Падший - Корнев Павел Николаевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Томас Смит задумчиво кивнул.
— Хорошо! Но если мне понадобится помощь…
— Всегда к вашим услугам! — Я вытащил из кобуры «Люгер» и протянул его сыщику. — Держите. Удар электрического разряда приварил кожух затвора к рамке. Как по мне, это будет неплохим подкреплением ваших слов.
— Да, не помешает, — кивнул Томас Смит, принимая пистолет.
Я вернул ему документы и проводил на первый этаж. Там сыщик промыл под рукомойником свои невероятные линзы, вставил их в глаза, сгреб со стола вытащенные при обыске вещи и опрометью выскочил из дома. Он так торопился, что позабыл забрать кастет и кольт. А я напоминать об этом не стал; пистолет мне еще пригодится.
Застрелиться, к примеру.
Я невесело усмехнулся, осушил стакан воды, встал у окна и долго-долго смотрел в ночь.
На душе было паскудно.
Если Смит вдруг решит все переиграть и заявит о взломе в полицию, утро я встречу в тюремной камере. Дальше вмешаются адвокаты, возможно, даже окажет протекцию маркиз Монтегю, и меня поместят под домашний арест, а потом и вовсе дело прекратят за отсутствием улик, но мало ли что случится за эти несколько часов до рассвета?
И потому я поднялся в спальню, обулся и выбрался на улицу через боковое окно второго этажа. Мягко спрыгнул на землю, через темный сквер прокрался к набережной и, немного покружив по району, отправился к Альберту Брандту. Слоняться по улицам в ожидании утра уже просто не оставалось сил.
Калитка была заперта, и я попросту перемахнул через невысокую ограду, не став беспокоить сторожа. Входная дверь дома распахнулась от легкого толчка, ступеньки деревянной лестницы легонько скрипели под ногами, но тихо-тихо, осторожные шаги никого не побеспокоили. И все же только постучался в апартаменты поэта, и дверь немедленно распахнулась, словно меня ждали.
Открыла Елизавета-Мария. С растрепанными рыжими локонами волос и в мужской сорочке, едва-едва прикрывавшей бедра. Газовый рожок светил ей в спину, лицо скрывалось в темноте, и на какой-то миг показалось, что суккуб вновь прозрела. Очень уж многозначительно она улыбнулась, освобождая проход.
— Ты всех в таком виде встречаешь? — озадачился я, переступая через порог.
Суккуб задвинула засов и прислонилась спиной к двери.
— Думаешь, я не узнаю твоих шагов? — выгнула она в притворном удивлении бровь.
Я неопределенно хмыкнул и спросил:
— Альберт спит?
— Он в кабинете, — сообщила Елизавета-Мария и добавила: — Работает.
Удивляться этому обстоятельству не приходилось: алкоголь никогда не мешал поэту сочинять стихи, в состоянии подпития он обыкновенно переносил на бумагу наброски и ощущения, а доводил их до ума уже на трезвую голову.
Я подошел к плотной занавеси, заглянул в кабинет и увидел склоненную над письменным столом спину Альберта. Он что-то быстро-быстро писал, кругом валялись смятые листы черновиков.
Не став его отвлекать, да вряд ли бы и сумел, я вернулся в гостиную к Елизавете-Марии, которая забралась на диван с ногами, нисколько не беспокоясь по поводу задравшейся сорочки. Уверенным движением она дотянулась до пепельницы на журнальном столике, взяла мундштук с ментоловой сигаретой и затянулась.
— Убедился? — спросила она, выдыхая к потолку ароматный дым.
— С каких это пор ты начала курить?
— Тлетворное влияние богемы, — спокойно ответила Елизавета-Мария.
— Уверен, ты влияешь на богему еще более тлетворно.
Суккуб рассмеялась.
— Леопольд, ты случайно не знаешь, по какой причине Альберт сегодня так… возбужден? — спросила она, намеренно выделив интонацией последнее слово.
Я лишь пожал плечами.
— Понятия не имею, — ответил я с невозмутимым выражением лица и зевнул. — Собирался переночевать у вас в гостевой комнате. Надеюсь, ты не против?
— Мой дом — твой дом, Лео, — улыбнулась Елизавета-Мария, откинул с лица рыжие пряди и поинтересовалась: — Ты подумал о моем предложении?
— Не дави на меня.
— Еще и не начинала, — поморщилась она. — Но могу.
— И каким образом?
— Могу открыть Альберту, что на самом деле я суккуб. И ты об этом знал, но не сказал ему ни слова.
— Ты — суккуб? — рассмеялся я. — Не смеши меня. Но если хочешь — расскажи. В психиатрических клиниках есть такие специальные палаты, там стены войлоком обиты. Уверяю, на твое лечение денег я не пожалею.
— Мерзавец! — окрысилась Елизавета-Мария, раздраженно кинула мундштук на пепельницу и приложилась к бокалу с коктейлем. — Иди спать, не стой над душой.
Я и не стал.
Проснулся весь разбитый и какой-то помятый. То ли вчерашняя нервотрепка и злоупотребление алкоголем сказались, то ли просто выспаться толком не успел — на рассвете разбудили охи и стоны из хозяйской спальни, а когда вновь наступила тишина, задремать уже не получилось. В итоге я немного помаялся, переворачиваясь с боку на бок, да и отправился на кухню, откуда повеяло ароматом свежесваренного кофе.
— Проснулся? — обернулась от плиты Елизавета-Мария, наряженная сегодня во вполне благопристойный халат. — Садись завтракать.
Судя по ее растрепанному и необычайно умиротворенному виду, запала Альберта хватило на всю ночь.
Я молча уселся за стол и передвинул к себе запотелый кувшин домашнего лимонада. Особого аппетита не было, к яичнице с беконом даже не притронулся, съел только поджаренный хлебец с маслом.
Вскоре к нам присоединился Альберт — осунувшийся, но бодрый. Прямо на пороге он принял театральную позу и объявил:
— Леопольд, друг мой! Это было невероятно! Азарт, опасность, скорбь из-за смерти друга и отвращение к самому себе за постыдное бегство! А еще — животная радость от спасения и тягостное ощущение неминуемой погибели, как у загнанного в угол зверя, как у висельника на эшафоте! И новая волна стыда от осознания, что беспокоит лишь собственная жизнь. А кульминация — чудесное спасение. Катарсис! — Поэт обнял супругу и поцеловал. — Такого прилива сил я не испытывал давно. Проклятье, да у нас словно второй медовый месяц начался!
Елизавета-Мария отстранилась от поэта и проворчала:
— Побрейся! Исцарапал всю, — но было видно, что внимание мужа ей приятно.
Я чуть рот от удивления не разинул. Суккубы не способны испытывать привязанность к кому-либо! Это просто невозможно!
Альберт вмиг позабыл про нас, схватил со сковороды кусок бекона и принялся ходить из угла в угол, погруженный в собственные рифмы. Тогда Елизавета-Мария отошла к окну и тяжело вздохнула.
— Ну и что вы вчера натворили? Мне стоит беспокоиться?
— Ничего мы не натворили, — спокойно ответил я.
— Так это не за вами? — спросила она, прислушиваясь к чему-то, слышному лишь ей одной.
И тотчас на улице требовательно мявкнул клаксон. Я как ужаленный соскочил со стула и в один миг очутился у окна. За оградой, слегка подрагивая на холостом ходу, стоял «Форд-Т», черный и со сложенной крышей, за рулем в гогглах и шоферской кепке сидел сыщик Томас Смит.
— Лео? — всполошился поэт. — Все хорошо?
— Все хорошо, — подтвердил я. — Это не за нами, это за мной.
— Мне стоит начинать беспокоиться? — ледяным тоном повторила Елизавета-Мария свой вопрос.
— Нет! — рыкнул я и уже мягче добавил: — Все в порядке. Увидимся.
И, не отвлекаясь больше на расспросы, я сбежал на первый этаж, быстрым шагом пересек двор и вышел на улицу. Полицейских поблизости не было, и на арест происходящее нисколько не походило.
— Что-то случилось? — спросил я у сыщика.
— Случилось, — коротко ответил Томас Смит и распорядился: — Поехали!
— Куда?
— Здесь недалеко.
— А конкретней?
— Сам увидишь.
Я потер подбородок и отказался:
— Как минимум мне надо переодеться.
Сыщик обреченно вздохнул и похлопал по сиденью рядом с собой.
— Только недолго, время — деньги.
— Говоришь загадками, — проворчал я, забираясь в самоходную коляску. — Как меня здесь нашел?
Смит приставил друг к другу указательные и большие пальцы рук, словно оценивал композицию кадра, и улыбнулся.
