Голос крови (СИ) - Грэй Клаудия (книга регистрации TXT) 📗
Тай-Лин Гарр каким-то чудом сумел добиться слова. Его немалый рост, алая мантия и серьезный, властный вид заставили зал замолчать.
— У нас нет доказательств, что запись — не подделка. Никаких доказательств. Бейл Органа был известным государственным деятелем, сохранилось множество записей его выступлений. Любой дроид мог использовать их, чтобы синтезировать его голос и заставить говорить что угодно. Без сомнения, какая-то музыкальная шкатулка не может быть основанием, чтобы очернить репутацию одного из самых выдающихся членов Галактического сената.
— У меня есть все основания верить, что запись подлинная, — ответил Рэнсольм. — Но если я не прав, пусть сенатор Органа сама скажет, что это подделка.
Голос его дрожал от гнева, в глазах застыло отчаяние, но Лея видела — в глубине души он все еще надеется, что ошибся.
Она могла солгать. Могла встать, возмущенно объявить шкатулку подделкой и выйти из сената с гордо поднятой головой. В имперских банках образцов тканей так и не нашлось ни одной клетки, помеченной как принадлежавшей Энакину Скайуокеру или Дарту Вейдеру. Уж конечно, Палпатин позаботился, чтобы никто не мог создать клона его самого могущественного ученика. Поэтому теперь никто не сможет доказать, что Лея — дочь Дарта Вейдера.
Но подозрения останутся. Слухи будут преследовать ее до конца дней. Сколько ни отрицай, а обвинение столь сенсационное и тяжелое так просто не отринуть. Особенно если оно справедливо. Лея могла положить конец своей карьере и славе здесь и сейчас, как топором обрубить, или оставить их медленно гнить год за годом, сплетня за сплетней, пока вовсе ничего не останется.
Лея встала. Она боялась, что колени подогнутся, но смогла с достоинством выпрямиться и спокойно посмотреть в зал. Дроиды-усилители роились вокруг нее стаей мотыльков, готовые разнести на весь мир каждое слово.
— Обвинение сенатора Кастерфо справедливо, — сказала она. — Моим отцом был Дарт Вейдер.
— Как вы это узнали? — спросил сенатор Гиллер, один из множества центристов, увязавшихся за Рэнсольмом, когда он покинул зал сената.
После признания Леи зал быстро опустел, но Рэнсольма и не думали оставлять в покое.
— Это был выстрел точно в цель, говорю вам, точно в цель! — не унимался Гиллер.
— Ее даже сенатором больше не изберут, а то и вообще заставят уйти немедленно, — добавил сенатор Мэдмунд, усмехаясь, как будто Рэнсольм удачно пошутил. — Наконец-то нашлась управа на эту спесивую принцессу!
— И как вовремя! — подхватил чей-то секретарь. — Только представьте, а если бы ее выбрали? Мы бы оглянуться не успели, как нам всем пришлось бы склониться перед новым Дартом Вейдером!
Сенатор Гиллер хлопнул Рэнсольма по плечу широкой лапищей:
— Сегодня вы спасли нас всех, Кастерфо. Мы этого не забудем.
И верно, не забудут. Очевидно, карьера Рэнсольма отныне круто пошла вверх. Раз — и он уже одна из самых известных фигур в сенате, а то и самая известная, сразу после развенчанной Леи Органы. Его будут приглашать на все вечера, подходить и жать руку, звать в самые влиятельные комитеты. Нельзя даже исключить, что его попросят стать кандидатом в Первые сенаторы от центристов.
Но он не испытывал гордости. Живот крутило, Рэнсольм отвечал односложно и не по делу и хотел только одного — отделаться от толпы почитателей. С тех пор как он впервые услышал запись из музыкальной шкатулки, ему ни минуты не удалось побыть одному. Леди Кариса оставалась с ним постоянно, до самых дверей зала. У него не было ни мгновения, чтобы сжиться с мыслью, что его друг оказался врагом. Теперь ему надо было отдохнуть от всей этой суеты, посидеть и подумать.
Наконец Рэнсольм добрался до своего офиса, и его секретари и дроиды, раздувшись от важности, выпроводили всех вон: «У сенатора Кастерфо дела… Очень важные, сами понимаете… Да-да, мы немедленно начнем составлять расписание встреч…»
Рэнсольм вошел в свой кабинет. Захлопнул за собой дверь и запер на электронный замок. Потом упал на колени, схватил корзину для мусора, и его вывернуло наизнанку.
Дочь Дарта Вейдера. Он связался с дочерью самого Дарта Вейдера. Рассказывал ей свои секреты. Позволял прикасаться к себе. Выходить на связь поздно ночью и говорить по душам. Он полностью открылся дочери человека, которого ненавидел больше всех во вселенной…
Его снова вырвало, болезненно, с клокотанием. Желудок сжимался в судорогах при одной мысли о том, каким чудовищем на самом деле оказалась Лея. Рэнсольма тошнило и тошнило, пока в животе ничего не осталось.
Вытерев губы бархатным рукавом, Рэнсольм сел на пол и бессильно прислонился к стене. Имперские шлемы, развешанные по стенам, казалось, насмехались над ним, таращились пустыми глазницами. «Только представь, — подумал он с мрачным юмором, — живой осколок Империи стоял тут прямо перед тобой, а ты — ни сном ни духом».
Рэнсольм понимал, что до конца дней не простит себе то, как глупо он доверился дочери Дарта Вейдера. Только подумать, она ведь могла использовать откровенность Рэнсольма против него. Она и сейчас может попытаться сделать это, хоть у нее почти не осталось влияния. Но зачем, зачем он ей понадобился? Зачем она притворялась его другом? Рэнсольм искал ответы и не находил их.
Он чувствовал себя преданным, обида и ярость бушевали в его душе, но в оке этого урагана стоял образ, который никак не удавалось изгнать из памяти: лицо Леи в тот миг, когда Рэнсольм разоблачил ее.
Он взглянул ей прямо в глаза, когда произнес те слова. Раз уж посмотреть в глаза Вейдера ему так и не удалось, он решил, что сделает хотя бы это, чтобы доказать себе, что он не трус. Все время, пока ораторы из числа популистов превозносили героизм Леи, он представлял себе этот миг. Он воображал, как ее безмятежная улыбка сделается надменной, как дочь Дарта Вейдера гордо вскинет голову, неуязвимая под защитой тьмы, которой повелевает, и презрительно рассмеется им в лицо: «А ты и не знал, вы все так верили мне, глупцы!»
Но Лея сделалась маленькой и бледной. Она ведь совсем миниатюрная, хоть об этом и забываешь, ощутив силу ее личности. А теперь она стояла, белая как полотно, раздавленная горем и такая крошечная, что, казалось, разразившаяся в сенате буря того и гляди унесет ее, как осенний лист.
Внутренности Рэнсольма опять скрутило, но желудок был пуст. Когда тошнота отступила, он закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Ничего не чувствовать. Сделать вид, будто ни Леи, ни Вейдера нет и никогда не было на свете.
Толпа не растерзала Лею на обратном пути в офис. Что ж, и на том спасибо, учитывая обстоятельства.
— Если будут входящие, я не могу разговаривать, — сказала она Грир, притворившись, что не заметила, как девушка избегает встречаться с ней взглядом. — И не впускай никого, кроме самых близких. Я знаю, ты разберешься. C-3PO…
— Да, ваше высочество? — Дроид подошел ближе, весь к ее услугам. Никогда еще Лея не была так рада видеть его золотистую физиономию, на которой физически не могло быть гримасы презрения или отвращения.
— Приготовь голокамеру, — велела она. — Мне надо отправить несколько очень срочных сообщений, и я хочу приступить к их записи как можно скорее.
— Сию минуту, ваше высочество. — И C-3PO поспешил выполнять.
Из дальней комнаты появилась заплаканная Корри.
— Ты не обязана оставаться здесь, если не хочешь, — мягко сказала ей Лея.
— Да. Не обязана. — Корри схватила сумку и принялась сгребать свои вещи со стола и запихивать их туда как попало. — И я ухожу.
У Леи перехватило дыхание от обиды. Вернувшись в офис, она надеялась, что будет тут пусть и не в безопасности — вряд ли где-то в Галактике осталось для нее безопасное место, — но хотя бы среди друзей, а не врагов. Однако и здесь те, кто был ей небезразличен, отворачивались от нее.
