Опрокинутый купол - Буянов Николай (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
– Этот ведьмак, черт бы его побрал… Глебушка, ты просто начитался древних сочинений. Помнишь, в детстве нам снились кошмары после гоголевского «Вия»?
Он посмотрел на меня долгим взглядом. И тихо сказал:
– Знаешь, мне меньше всего хотелось бы быть каким-то необыкновенным – в этой области, я имею в виду. Мне бы не хотелось, чтобы обо мне писали газеты, как о той девочке. Мне вовсе не улыбается мысль, что я помню свое прошлое воплощение (прав был Вайнцман: это скорее проклятие, чем дар божий). Но я ничего не могу с собой поделать.
– Расскажи, как все это началось, – попросил я. Легкая улыбка тронула его губы.
– Началось обыкновенно. Я в то время учился в Москве, на курсах. Наш семинар вел один известный кинорежиссер. Чем я ему приглянулся (нахальный желторотый юнец) – неизвестно. Но он относился ко мне… ну, почти как к собственному сыну. Я усмехнулся.
– Наверно, разглядел в тебе будущего гения.
– Э, гениев там и без меня было пруд пруди. Как-то раз он пригласил меня к себе домой.
…Они спорили о чем-то всю дорогу – от самого Дома кинематографистов до тихого переулка возле Патриарших прудов (метро «Маяковская», шум, гам, подземная толчея, эскалатор и свет, обширная площадь с памятником «поэту революции» напротив кинотеатра, где крутили, помнится, «Ночного портье»).
О чем именно шел спор – выветрилось из памяти, но о чем-то новаторском: ученик отстаивал свою точку зрения, мэтр (так звали на их курсе импозантного старикана в сером костюме и с тростью из какого-то южного дерева) не соглашался и яростно стукал той самой тростью в асфальт, будто надеясь проткнуть.
Все еще споря и переругиваясь, они вошли в тесный уютный дворик, обсаженный акациями и тополями, весь в легчайшем белом пухе, как в первом снегу, поднялись на третий этаж. Навстречу просеменили две маленькие древние старушенции, одетые по моде начала века: одинаковые белые чепчики, темные платьица, кружевные воротнички и манжеты. Они шли под руку выносить помойное ведро (дом был старой постройки, с лепными карнизами, львами на козырьке подъезда и горгульями на водосточных трубах, но без мусоропровода). Старушенции синхронно кивнули головками-одуванчиками с потешной серьезностью, мэтр в ответ приподнял шляпу, и Глеб, не удержавшись фыркнул.
– Они сестры? – спросил он.
– Родные сестры, – мэтр назвал фамилию, которая Глебу ничего не говорила. – В своем роде знаменитые личности. В молодости работали в Управлении внешней разведки, находились на связи с нашим резидентом в Харбине. Когда резидент провалился (сдало свое же руководство в Москве: какие-то закулисные. игры), обе попали в тюрьму, в камеру смертников. Потрясенный Глеб покрутил головой.
– Как же они выбрались?
– Их обменяли на шпиона, действовавшего при западногерманской миссии. Забавные девочки, как-нибудь я вас познакомлю. – И мэтр сосредоточенно завозился с ключами. Дверь открылась, длинная тень легла на порог. На девушке был шелковый халат с крученым пояском и свободными рукавами-крыльями.
– Ты сегодня рано, – сказала она. Подошла и чмокнула мэтра в щеку. – Здравствуй, дедуля.
– Привет, внучка. А это, так сказать, мой любимый ученик, познакомься.
Она скользнула рассеянным взглядом.
– Очень приятно.
Он тоже посмотрел и даже сказал в ответ что-то соответствующее случаю. Девушка улыбнулась – тонкие яркие губы, алые, без помады, улыбка для них с «дедулей» и не для них – только для себя.
– Значит, будущий Феллини?
– Со временем постараюсь, – сухо проговорил Глеб, чувствуя, что краснеет.
– Алечка, – подал голос мэтр. – Будь паинькой, свари нам кофейку.
Кофе был крепок и пахуч, колониальный аромат полз по гостиной, смешиваясь с пряным запахом сигары, которую курил учитель («Настоящая „гавана“. Один кубинский режиссер прислал в подарок – он сейчас готовит документальный сериал о Фиделе… Тоже, кстати, сидел в тюрьме – такие вот у меня знакомые подобрались»). Он откинулся на спинку старомодного кресла и завел разговор о «Глубине экрана» – автобиографическом романе Козинцева, недавно вышедшем из печати: заметки «на полях», о Максиме с Выборгской стороны, «Алых парусах» и «Короле Лире» – и как в одном человеке может уживаться столь разное… даже непреодолимо противоречивое? Плавно перешли на «Дон Кихота» – Глеб высказал свою принципиальную точку зрения касаемо Рыцаря печального образа:
– Да никакой он не печальный. Живет себе старикан в свое удовольствие. Надоело сидеть на одном месте – кликнул слугу (существо бесправное и угнетенное), надел медный таз на голову, поскакал играть в войну. Наскучила война – вернулся назад.
– Ну, это вы переборщили. А как же идеи утраченного рыцарства?
– Рыцари, я читал, вовсю жгли мирные селения и ловили младенцев на копья.
– Это же раньше, во времена крестовых походов… Кстати, вот вам великолепное поле для размышлений, можете использовать в будущей дипломной работе: мечты о прекрасной Дульсинее и подвиги в ее честь (поединок с ветряными мельницами и тому подобное) – и «коллеги» с крестами на плащах, разоряющие деревню бедных сарацинов. Богатый материал и бесконечные возможности аранжировок.
– Кто ж даст денег на такое?
Мэтр благодушно рассмеялся. Неизвестно, заметил ли он, что ученика сжигал изнутри совсем иной огонь. Тот, правда, усиленно изображал равнодушие и некую разморенную лень, свойственную «юным дарованиям»… Ну да именно под такой маской они в большинстве и скрывают возникшее вдруг влечение.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказал Глеб, вставая. – Спасибо, кофе был великолепен.
– Это Алечка делает по какому-то своему рецепту.
Она тоже встала, закинула руки за спину, перехватывая белые волосы черной бархатной ленточкой.
– Я вас провожу.
– Я вам признателен, – проговорил Глеб.
– За что?
– За этот вечер. Всеволод Янович уверен, что я будущий гений, а я обыкновенный шалопай, мечтающий удрать с уроков.
– Ну уж?
– Серьезно. Заумные разговоры о Феллини и Эйзенштейне у меня уже в печенках. Она рассмеялась.
– Я не подозревала, что вы такой.
– Какой?
– Я думала, вы в очках, потертых джинсах, нескладный и нахальный. И все ждала, когда же вы прольете кофе на скатерть.
С ней было очень приятно идти под руку. Он вдруг остановился, прервав себя на какой-то полуфразе, обернулся к ней и внимательно посмотрел в глаза.
– Не могу отделаться от чувства, что я знаю вас давным-давно. Точнее, знал когда-то. Звучит банально, но…
– Я тоже, – призналась она. – Я поняла это, как только вы вошли. И с того момента силюсь вспомнить, где, когда… Нет, не могу.
Круг странствий – бесконечный пруд с белой беседкой и бездействующей, но белоснежной (в упрек недоверчивым иностранцам) церковкой, крошечными посольствами в переулках, стремящихся остановить время, узкие дорожки, по которым гоняли малолетние «рокеры» и старушки прогуливали своих шпицев, декадентский дом с целым вернисажем мемориальных табличек – благополучно завершился у станции метро.
– Я тебя еще увижу? – спросила она.
– Конечно. Мне еще учиться целый год, если не выпрут.
– А потом?
– А потом я напишу сценарий гениального фильма и приглашу тебя на главную роль.
– Кого же я буду играть?
– Древнерусскую княгиню, – не задумываясь ответил он, увлекая ее в какой-то свой, неведомый мир. Только представь: зима, санный след по замерзшей реке, и прекрасная всадница на серой лошади, в развевающемся плаще…
– Разве княгиня может скакать на лошади?
– Ты будешь не просто княгиней – ты будешь правительницей града Житнева, города-легенды… И потом, ты торопишься предупредить своего любимого о том, что враги устроили на него засаду.
– Болтун, – ласково сказала она, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Я никогда не слышала о таком городе. Что с ним стало?
По моему мнению, Глеб был удивительно беспечен и это меня злило. Две стрелы, билась в голове мысль. Две стрелы, два промаха. Откуда ждать третью?
