Бешеный прапорщик. Части 1-20 (СИ) - Зурков Дмитрий (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Что, Мишель, жмуришься как кот?
— Я, Коля, за зиму в госпитале так наморозился, теперь любое тепло для меня — в удовольствие. Кстати, а вы как перезимовали?
— Ничего, нормально. Красные флаги на каланчах только три раза вывешивали.
Доктор встрепенулся при этих словах. Воображение, подстегнутое рассказами Гурова, нарисовало ему в уме картину боев революционеров с полицией на улицах Москвы, введения военного положения, цензурного запрета на все публикации по этой теме…
— Миша, Миша! Что с тобой? Аж в лице переменился!
— …Красные флаги…
— Ну да. Ты, что, забыл? Если мороз за минус двадцать пять, на каланчах красные флаги поднимают, и ребятня в гимназию не идет…
Совсем вымотался в своем госпитале. Я правильно сделал, что вытащил тебя, Мишенька, в Москву. Пообщаешься со старым другом, немного развеешься. Ты ведь там не имеешь возможности отслеживать чем дышит нынешняя интеллигенция. А у нас тут жизнь бурлит вовсю. Все, кому не лень: промышленники, юристы, помещики, даже купцы и торговцы, артисты и литераторы, — все лезут в политику. Ты же знаешь, наша уже почти национальная забава — болтать о ней и хаять Правительство. И я, грешен, иногда принимаю в этом посильное участие.
— Неужели ты, Коленька, стал интересоваться политикой? Небось, и в партию какую-нибудь вступил, а?
— Нет, друг мой, не вступил, и не собираюсь. У меня не хватает времени на медицину, не то, что на пустую болтовню. Хотя у конституционных демократов достаточно четкая программа обустройства страны и ограничения самодержавного произвола властей.
Доктору пришли на ум дорожные размышления, и он решил поделиться ими с собеседником.
— Ты знаешь, Коля, пока ехал, в голове крутились некоторые мысли. Я вдруг осознал как тяжело нашему Императору.
— Ты стал монархистом, Миша? С каких это пор?
— Нет, просто по-человечески посочувствовал ему. Крестьяне хотят земли, защиты от произвола землевладельцев и чиновников. Вспомни последний неурожай, когда они у помещиков хлеб забирали. Не для торговли, а чтоб детишек прокормить. Кто-то с голода пухнет, а кто-то зерно на экспорт продает, дождавшись хорошей цены. Да еще штыками солдатскими прикрывается. Я в госпитале наслушался разговоров. Мол, если опять голодать бабы с детишками будут, солдаты домой подадутся, да с винтовками. Вот тогда как полыхнет по всей Руси-матушке, не враз потушишь.
Доктор раскурил душистую папиросу и продолжил:
И в городе — не лучше. Рабочие живут как каторжники, работают по 14–16 часов в день, хотя есть царев указ об ограничении до 10-ти. Штрафы и произвол на заводах — везде и всюду. И инспекторам не пожалуешься, они все куплены. И хотят промышленники только одного — еще туже мошну набить. А для этого им парламент нужен, выгодные законы принимать. Вот поэтому в политику и лезут. И для всех Царь — плохой.
— Знаешь, мон шер, ты прав, наверное. Кстати, бомонд тоже все неудачи пытается повесить на Императора. Вспомни назначение Великого Князя Николая Николаевича Главнокомандующим. Каких только дифирамбов ему не пели! А сейчас ходят слухи, что Царь его снимет. За все «удачные» отступления. И Сам станет Главкомом.
— Вот, Коля, еще и тут он будет виноват. Тут поневоле монархистом из жалости сделаешься. Душа болит. И за Царя, и за Отечество…
— Ладно тебе. Послушай лучше наши медицинские сплетни. По большому секрету мне сообщили, что на съезде будет сам Павлов!..
— Да неужели?!
— Да. Несмотря на все козни ему прислали приглашение… А еще Академик стал достаточно тесно общаться с технарями-электротехниками. Одним словом, выбрался из своей башни, пошел в народ, записался даже на лекции по гальванизму и электричеству. Причем, ну это, конечно, слухи, но… Когда лектор попытался пошутить над Иваном Петровичем, получил, говорят, вполне квалифицированный отлуп. Еще он тесно сошелся с Павлом Ивановичем Ижевским, профессором Военно-Медицинской Академии.
— Это который изучает влияние электрических полей на человека?
— Да, сейчас они вместе с Павловым ведут какое-то совместное исследование, скорее всего в военной области… Так вот, Академик будет председательствовать в нашей секции…
— Николенька, а почему ты манкируешь своими обязанностями? Я «Старку» вез не для того, чтобы она выдыхалась…
— Она и не успеет!. Эх, хороша!..Да с буженинкой!..
ИНТЕРЛЮДИЯ. Продолжение.
Доктор стремился на съезд отчасти, чтобы увидеть Павлова. В Московский Императорский Университет они приехали за час до начала. Николай Петрович тут же умчался решать какие-то оргвопросы, а доктор неспешно прогуливался по коридорам знаменитой альма-матер. Мимо пробегали чем-то озабоченные участники, в то же время гордые своей исключительностью, которая позволила им находится здесь. У некоторых это было явственно написано на лице. Внимание привлек господин, одетый по последней моде потомственных тыловиков: китель без погон, брюки-галифэ, английские армейские ботинки с крагами. Он что-то глубокомысленно втолковывал группке молодых людей, скорее всего студентов-медиков, оживленно жестикулируя. Проходя мимо, Михаил Николаевич услышал обрывок фразы: «…обращайте особое внимание на людей, могущих быть полицейскими шпиками. Они могут быть особенно опасны…» Чем могут быть опасны полицейские чины, надзирающие за порядком, доктор так и не понял.
Пройдя по коридору, он решил идти в зал, но по дороге решил заглянуть в туалетную комнату. Зайдя, Михаил Николаевич опять увидел давешнего господина, который на звук открываемой двери отреагировал неловким дерганьем. Засунув что-то в карман, тот поторопился на выход, икнув и обдав при этом доктора коньячным ароматом.
В назначенный час секретарь-распорядитель постучал карандашом по графину с водой, тем самым призывая к тишине, и озвучил приветствие, повестку дня съезда и регламент. Потом за трибуну поднялся первый докладчик…
Как и предвидел Михаил Николаевич, с первого же момента работы съезда вопросы медицины стали лишь прикрытием политических агитаций, и в первый момент он почувствовал себя попавшим во времена революции 1905 года. Доктор терпел все эти словоблудия, стараясь не выказать разочарования. Но его выдержка стала давать трещину при выступлении незнакомого приват-доцента из Петрограда, того самого военизированного господина, который начал с обоснования необходимости запрета употребления вина простым народом, а закончил завуалированными призывами к свержению самодержавия, и немедленного «установления демократических свобод слова, печати и союзов». Доктор пытался сдерживаться до конца, но то, что оратор, остался на подиуме и стал раскланиваться с аплодирующими, стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Он, решительно встав с места, поднял руку с тростью вверх и командным голосом заявил: «Прошу слова!». После чего, не дав оторопевшему распорядителю возразить, занял место на трибуне.
— Уважаемые коллеги и некоторые милостивые государи, коих я не считаю возможным причислить к своим коллегам, забыли, что Все мы, вступая на врачебную стезю, давали священную Клятву Гиппократа и прежде всего — не навредить пациенту. А что делаете вы, господа? Сейчас Пациентом у нас — вся Россия. Да-с! Вся Империя! А вы призываете к неслыханным, и я бы сказал, смертельным экспериментам над организмом больного.
Если вы позабыли слова великого гражданина Петра Аркадьевича Столыпина, обращенные к безумным, одурманенным вольнодумцам: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!»… — Речь стала прерываться топотом ног и свистом либерально настроенной публики. Но это не смутило оратора, не заставило отказаться от речи. Удар тростью по трибуне был подобен пушечному выстрелу, а он, воспользовавшись растерянной паузой, продолжил:
— Если вам не по себе слушать слова человека, положившего жизнь на алтарь служения Отечеству, то я процитирую вам великого Пушкина: «Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка — копейка».
