Ну посмотрим, чего нам Клавдия Степановна написала, посмотрим…
Глава 10
Поднявшись на вершину невысокого длинного холма, я улегся в снег, накрылся снятой и молниеносно развернутой белой шкурой, повернувшись на бок нагреб на себя лопаткой снега и, чуть поерзав, затих, погрузившись в наблюдение.
Смотрел я на еще один холм — высокий, царящий над местностью как невысокая гора доминирует над холмистой местностью.
«У себя в деревне каждая кочка — Эхверест», как говаривала моя бабушка, намеренно коверкая хорошо известное ей слово. А потом, чуть помолчав, покосившись в сторону деревенской южной окраины, добавляла задумчиво: «Однако бывает вроде яма затхлая – а на самом деле гора блистающая». Так бабушка выражала свое уважение к одной особо ей привечаемой и даже зазываемой в дом старушке выглядящей в своих одежках настолько истинно деревенской, что сразу становилось ясно, что эта посконность нарочитая. Примерно тогда я и услышал эти смешные непонятные слова впервые — «посконь», «посконное», что в нынешние времена чуть ли не синонимы таких слов как «домотканое», «простое», «дешевое». Хотя в нынешние времена таких слов и не помнят…
«Блистающая гора», она же Марья Павловна, сухонькая старушка невероятных древних лет, но переполненная сумасшедшей энергией, порой бродящая по лесу сутки напролет и притаскивающая на своем горбу под три десятка кило грибов, бабушкой моей очень уважалась. Только бабушка — и я — и знали секрет Марьи Павловны, что была коренной москвичкой, род вела из аристократии, а потом интеллигенции, все последние предки сплошь профессора маститые. И у ней самой дипломов красных тьма. И преподавала она в элитных высших заведениях канувшего в лету СССР. В деревню она ушла сама. Но сначала попала в немилость у каких-то партийных верхов, была отправлена преподавать в окраинную жаркую республику, где стремительно строился промышленный городок. Пробыв в песках пару лет, тяжело заболев, намучившись с теми, кому на получение новых знаний было плевать, Марья Павловна в ответ тоже плюнула на все, покинула занимаемую должность, партию и все остальное, вернулась в Россию и здесь забилась в глухой деревенский угол, где быстро поправилась, ожила и поняла – а к черту это все. Ей здесь куда отрадней и спокойней. И прожить легко – для начала устроилась библиотекарем в областном центре, где при устройстве на работу положила на стол такие документы, что у всего тамошнего начальства шары на лбы полезли и в зобу сперло. Получила кривенький домишко в постоянное пользование, решительно отказалась от преподавания в местной школе, но с удовольствием проводила частные занятия для тех ребятишек, что пришлись ей по душе. Так «блистающая гора» замаскированная под «яму затхлую» и прожила остаток жизни в деревне, умерев за три года до моей бабушки. Они лежат на одном и том же кладбище. Коренная москвичка строго наказала хоронить ее именно здесь — на огромном полузаброшенном деревенском кладбище рядом с краснокирпичными церковными руинами. Церковь, к слову, восстановили позднее.
