Офелия (СИ) - Семироль Анна (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
- Какая жалость! – патетично воскликнул Питер. – Кевин, ну ты гляди, какой я неуклюжий! Уронил и разбил музыку! Я ж нечаянно.
- Граммофон только не роняй, - тихонько рассмеялся Кевин. – Ох, Палмер! Ты ж после общения с отцом неделю сидеть не сможешь!
- Я буду бегать, - весело сказал Питер. – Мне полезно.
Он пошарил в кустах, вытащил большой полосатый мяч, бросил его в пруд. И довольная Офелия в тот же миг взметнулась вверх из воды, окружённая сияющим каскадом брызг.
- Ва-а-у… - восхищённо выдохнул Кевин.
На берег из сада примчались жизнерадостные бишоны, заплясали, завертелись у ног мальчишек требуя ласки и игр. За ними к пруду спустилась Агата, помахала Офелии рукой.
- О, собаки-снеговики! – обрадовался Кевин, присел на корточки и принялся чесать псам пушистые спинки.
- Мальчишки, а что у вас случилось? – поинтересовалась девушка, рассматривая осколки грампластинки на дорожке.
Ребята заговорчески переглянулись, и Питер бодро отчеканил:
- Да ничего примечательного. Миссис Донован расстроилась, что пластинка разбилась, и поехала искать новую. Потому сегодня у нас вместо занятия буйные игры. Ты с нами?
- А вот да!
Питер запрыгал на берегу, размахивая руками и завопил:
- Йонас! Бросай работу! Иди сюда! Будем обыгрывать Офелию в гандбо-ол! Хей-хо-о-о! Сегодня наш день!
Офелия (эпизод тридцать первый)
Увы, эйфория, охватившая Питера, продержалась недолго. К ужину вернулись домой отец и Ларри. И Леонард Палмер устроил сыну серьёзнейшую выволочку.
Миссис Донован позвонила минут через пять после того, как отец Питера вошёл в дом, и он успел только разуться и снять пиджак. После короткого телефонного разговора Леонард Палмер призвал младшего сына в свой кабинет. И тон его не сулил мальчишке приятной лёгкой беседы.
Питер сидел на стуле у отцовского письменного стола и глядел на большой глобус в углу за софой. Глобус был утыкан флажками, сделанными из зубочисток: флажки торчали там, куда компания «Роллс-Ройс» поставляла свои автомобили. Мистер Палмер нервно мерял шагами ковёр на полу, закатав рукава и сунув руки в карманы брюк. Питер старался смотреть только на глобус, но взгляд невольно возвращался к отцу: голубая рубаха на спине взмокла от пота, брови почти сошлись у переносицы, на виске билась тонкая синеватая жилка. Питер нервно сглотнул. Редко, ох, как же редко он видел отца таким!
- Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела? – глухо спросил Леонард Палмер, не глядя на сына.
- Я поступил по совести, папа, - дрогнувшим голосом ответил Питер и ссутулился.
Сейчас ему с невероятной силой хотелось, чтобы кто-нибудь невидимый превратил его в мышь. Или в паука. Или всё равно, во что, лишь бы в маленькое и незаметное.
- О какой совести ты говоришь? – громыхнул отец, останавливаясь перед Питером и сверля его яростным взглядом. – Ты, мой сын, который угрожал взрослой леди, своим поступком запятнал мою честь! Ты оскорбил не только миссис Донован, но и меня, и мать! Мы тебя таким не растили, Питер, но это наш позор!
От страха заныло в животе. К горлу подступили слёзы, мысли заметались, спутались, сердце забилось, словно птичка в петле. Питер часто задышал, нижняя губа задрожала. Он был готов уже расплакаться и рассыпаться в беспомощных извинениях, но вдруг вспомнил о Йонасе.
Йон бы не испугался. Он никому не позволял на себя давить. И его даже хромой Стив принял в свой дом. Как равного.
Питер выпрямился. Досчитал про себя до десяти и взглянул отцу в красное от гнева лицо.
- Позор, папа, это не мой поступок, - слова царапали горло, но Питер всё же говорил, разгоняя дурноту собственного страха. – Позор – это принуждать мою подругу через боль и угрозы делать то, что делают цирковые животные. И я поступил именно так, как должен был поступить друг: я заступился за неё. Ты хотел видеть меня воспитанным человеком? Воспитанный человек не позволит другим унижать и запугивать слабых.
- Слабых? – Леонард Палмер прищурился, подался вперёд, навис над младшим сыном. – Ты называешь слабым врага, недооценивая его! Она военнопленная, не человек, она животное, которое надо дрессировать и каждый день показывать его место! Иначе однажды эта тварь перегрызёт тебе глотку! Мало того: она – моя собственность. Я вложил в неё деньги, и теперь окупаю затраты. И если она вопреки моим стараниям останется дикой, агрессивной и не приносящей дохода, то пусть только даст повод – я пристрелю её!
Питера пробил ледяной пот, руки затряслись, когда он услышал такое от отца.
- Папа, открой глаза! – закричал он тонким, срывающимся голосом. - Она не вещь! Она просто девчонка! Она умеет улыбаться, грустить, она играет в наши старые игрушки, ей интересны книжки с картинками. Она любит, когда с ней говорят, сама умеет выражать эмоции и простые желания. Какой из неё враг? Её пленили, увезли из её мира, посадили в яму с водой, кормят мёртвой рыбой, бьют током, таскают за цепь! Папа, ты видел, что с ней делает ультразвуковой свисток? Йонас мне рассказал, что это как крик на самой страшной громкости, от него Офелии больно, она с ума может сойти! Папа, посмотри на неё! Она такая же, как я, как Агата, просто живёт в воде и не говорит! Она тоже ребёнок! Всего лишь ребёнок!
- Глупец! – презрительно кривя губы, бросил отец. – Там, откуда привезли эту твари, идёт война. Там гибнут ребята чуть старше тебя, отстаивая право людей быть хозяевами на их земле. Как я воевал, думая только о том, что чёртовы наци могут прийти в мой дом, убить мою жену и трёхлетнего сына. Точно так же твари, для которых человеческая жизнь – пустышка, могут добраться до каждого из нас. Почему я должен жалеть одного из них? Достаточно того, что я содержу её на своей шее!
- Враги, да? – по щеке Питера съехала крупная холодная капля. – Враги? Тогда чего ж ты Йонаса не убьёшь? Он же немец, один из тех, с которыми ты на фронте дрался!
Леонард Палмер застыл, глядя в перекошенное от ненависти и страха лицо сына. Он просто не знал, что ответить.
- Ты сам учил меня быть достойным человеком, папа. Мама учила, что надо жить в любви и всегда перед сном просить прощения у тех, кого обидел, чтобы сердце не зарастало злом. Почему вы говорите нам словами одно, а поступки у вас, взрослых, совершенно иные? – Питер давился слезами, трясся, сдерживая рыдания, но говорил, говорил. – Дети учатся у вас. И невозможно вырасти другом, когда всё, что тебе демонстрируют – вражда, ложь, боль, ненависть. Вы сами растите себе врагов. Сперва из оттудышей, а потом из нас – своих детей. Мы помним ваши слова о том, что миру не нужна война, что его спасёт красота. Мы дружим, а вы запираете наших друзей в клетки и демонстрируете их за деньги зевакам. Зачем вы это делаете, папа? Ты мучаешь мою Офелию. Тётка Конни изводит Йона, который для неё – тот же враг, нацистский ублюдок, немецкое отродье… В Кевина ребята постарше кидали камнями, потому что он еврей, им родители сказали, что евреи – дрянь… За что вы так с нами? Что вы хотите из нас сделать?
Отец побелел, схватил Питера за руку так, что стало очень больно, и поволок в коридор. Питер рыдал и упирался, отчаяние заполнило его до краёв и теперь текло бессильными слезами. Леонард Палмер втолкнул сына в его комнату и захлопнул дверь. Мальчишка бросился обратно, принялся дёргать ручку, но дверь оказалась запертой снаружи.
- Папа, открой! Выпусти меня! Я тебя не-на-ви-и-ижу!
Питер осел на пол у двери и забился в тихой, безутешной истерике. Вот и всё. Что-то хрупкое, что казалось прежде незыблемым и крепким, сломалось с чудовищной лёгкостью. И там, где Питер привык встречать понимание, разверзлась пропасть, в которую он сорвался и падает, падает…
На первом этаже отец о чём-то громко и резко говорил с мамой. Изредка в беседу вклинивался голос Ларри, лаяли бишоны, привлечённые необычным для вечера шумом. Потом отец куда-то позвонил, несколько минут говорил по телефону. А потом всё постепенно утихло. Когда совсем стемнело, к двери комнаты Питера подошла Агата. Поскреблась тихонько, и когда поняла, что младший брат сидит и слушает по ту сторону замочной скважины, прошептала:
