Второстепенный: Плата (СИ) - Нельсон Ирина (книги хорошего качества .TXT) 📗
- А теперь куда? – спросил меня Ай, когда я выбралась из Сохо и пошла к трамвайной остановке.
- Выбора нет. Едем в Тенбрук, - вздохнула я.
Лондон жил своей жизнью. Всюду сновали люди, пели колокольчики на дверях кафе, шелестели колёса электромобилей, какая-то маленькая девочка восхищённо глазела на дирижабль, что плыл в зимнем небе с лебединой величавостью, да мальчишка размахивал газетой и выкрикивал новости. Новости, кстати, были и о Циклогенераторе, и о Владыке Златовласе, который впервые в истории появился на международном собрании монархов. Что, собственно, и побудило меня притормозить купить газету.
Ай помолчал, посмотрел, как я спрятала газету в почтальонку, и спросил:
– Ты серьёзно думаешь провести Хова?
- Нет, конечно, - вздохнула я. - Но если возвращаться – то на своих условиях.
Так больше шансов его зацепить и вызвать меньше вопросов. Главное – сначала хорошенько проработать легенду. Так, чтобы она стала чистой правдой.
Глава 3. Бездна
Вот уж верно говорят, хочешь насмешить бога – расскажи о своих планах. Я ведь как хотела поступить? Сначала приехать в Тенбрук, осмотреться, потыкаться среди местных, найти какой-нибудь угол в ночлежке или палатку разбить в лесу с ограждающим контуром, долго втихаря лечить всех подряд во всех своих видах. И только потом идти к Хову на поклон, когда за мной уже будет много обязанных эльтов. Хорошая мысля? Хорошая.
Была.
По приезду я обнаружила, что Тенбрук – слишком маленький город для ночлежки, и закономерно пошла на другую сторону реки, намереваясь окопаться во владениях профессора. Ведь у него целая улица заброшенных домов, во многих ещё можно было растопить камин. Но в итоге затормозила, увидев приоткрытую дверь знакомого дома.
Профессор никогда не оставлял за собой приоткрытые двери. Да еще в глубине за окном мелькнула какая-то тень. Я юркнула за стены девятого дома.
- Ай, загляни, а?
- А чё сразу я? – шуганулся Ай.
- Ты мертвый, тебя не увидят!
Келпи не было секунд тридцать.
- Порядок, - отрапортовал он. – Хов там не один. Пошли дальше.
- Почему они дверь не закрыли? – насторожилась я.
Взгляд келпи вильнул в сторону.
- Не до этого им.
Порыв зимнего ветра прошёлся по улице, закружилась мелкая снежная пыль. Дверь профессорского дома качнулась, открывшись шире, и я разом забыла о всякой конспирации и планах.
На внутренней стороне двери красовался широкий кровавый отпечаток ладони. А по полу в глубину тёмного коридора уходила цепочка алых пятен. Ветер донёс до меня запах – густой, металлический запах крови и боли нескольких людей, келпи и его, профессора.
Я услышала, как внутри кто-то болезненно стонет, и сорвалась с места, наплевав на причитания Ая. Там Корион, там раненые, им нужна помощь!
* * *
Голова трещала так, словно все мозговые клеточки превратились в петарды.
- Профессор, потерпите чуть-чуть… Я сейчас, секундочку…
Небольшие мягкие ладони приподняли его голову, в нос ударил крепкий травяной запах, сквозь губы в рот просочилось кисло-солёное лекарство. Слепящее алое марево боли почти сразу подёрнулось дымкой. Свет вышиб из приоткрывшихся глаз слёзы, и уже знакомые ладони быстро вытерли их со щёк.
- Профессор, скажите что-нибудь… - что-то разбилось, вызвав особенно мучительный приступ боли, а следом раздались сочные русские ругательства. Шёпотом, чтобы не беспокоить сильнее.
Темнота раскололась надвое, явив кусок родного потолка отчего дома и перевёрнутую патлатую голову. Золотистую. Кудрявую. Очень обеспокоенную.
- М-м-м… минус двадцать баллов за сквернословие, Волхов, - прохрипел Корион и раскашлялся.
Вадим тут же сунул ему в рот носик заварочника. В рот снова пролилось кисло-солёное лекарство, смягчая сорванное в крике горло. Корион узнал зелье из собственных запасов и, разом вспомнив об остальных, попытался привстать, повёл глазами. Он не ошибся – это была лаборатория его отчего дома, а сам он лежал на низенькой кушетке, у которой рядком стояла армия флакончиков и бутылочек, которую возглавлял тазик с водой и окровавленные тряпки.
- Со мной были десять…
Маленькая мальчишеская рука припечатала его к кушетке не хуже бетонной плиты. По телу потекли тоненькие ручейки тепла с привкусом солнца, смыв беспокойство.
- Лежать, - в голосе Вадима непривычно лязгнула сталь. - С ними всё нормально. Даже с рыжиком, которому осколок в голову попал. Правда, глаз у него теперь чисто для красоты. Но ничего, магия - великая вещь, как-нибудь проживёт. Вам трындец как повезло, что мы решили сегодня в Тенбрук приехать, сэр, и зайти сюда...
Корион выдохнул. Точно. Иначе и быть не могло. Ведь к ним на помощь пришёл истинный целитель. А Вадим продолжал колдовать над его телом и говорить:
- Ещё чуть-чуть – и вся ваша компания распивала б мёд на вересковых пустошах. Ладно келпи, но откуда тут Интерпол, сэр?
Корион вспомнил, как в разгар наказания к Владыке Златовласу пришёл караульный с посланием от людей, как тот, ругаясь сквозь зубы, быстро разматывал шнур и растирал затёкшие руки Кориона и как взрывались в груди фейерверки счастья, когда направлять людей, выследивших сопротивленцев, Злат поручил именно ему, потому что дорожил каждой секундой. Затем были облава, подвал под бывшим храмом, свист пуль и заклятий со всех сторон… Расширенные, злые глаза блондинки в мужской одежде, когда её живот нашпиговало свинцом, до ужаса знакомые тягучие слова Безумного короля «Так и быть, чернявый, тебе сегодня повезёт» от незнакомого мужчины и граната с сорванной чекой в ящике с болтами от него же.
Дальше – провал, словно корова языком слизнула. Как они спаслись? Почему Корион привёл их смешанную группу из эльтов, келпи и людей к себе? Да ещё попытался оказать помощь сам, не ставя в известность ни Сид Трёх Дубов, ни Элизу, ни даже Ирвина с Эридой. Почему?
Из глубин памяти, щедро сдобренное кровью и болью, всплыло воспоминание о белом конверте и надменных словах: «Мэдог передал после суда. Сказал, что после возвращения Владыка сам решит, что делать с вашей связующей нитью…» Тот конверт с живым волосом Владыки, запечатанный всеми возможными заклятьями. Корион кое-как оказал помощь раненым, остановил кровь на собственных ранах и пошёл за ним, но не успел – свалился на лестнице.
- Конверт… Мне нужен конверт… Его принёс дед…
- Вам нужно лежать. Молча, - отрезал Вадим и положил ему на лоб влажное полотенце. У Кориона сразу пропало всякое желание сопротивляться. – Со всем уважением, сэр, но у вас сейчас мозги сварятся, если не сбить температуру. Конечно, многие живут и без мозгов, но своими вы ведь дорожите?
Корион затих. Мозгом он действительно дорожил. К тому же телу было плохо так, что на отдельные ощущения вот это нечто огромное, отвратительное, проникнувшее в каждую клеточку, никак не распадалось. Он даже жар заметил только тогда, когда на пылающий лоб опустилась прохлада.
Рука Вадима скользнула по щеке странным, каким-то излишне ласковым жестом.
- Спи, мой хороший… - шепнули розовые детские губы.
«Вот и бред», - решил Корион перед тем, как провалиться в сон.
Перед ним разверзлась бездна. Ни видений, ни грёз – ничего. Пустота ломала, выворачивала, насилуя каждую пору, шептала многоголосьем прошедших жизней: «Всего лишь ещё одна ступенька. Тебя нет и на самом деле не было». Корион захлебывался, тонул, теряя себя кусочек за кусочком. Он то плыл брахманом по священным водам Ганга, то шёл по жаркой Тарквинии царственным лукумоном, то любовался красотой гладких мраморных колонн в Афинах, и людская толпа с восторгом внимала его чудесам. «Сейчас мы свободны, но так будет не всегда, - говорил Владыка, хмурясь. - Людей становится всё больше и больше. Однажды они сметут нас. Нужно уходить».
Да, он помнил, как обугливалась его кожа и едкий дым от собственной палёной плоти забивал горло, а толпа радовалась его мучениям. А ведь он всего лишь говорил, что Земля круглая. Люди – жалкие приматы, ушедшие от своих диких предков совсем недалеко. Их пинками гонят в прогресс, им тысячелетиями талдычат об одном и том же, а они так и норовят всё извратить и улечься на алтарь из стародавних выдумок, упиваясь своим невежеством. Лишь немногие души способны раскрыть глаза и совершить рывок. И где-то среди них одна-единственная душа, потерянная, любимая, принёсшая столько счастья и столько боли… Что с ней совершили люди? Как ей пришлось измениться?
