Предатели (СИ) - Уранов Степан (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Больше тридцати ученых, опытных и ответственных, тех, кто прошел с Игнатом всю историю «северной лаборатории» и многих проектов, уничтоженных в зачатке внешними факторами и решением идиотов из совета директоров. Этих людей он не забывал, помогал им и держал в резерве. И они были готовы вновь взяться за любимую работу. И взялись, как обезумевшие изголодавшиеся по практике фанатики. Всё шло по плану.
Все нити вели к «Волчьей голове», одному из старейших тайных обществ магнатов, промышленников, финансистов и аристократов. Этот, якобы, особо секретный аномальный сектор в Хабаровском крае — «Квадрат-13» там обсуждали с года его открытия. Не видели ничего интересного. Помимо квадрата, как знал Лоскутов, есть масса вещей поинтересней. Именно в этом обществе на одном из собраний в готическом замке, Дэнгор познакомился с Марком Вернером и принял его предложение о финансировании проекта «Крысиный король». Именно в этом обществе на Лоскутова вышел Рон — шпион другой, не менее тайной и жесткой организации — орден «Череп солнца». Рон предлагал миллиарды за готовый патоген для великой революции. И Лоскутов, ничего не обещая адепту, ждал окончания исследований Вернера, но потом Дэнгору поступило предложение от сотрудника одной из узловых лабораторий квадрата. Надо было приехать под видом визита к Вернеру и встретиться с этим торгашом. Посмотреть на работу штамма, ознакомиться с его мутагенными свойствами и принять решение. Всё так и произошло. Вернера списали с его крысами сразу, когда увидели на что способен штамм «Биогенокса». После презентации Дэнгор понял, что можно расконсервировать и «северную лабораторию» в Норвегии и «южный центр» в Сальвадоре и с уверенностью выходить на сенаторов и «Пентагон». Ну а Лоскутов понял, что пришло его время и ждать больше нельзя. Надо играть по своим правилам и работать на «Череп солнца».
Кого и для каких целей орден пытался создать с помощью патогена, Лоскутов знать не хотел. Его и Хосе с его латиносами-головорезами интересовали только счета в банках и безбедная старость. Свобода, им нужна была свобода.
Создать такой препарат на основе органического соединения аномального эндемика квадрата, имеющего устойчивость за его пределами удалось лаборатории «Биогенокс». Патоген мог превратить в абсолютную машину для убийств любого представителя флоры и фауны. Склеивать их геномы и наслаждаться творением рук человеческих. Игнат не испытывал к этому сотруднику предателю симпатии, если бы он такого выявил в своих рядах — убил бы на месте, не задумываясь.
Свои амбиции, цели и мысли Лоскутов сравнивал с интеллектуальной работой сверхчеловека Ницше. Да и самого Бога! Цинизм и сарказм в юморе и поведении какого-нибудь хирурга никогда не дойдет до того пика чванливого высокомерия, каким в силу своих возможностей обладал Игнат. Он не просто как какой-нибудь хирург-кардиолог мог запустить и остановить сердце со всей его биомеханикой — Лоскутов изменял физиологию человека. Он лепил из карликов великанов, давая им не одну а пять голов и семь рук. Он мог дать мощь и силу старику, создав из него настоящего бегемота. Игнат всегда наслаждался процессом мутации, регенерации, прямого вектора и изменения человеческих тел.
Откинув блокнот Дэнгора, он посмотрел на вошедшего Хосе. Сальвадорец сел напротив, и, взяв из коробки сигару, проделал все манипуляции с обрезкой, пробой аромата и с зажигалкой. Когда по кабинету начал расстегиваться тягучий дым, Мора произнес:
— Они готовы, надо искать гладиатора!
— Есть уже вариант, — произнес на испанском Игнат. — Завтра привезут.
На следующий день в лабораторию доставили с базы «Контроля» молодого крепкого парня. Лоскутов заметил на его лице полную опустошенность и злость. Игнат понял, что этот малыш натерпелся достаточно и готов был сорваться. Это и надо было.
— Как тебя зовут? — спросил Игнат, пока Хосе отсчитывал начальнику базы Контроля за парня кэш. — Андрей! — ответил паренек, потирая грудь.
— Кем ты работал? Стрелять умеешь?
— Умеет, умеет! — проорал Егор, убирая наличность в карман. — Андрюха водилой-телохранителем вкалывал у двух нарков. Умеет все, как я и говорил!
— Понятно, — усмехнулся Лоскутов смотря на парня.
— Хосе, — перешел на испанский Игнат, — надо его приодеть и сразу спускать в подземелье. Там камеры установили?
— Всё в норме, ещё вчера в коридоре две повесили, — ответил Мора.
Глава 3
Шансяо
Лихой всегда относился с подозрением к азиатской кухне и тем более к предложениям китайцев разделить с ними стол. И вот сейчас, когда за ним пришел посыльный от старших братьев, приглашающих его пообедать, Гайфулин тяжело вздохнув, собрался всем телом. Отказать боссам на их же территории с учетом своих птичьих прав и в статусе медленно расплачивающегося должника, было бы самоубийством. Такого плевка в лицо не простил бы никто.
Подскочив с дивана, татарин довольно улыбнулся молодому китайцу и вышел из хибары. Оказавшись в какофонии каких-то лупов китайского техно-попа, играющих в разных участках лагеря и в спертом воздухе, прожаренном со специями и перегаром, Лихой достал сигареты. Посмотрев на стоящего позади молодого азиата, вылизывающего жопы своим «старшим тиграм», он понял что это дерьмо затянется надолго.
— Задрали, говнюки! Чё им надо? — выдал в гневе татарин, смотря на посыльного.
— Идем, да? Холосо, да!
Лагерь Ли Ха Шуня можно было унюхать за версту, и не надо быть чуваком с выдающимся шнобелем — благоухания стояли каким-то жирным смогом, пережаренное масло и свинина в сладком соусе входили в мозги, оплетая их своими ароматами и специями. Постоянно здесь орали, бухали, шныряли с какими-то пакетами, тазиками и жарили, жарили и ещё раз жарили все подряд. Острота и кислятина, перемешанные с соевым соусом царили в каждом уголке. Невозможно было постирать шмотки и вывесив их на улицу, надеяться на свежесть, лучше сразу их закинуть в сковородку с маслом. Нет, это нисколько не противно, это просто традиционно.
Тут и там стояли какие-то хибары, сараи, сляпанные наскоряк из подручного дерьма: палки, ветки, рисовые сумки, пластик и еще раз пластик. Все напоминало гонконгские трущобы середины восьмидесятых, любимый антураж для Рэймонда Чоу, Джеки Чана и Саммо Хунга. Китайцы строили свои фавелы, и каморки за сутки. И вскоре, это строительство грозило перерасти в «Коулун» тринадцатого квадрата. Можно было увидеть уже и вторые, третьи «этажи». Главное что этот «вынос мозга» стоял и не разваливался.
Прокормить больше сотни хунхузов, дело не простое, но «старшие тигры» с этим справлялись. Кормили сборщиков на убой. Постоянно через переход в лагерь приезжали фуры с провиантом. Никто в еде не нуждался. С партией риса, как-то вышло «плохо дело» — крупа стала эдемской обителью для червячков. Вкус конечно поменялся, прогорклая горечь и слабо выраженная сладость, это всё продукты жизнедеятельности червей. Но это всё мелочи: специи, свинина, кисло-сладкий соус и алкоголь. Да и что такое для хунхуза сваренный вместе с любимой крупой червячок, по составу, если честно, просто кладезь и белок усваивается полностью. Такой рис, кто не знает, падает на дно желудка куском мокрой глины и переваривается, переваривается и переваривается, тяжело идет, с натугой, вызывая метеоризм и так любимые всеми запоры.
«Дзиень ша дже», как помнил Лихой, когда-то насчитывала под триста хунхузов. Ряды поредели, поредели, но Ли Ха Шунь не отчаивался и вел себя так, как будто он знал все тайны Великой Китайской стены.
В некоторых местах лагеря, ароматы из пыхтящих и горящих кухонь сменялись тем ядовито-химическим зловонием пластмассы и дешевого клея, взвеси которых можно унюхать над любым китайским ширпотребом, созданным из переработанных пэт-бутылок с добавлением вонючих смол.
С этими друзьями Лихой старался держать ухо востро и не расслабляться. С ними в его пик величия, он мутил только бартерные сделки, ничего серьезного. Он им женьшень с органами и золотом, они ему или стволы, или продукты. В плотном контакте татарин работал только с семьей Тонг и ошивался в их забегаловке «Глухая Жаба». Сакральное и культовое место для каждого хунхуза. Через них он вышел на «старших тигров», так и жил. Сейчас другое положение, другой расклад и всё не предвещало ничего хорошего. Это татарин своим нутром чуял.
