Иеремиевы огни (СИ) - Карелина Ольга Сергеевна (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
— Ты мне предлагаешь под неё подлаживаться? Девчонку, которая жизни толком не знает? Замотать скотчем трескающиеся розовые очки вместо того, чтобы их сорвать окончательно?
— Чтобы что-то получить, надо что-то отдать, — философски заметил Рэкс. — Мне не совсем понятно, зачем тебе вообще надо, чтобы она была на твоей стороне, но разве людей так завлекают в сети?
— Я сам себе уже неделю пытаюсь ответить на вопрос, почему никак не могу перестать о ней думать, — неожиданно для себя признался Аспитис. — А главное, почему меня так режут все эти её выступления. Я ей должен и то, и это, и пятое-десятое. И не боится же…
— Вряд ли Анжела считает, что ты ей что-то должен. Скорее, пытается понять, какой ты на самом деле, и один за другим бросает пробные камни.
— Боюсь, в кои-то веки ты неправ, Рэкс. Она пытается себя понять, а не меня. До моего появления в её жизни всё было чёрно-белым и кое-где, пожалуй, цветным. Понятно и просто до безобразия. Там зло, тут добро. Определённое мнение по поводу ГШР и противостоящего ему ужасного Аспитиса Пикерова. А тут вдруг начали открываться подробности. И что ГШР с МД не враги, и что самим лидерам могут желать смерти: хорошему — вроде как хорошие, плохому — наверное, ещё более плохие. И что злой-презлой Мессия-Дьявол так и не убил пресветлого Рэкса Страхова за то, что тот застрелил его жену…
Он украдкой посмотрел на Рэкса — тема была затронута больная, и было интересно, как тот на неё отреагирует. Лицо Рэкса выражало лишь внимание и лёгкую задумчивость.
— Знакомая ситуация, — согласился он. — Мой бывший агент, собственно кто помог Дилану бежать, после подобного пересмотра ценностей схватился за голову и устранился от власти. Я не стал мешать, люди должны сами уходить и возвращаться. А тебе, видно, претит мысль, что человек, которому ты обязан жизнью, не принимает особенностей твоего мировоззрения?
— Откуда ты знаешь такие подробности?
— После твоего утреннего приветствия приходила Гери для перевязки. Ознакомила со всем, что здесь произошло. Ты спал. Так что, принципиально завербовать Анжелу?
— Да ничего не принципиально, — Аспитис раздражённо потёр лоб, на котором уже не было повязки. — Я просто с ней разговариваю, потому что больше не с кем. Кто ж виноват, что одним своим существованием я попираю всё, во что она верит?
— А добивать потом обязательно? — вежливо осведомился Рэкс, вроде нейтральная улыбка которого отдавала насмешкой. — Слово «компромисс» тебе знакомо? Или хотя бы фраза «Прости, но я думаю по-другому»? Впрочем, даже с этим у вас вряд ли что-то может получиться.
— Это почему же? — Аспитис посмотрел на своего визави с подозрением: как он только догадался, что именно в этом направлении мысли текут в последнее время? Рэкс с лёгким презрением фыркнул:
— Чтобы люди могли продержаться друг рядом с другом чуть дольше, чем того требует страсть, у них должно быть что-то общее. И не просто поверхностное вроде любви к конкретному виду маргариток, а фундаментальное. Любовь как вьюн: чтобы добраться до солнца и распустить бутоны, ей нужна опора, желательно крепкая и без облупившейся краски, чтобы не ранить усики. Иначе этот вьюн провиснет до земли и задохнётся от недостатка света. А ты поймёшь, что из общего у тебя с человеком разве что так и не поделённая в суете коридорная тумбочка.
— И что же у вас общего — фундаментально — с Ледой? — саркастически вскинул брови Аспитис, до глубины души поражённый и глубиной сказанного Рэксом, и его категоричностью.
— Взгляд на мир, — усмехнулся хорон. — Она тоже полагает, что всё должно быть устроено по справедливости. Когда она ещё работала юристом, она ни за что не бралась за дела, где нужно было защищать ложь или грязные деньги. Один раз я даже изменил для неё закон, хотя пришлось собрать целый консилиум для моего убеждения.
— Так вот кому я обязан резко скакнувшим числом вернувшихся уголовников, — рассеянно проговорил Аспитис. — И на чём базируется эта ваша вселенская справедливость? Каждому по счастью, и пусть все радуются?
— Скорее, принцип мести. Отвечать тем же, что сделали против тебя.
— Подожди, ты не путаешься, коматозник? Не «поступай так же, как хочешь, чтобы поступали по отношению к тебе»?
— От политравмы слышу, — парировал Рэкс и рассмеялся хриплым смехом. — Нет, ты не ослышался. Знаешь о парадоксе заключённого?
— Что-то знакомое, но…
— Это из теории игр. Два заключённых сидят в тюрьме по подозрении в соучастии в преступлении. Каждому отдельно предлагают предать своего товарища, дав против него показания. Если один свалит всю вину на другого, а тот смолчит, ему дадут длительный срок, а первого выпустят на свободу. Если каждый сдаст другого, обоих осудят, но наказание смягчат. Если же оба заключённых, не договариваясь, откажутся от предательства, доказательств окажется недостаточно для обвинения в главном преступлении и их осудят за что-нибудь более мелкое и менее страшное. Сначала кажется, что выгоднее всего, с расчётом на доброту, предать. В единичном допросе так, конечно, и будет. Но если за каждое подобное действие выставить определённое количество очков: три за взаимное непредательство, пять сдавшему, если другой промолчал, одно каждому, если сдадут друг друга, и, скажем так, отпустить допросы в вечность, наибольшее количество очков постепенно начнёт завоёвывать не тот, кто всегда предаёт, а тот, кто просто аналогично отвечает на предыдущее действие соперника. Сначала он даёт фору, надеется на добропорядочность и предпочитает не сдавать подельника. Однако, сам знаешь, праведников мало. После первого же предательства он отвечает тем же. И так далее.
— Ты хочешь сказать, такой стратегии ты придерживаешься и по жизни, и в политике?! — не поверил Аспитис.
— Стараюсь. Для каждого у меня есть свой кредит доверия, который немедленно кончается, стоит кому-либо пойти против меня. Получают что хотели. Образумятся — отлично, работаем дальше. На нет и суда нет… — Рэкс задумчиво возвёл глаза к потолку. Аспитис замотал головой.
— Ты обманываешь меня. Когда я устроил против тебя охоту, ты же не сделал то же самое! Где тут твоё… э-э-э… не знаю, око за око?!
— Угадал, стратегия так и называется. Ты просто не заметил. Я бил с другой стороны. Поселял в твоих агентах самоуверенность, а заодно сомнение в твоём благоразумии у тех, кто эмдэшником настоящим был только наполовину. Чтобы однажды твои фанатики возомнили, что могут делать что-либо без твоей указки, а ты ужаснулся и взял свою организацию в руки…
Аспитис смотрел на него не моргая: слишком уж сильным оказался эффект от подобного откровения. В голове поездом шли воспоминания обо всех их действиях в кооперации и противостоянии друг другу, о поведении Рэкса в отношении его друзей и подчинённых — и как-то само собой получалось, что он говорил чистую правду и никогда не отступал от однажды выбранной стратегии. Наказывал врагов и тут же делал их друзьями, как только они делали ему что-то хорошее. Прощал не оглядываясь. Домино, Эрих — капли в море. Шштерны. Да и он сам, Аспитис…
— Анжела кое в чём права, — тихо сказал Рэкс, нарушая тишину. — Мы — экспериментаторы. На людях. Я тоже всегда лишь примерно представляю, чем кончится очередная моя выходка и какие могут быть потери. Но допускаю их. В мире почти нет праведников. Но главная у нас с тобой разница, Аспитис: я умею отвечать добром на добро. А ты разучился.
— Но мы вновь — в союзе, — напомнил Аспитис, не замечая, что его пальцы, вцепившиеся в простыню, уже онемели. — Это ничего не значит?
— Значит, конечно. Пусть этот союз первым предложил я, поставил тебя перед фактом, помнишь? Однако ты не веришь и шатаешься туда-сюда. Тебе пора определиться, на чьей ты стороне, злой ты или добрый. Вечно не усидишь на двух стульях. Либо уж убивай всех без оглядки, либо спасай. По-другому не бывает.
Аспитис промолчал и молчал ещё долго. Глаза он не закрывал, но в них всё равно стояла темнота — значение сейчас имело лишь то, что творилось в голове, тот хаос, что уже давно пытался прийти к порядку. Этот хаос смертельно устал от самого себя, и Аспитис тоже. Когда-то он пошёл в МД против всех правил, против своей собственной судьбы, лишь бы показать зубы родственникам. Доказать, что он не беспомощен. О будущем он тогда не думал, да и идеология МД, если таковая вообще существовала, была далека от него как звёзды. В итоге оказалось, что он сдался им без остатка — эмдэшники, почти все как один, считают, что имеют право решать за других, даже за тех, кто и сам способен справиться. Что все другие автоматически глупее и ниже. Просто потому что. У гэшээровцев хотя бы иногда встречались для таких мыслей обоснования.
