Аномальные каникулы - Гравицкий Алексей Андреевич (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Слушай, — повторил он. — Все будет нормально. Ты, главное, не поворачивайся и не смотри вниз. Слушай… Не отрывай ногу от балки. Ту, которая у тебя сейчас сзади, медленно, очень медленно веди назад. Только не опирайся на нее и не отрывай от балки. Если отведешь ногу не туда, почувствуешь край балки. Медленно. Давай.
Леся стояла, слушала, как он повторяет одно и то же по кругу, и боролась со своим страхом.
Наконец осторожно перенесла вес и медленно потянула ногу назад. Ровно, спокойно.
— Молодец, — похвалил Ворожцов, не сводя взгляда с ее ноги. — Только не отрывай ногу от балки. Медленно. Еще чуть-чуть. Стоп.
Леся снова чуть не дернулась, но совладала с чувствами.
— Ставь ногу, — подбодрил Ворожцов. — Вот так. Теперь переноси на нее вес. Хорошо. Подтягивай вторую ногу.
Девчонка хоть и боялась до беспамятства, а инструкции выполняла четко. Как в школе на практической по химии.
— Молодец, — похвалил Ворожцов. — Один шаг сделали. Еще немного. Давай снова вес на ту ногу, что впереди. Хорошо. Теперь вторую медленно веди назад. Только очень медленно. И не отрывай от балки.
Ворожцов продолжал лопотать. Говорил, говорил, говорил.
Говорил, чувствуя страх Леси.
Говорил, ощущая на себе взгляд Тимура, но не решаясь отвести глаз от ног Леси.
Говорил, чувствуя себя, как в жутком ночном кошмаре, когда рядом с тобой на краю пропасти стоит родной, близкий тебе человек, а ты ничего не можешь сделать, потому что эта пропасть между вами. И остается только с ужасом смотреть, как человек срывается и летит вниз. Бесконечно долго.
Пока не проснешься.
Нога Леси скользнула с балки на уложенный возле лестницы участок пола.
— Переноси вес на заднюю ногу, — в который раз повторил Ворожцов, чувствуя ликование. — Теперь подтягивай к себе вторую ногу. Молодец. А теперь отойди от края и больше так не делай. Мы сейчас.
Он выдохнул с неимоверным облегчением и повернулся к Тимуру. Тот, похоже, тоже струхнул. На Ворожцова смотрел с восхищением.
— Ну, ботан, даешь, — сказал он. — А я…
Что он, Ворожцов не узнал никогда. Конец фразы потонул в оглушительном треске ломающегося дерева.
Он повернул голову и, как в том самом ночном кошмаре, словно в замедленной съемке, увидел проламывающиеся доски плохо настеленного пола под ногами у Леси. Брызнула щепа. Девчонка безмолвно, словно рыбак под лед, ушла под пол. А через бесконечно долгое мгновение послышался грохот падающего тела и дикий крик.
Кто из них первым сорвался с места: он или Тимур? Как они пробежали по балке? Как слетели вниз по крутой лестнице без перил? Вспомнить этого Ворожцов потом так и не смог…
Крови было много.
Кровь текла из уголков рта.
Кровь пузырями лопалась на беззвучно шевелящихся губах.
Кровь заливала грудь и живот, растекалась по полу.
Леся еще была жива. Она лежала на спине. А из живота и груди ее торчали ржавые арматурины.
«Что делать? — понеслось в голове. — Что делать? Что делать? Что делать?»
Мимо промелькнул Тимур, метнулся вперед. Склонился над Лесей. На Ворожцова посмотрел почти безумно.
— Надо ее снять с этого…
Ворожцов покачал головой.
— Нельзя трогать до прихода врача, — выдал он заученную фразу, понимая, что здесь она звучит нелепо и страшно. Впрочем, здесь и сейчас все уже было нелепо и страшно.
— Какого врача? Какого врача, Ворожцов? Нету никакого врача. Никто не придет! Никто. Тут врача даже не вызовешь. Тут даже телефон не фурычит. Самим надо. Быстрее надо. Давай же. Делай что-нибудь…
— Что?
— Надо ее снять, — повторил Тимур.
И Ворожцов сдался.
Леся показалась легкой, невесомой. Люди не бывают такими легкими. С арматуры она снялась как пластиковое колечко с детской пирамидки. Кровь продолжала течь, хотя, кажется, ее вытекло больше, чем должно находиться в организме человека.
Тимур опустился на пол…
Он сидел, уложив девчонку головой на колени. Рвал какие-то тряпки, бормотал что-то невнятное, обращаясь то к Ворожцову, то к Лесе.
Она беззвучно шлепала губами, пуская кровавые пузыри. А Ворожцов не знал, что сказать. Слова кончились. Все кончилось. Остались только пустота и страх.
Он поглядел на ПДА. Меток по-прежнему было три, но он был совершенно уверен, что очень скоро их останется две.
Вот и все.
Он так активно доказывал себе, что несет за всех какую-то ответственность.
А теперь профукал все и всех, за кого готов был отвечать.
Нет ответственности. Не за кого отвечать. И вот за это теперь придется отвечать всю оставшуюся жизнь. Не перед чужими родителями, не перед своими, не перед следователем или судом — нет. Перед самим собой, перед совестью.
От прозрения сделалось еще страшнее.
Он оглянулся на Тимура.
Тот сидел на грязном полу возле окровавленной арматуры. Лесю держал теперь на руках, как ребенка.
Девчонка затихла. Глаза закрылись, кровь больше не сочилась.
Ворожцов медленно перевел взгляд на экран, заранее зная, что там увидит.
Метки было две.
Тимур заскулил, как обиженная на жизнь собака, прижался лбом ко лбу Леси и принялся мерно покачиваться взад-вперед, словно баюкал. Зачем? Она и так уже спит.
Ворожцов отвернулся и пошел на улицу. Внутри вдруг стало абсолютно пусто. В этой пустоте не было размышлений, чувств, переживаний. Не было даже страха и усталости. Только отстраненное знание. Голые, сухие факты.
А ведь Тимур любил ее. По-настоящему. На самом деле.
А он, Ворожцов? Кого любил он? И любил ли кого-то когда-нибудь, кроме своей идеи? Может, прав был Тимур, когда говорил, что они с братом одинаковые?
Нет. Пожалуй, нет.
Но если что-то, какое-то чувство было к живой Лесе, то где это чувство теперь, когда она умерла? Почему вместо него — пустота?
Ответов не было.
Слез не было.
Ворожцов просто закрыл лицо руками и почувствовал, что его трясет.
Странно почувствовал. Отстраненно. Будто все это творилось не с ним.
Глава двенадцатая. Как в жизни
Солнце уже поднялось высоко, и тень от недостроенного дома падала во двор короткой дырявой пирамидой. Ветер притих. Улица замерла, как замирают в полдень все деревенские улочки в глубинке. Не хватало, правда, квохчущих кур, вышагивающих возле заборов, стука молотка, дымящей трубы, запаха свежескошенного сена…