Инфернальный реквием - Фехервари Петер (читать полную версию книги .txt) 📗
Скорее всего, девятое заявление станет для меня последним. Вручаю мои записи заботам Серебряной Свечи с наказом передать их вам, если я сгину сегодня. Моя досточтимая канонисса, я сбилась с пути истинного, однако ни ложь, ни безверие не оскверняли моих намерений. Молюсь, чтобы этого хватило для оправдания моих поступков, если не моей бессмертной души.
Всего их набралось десять. Такое число после медитаций сочли благоприятным самые праведные сестры–прогностики Серебряной Свечи. Иона не особенно им доверял, но все равно мысленно согласился с их решением.
«Не так много, чтобы мешались под ногами; не так мало, чтобы оказались бесполезными».
В ярком утреннем свете Избавления отряд прошел по мосту к Веритасу, поочередно преодолевая узкие ворота многоуровневой преграды. Стражи пели в их честь хорал, который казался Тайту погребальной песнью.
Переправу удерживали над бездной колоссальные столбы, возносящиеся на сотню метров к небесам. Их вершины соединялись туго натянутыми тросами в серебряной оплетке, гудевшими на ветру. Резная мраморная облицовка опор имела очертания двойной спирали из вертикальных глаз, а по бокам от башенок торчали угловатые орлиные крылья, перья которых напоминали клинки. Перилами мосту служили две цепи гигантских каменных дланей, соприкасавшихся кончиками вытянутых пальцев, причем с каждой ладони смотрело око. Широкое полотно между бдительными стенами могло бы вместить несколько машин в ряд, однако Истерзанный шпиль закрыли для въезда транспорта, поэтому идти пришлось пешком.
Возглавляло группу отделение старшей сестры Чиноа, и пять целестинок, построившись клином, наступали по центру переправы. Индрик Туриза, как выжившая в аномалии, удостоилась чести занять позицию на острие. Она маршировала вперед, выставив перед собой мелта–ружье, словно танковое орудие. Справа и слева от нее шагали сама Аокихара и Женевьева, вооруженные, соответственно, штормболтером и огнеметом. Третий ряд составляли родные сестры Камилла и Марсилья с болтерами наперевес. Все они надели вытянутые к затылку шлемы «Каститас», покрытые выгравированными строчками псалмов, но забрало опустила только Индрик. На сочленениях темно–серой силовой брони Сороритас трепетали белые ленточки святости, а с нагрудников свисали только что закрепленные свитки чистоты.
В паре метров за целестинками следовала настоятельница Хагалац, которую окружали с боков ее помощница, сестра Наврин, и женщина, которую Иона окрестил «силовиком», — молчаливая сестра Харуки. Адепты–диалогус сменили рясы на синюю полевую форму и элегантные серебристые бронежилеты. Легкие доспехи вряд ли сумели бы надежно защитить хозяек от ждущих впереди опасностей, но вот оружие их выглядело более внушительным. Хагалац прижимала к груди плазменную винтовку с корпусом, украшенным филигранью, и необычным стволом пирамидальной формы. Наврин держала настолько же характерный плазменный пистолет, а Харуки — длинный и тонкий силовой меч. Серебряная Свеча не принадлежала к орденам–милитант, однако ее сестры проходили боевую подготовку и располагали ресурсами для сражений, поскольку даже самые затворнические планеты Империума находились от войны на расстоянии одной катастрофы.
Замыкали строй Тайт и Асената, идущие бок о бок. Обоих снабдили солдатскими бронежилетами и болт–пистолетами. Иона, кроме того, захватил верную гладкоствольную «Элегию», заряженную последним из зеркальных снарядов. Пуля в буквальном смысле была отлита для Ольбера Ведаса: Тайт вырезал его имя на оболочке, когда узнал правду о личности своего врага.
«Сохранил ее для тебя», — мысленно пообещал Иона и тут же вспомнил о мучившем его вопросе.
— Настоятельница! — окликнул он. Коренастая женщина обернулась, вскинув бровь. — Почему Ведас?
— Не понимаю тебя, Тайт.
— Я‑то знаю, что он такое, но почему ты веришь в его виновность? — пояснил Иона. — Вдруг он просто еще одна жертва?
— Жертва, ха! — фыркнула Хагалац. — Если бы ты по–настоящему знал Ольбера Ведаса, то понял бы, насколько нелепа такая идея. — Замедлив шаг, она присоединилась к последней паре и махнула сестрам–диалогус, чтобы шли дальше. — Факт твоего прибытия лишь подтвердил то, что я уже предполагала. Честолюбие экзегета всегда перевешивало его мудрость, хотя немногие замечали…
— Его голод? — предположил Иона, вспомнив, как враг неотрывно смотрел на машину.
— Именно, — согласилась настоятельница. — Самое подходящее слово.
Она немного помолчала.
— В ту ночь, когда я увидела вспышки света… то услышала не шум машин, не вопли или еще какую–нибудь какофонию. Только голос Ведаса, шепчущий одну и ту же фразу, снова и снова.
— «Совпадений не бывает», — предугадал Тайт.
— И звучало это как проклятие, Иона.
— А откуда прибыл экзегет, настоятельница? — тихо поинтересовалась Гиад.
— Он… — Хагалац заметно помрачнела. — Он… всегда тут был.
Тайт и Асената обменялись взглядами, узнав выражение лица женщины — нечто среднее между смятением и душевной болью. Поругание самой памяти…
— Мне вспоминается то же самое, — заметила Гиад. — Но я сомневаюсь, что так оно и есть.
— Кем бы ты ни считала Ведаса, настоятельница, он намного хуже, — предупредил Иона. — Я видел…
— Настоятельница! — крикнула спереди сестра Наврин, не отрываясь от ауспика в руке. — Мы вошли в зону аномалии.
— Я чувствую, — пробормотала Асената и вытянула руку, словно пробуя воздух на ощупь.
Госпитальер была права. Группа пересекла середину моста, и над ними нависла темная выщербленная игла Тернового шпиля. На первый взгляд как будто ничего не изменилось — оба солнца по–прежнему сияли, ветерок нес соленый аромат бурлящего внизу океана, — но теперь картина казалась хрупкой, словно фальшивый фасад, готовый рассыпаться от малейшего толчка. В порывах бриза ощущался электрический потенциал… нет, потенциальные возможности, от которых защипало даже онемевшую кожу Ионы. Они воздействовали на что–то гораздо более глубинное, чем нервные окончания.
— Поразительно! — провозгласила Хагалац. Ускорив шаг, она догнала сестру Наврин. — Мне надо изучить эти данные!
Судя по голосу, настоятельница больше обрадовалась, чем встревожилась.
— Облегчи душу, Иона, — тихо сказала Гиад. — С такой скверной нельзя сталкиваться без отпущения грехов.
Тайт покачал головой:
— Если не веришь в исповедь, она не сработает, сестра.
— Тогда исповедайся, потому что я верю, — настойчиво попросила Асената. — Поведай свою историю, друг мой.
Иона какое–то время шел молча, обводя взором океан. Немногим ранее ветер усилился, и со стороны горизонта мчались черные тучи, поблескивающие молниями. На мгновение мир словно бы моргнул в такт очередному разряду, затем начал темнеть… и Тайт оказался в одиночестве посреди сожженного мира — кривого отражения реальности.
Обугленный мраморный мост покрывали рытвины, в некоторых местах из–под кладки проступал стальной каркас. На растрескавшейся поверхности валялись груды обломков. Из тонких разломов сочилось адское алое сияние, которое сопровождалось геологическим рокотом — настолько низким, что от него вибрировала кровь. Закручивающиеся потоки воздуха удушливо смердели серой и скорбью. Вместо океана до горизонта тянулась расплавленная гладь, булькающая и дрожащая от жара. Подняв глаза, Иона увидел, что в затянутом сажевой пеленой небе безвольно висят парные солнца, уже не яркие, а анемично–тусклые.
— Сожги связующую ложь, друг, — прошептал кто–то у него за спиной.
Быстро повернувшись, Тайт прищурился и сквозь завесу пепла разглядел в десяти шагах от себя мужчину. Тот стоял, разведя руки в стороны и запрокинув голову к небесам. На фоне красного марева он напоминал обсидиановое изваяние с неразборчивыми чертами, но Иона видел, что человек огромен и в его ладонях пляшут язычки пламени.
— Не все погибели одинаковы, — просипел незнакомец, и его грубый хрип почему–то перекрыл рокот.
