И вспыхнет пламя - Коллинз Сьюзен (книги хорошего качества txt) 📗
22
Уронив колчан, Пит всаживает свой нож обезьяне в спину, еще и еще, пока челюсти твари не разжимаются. Потом отбрасывает переродка ногой и готовится к новой атаке. Я подбираю стрелы, вновь заряжаю лук. За спиной громко дышит Одэйр; впрочем, у него теперь не так много работы.
– Ну, давайте же! Подходите! – в ярости восклицает Пит.
Но с обезьянами что-то случилось. Они отступают, пятятся в джунгли и растворяются в зарослях, точно повинуясь невидимому зову. Разумеется, зову распорядителей, решивших, что на сегодня достаточно.
– Возьми ее, мы прикроем, – бросаю я.
Пит бережно поднимает свою спасительницу и переносит на пляж, где с оружием наготове – на всякий случай – встали мы с Финником. Но все обезьяны пропали, если не считать оранжевых туш, разбросанных на земле. Пит опускает морфлингистку на песок, Я разрезаю костюм у нее на груди, и нашим глазам предстают четыре проникающих раны. Кровь медленно сочится из них; все так безобидно с виду. Настоящие повреждения – глубоко внутри. Судя по месту укуса, зубы задели какой-нибудь жизненно важный орган – легкие или сердце.
Женщина разевает рот, словно рыба, которую вытащили на берег. Кожа у нее дряблая зеленоватого оттенка. Вид изможденный, глаза пустые. Ребра торчат наружу, точно у ребенка, погибшего от истощения. Разумеется, уж ей-то продуктов хватало, и все же она предпочла предаться зависимости, как и Хеймитч. Я беру ее руку; та странно подергивается. Из-за яда, поразившего нервные окончания, или же из-за потрясения, а может быть, это ломка. Мы уже ничего не можем поделать. Разве что оставаться рядом, пока она не умрет.
– Пойду осмотрюсь. – Финник поднимается и уходит.
Мне хочется с ним, однако морфлингистка так сильно вцепляется в руку, что хоть разжимай костлявые пальцы, а на такую жестокость я не способна. Может, спеть ей, как Руте? Но я даже имени умирающей не узнала, не говоря уже о том, любит ли она музыку. Мне известно только одно: эта женщина умирает.
Пит опускается рядом на корточки и гладит ей волосы. А потом начинает вполголоса говорить, причем обращается явно не ко мне, потому что я не понимаю ни слова.
– У меня дома есть краски, из которых можно смешать любой оттенок. Розовый – нежный, словно кожа младенца, или насыщенный, как ревень. Зеленый, будто весенняя травка. Мерцающий голубой, точно лед на воде.
Морфлингистка не отводит от него глаз и ловит каждое слово.
– Однажды я целых три дня бился над оттенком белого меха в солнечных искрах. Понимаешь, мне-то казалось, он должен быть желтым, а все гораздо сложнее. Пришлось наносить слои самых разных красок. Один за другим, – продолжает Пит.
Женщина дышит все медленнее, все поверхностнее. И, обмакнув палец в кровь, чертит свободной рукой на груди свои любимые завитушки.
– А вот радугу до сих пор не могу понять. Они такие неуловимые. Появляются быстро, а исчезают еще быстрее. Разглядеть не успеешь. Померещится что-то синее, что-то пурпурное... И все, растаяла. Растворилась в воздухе, – произносит Пит.
Морфлингистка смотрит, как зачарованная. Потом, словно в трансе, поднимает дрожащую руку и рисует у него на щеке что-то вроде цветка.
– Благодарю, – шепчет Пит. – Это очень красиво.
Ее лицо озаряет улыбка, из горла вырывается слабый писк. Потом окровавленная ладонь падает на грудь, мы слышим последний вздох, и в тот же миг палит пушка. Хватка вокруг моего запястья слабеет.
Пит относит умершую к воде. Потом возвращается и садится рядом со мной. Тело качается на волнах, которые несут его к Рогу изобилия, но тут появляется планолет. Оттуда выпадают железные четырехзубые челюсти, обхватывают морфлингистку и уносят в ночное небо. Навсегда.
Финник возвращается к нам, зажав полный кулак моих стрел, еще мокрых от обезьяньей крови.
– Вот, решил, что тебе сгодятся.
– Спасибо.
Иду отмывать свое тело, а заодно и оружие от багровых пятен. Потом возвращаюсь в джунгли за клочьями сухого мха. Мертвых обезьян уже нет и в помине.
– Куда они подевались? – любопытствую я.
– Не знаем, – пожимает плечами Финник. – Лианы пошевелились, а потом – раз! и тушки пропали.
Усталые, оцепенелые, мы смотрим на заросли. Теперь, когда ничто не отвлекает внимания, я замечаю, что крохотные болячки покрылись струпьями. Боль ушла, зато все чешется. Причем сильно. Внушаю себе, что это хороший знак. Наверное, ранки так заживают. Исподтишка наблюдаю за Питом и Финником: они уже вовсю расцарапывают свои пострадавшие лица. Надо же, и нашему безупречному красавчику сегодня досталось.
– Не чешитесь, – предупреждаю я, вспомнив давний мамин совет, хотя сама умираю от желания поскрестись везде сразу. – Инфекцию занесете. Может, попробуем еще раз добыть воды?
И мы отправляемся обратно к дереву, над которым уже поработал мой напарник. Пока он прилаживает выводную трубку, я и Одэйр стоим с оружием наготове, но угрозы пока не видно. Пит напал на хорошую жилу, и вскоре вода начинает хлестать ручьем. Утолив жажду, мы ополаскиваем теплой водой исстрадавшиеся от чесотки тела. Затем наполняем питьем несколько раковин и возвращаемся на пляж.
Ночь еще не окончилась, но до рассвета остались считаные часы. Если только распорядители его не отменят. Вызываюсь покараулить, чтобы дать, мужчинам немного передохнуть.
– Нет, Китнисс, лучше я, – возражает Одэйр.
По лицу видно: он еле сдерживает рыдания.
Мэгз... Что ж, если он хочет остаться со своей скорбью наедине, я не стану ему мешать.
– Хорошо, Финник, спасибо.
Устраиваюсь на песке рядом с Питом, и тот без промедления засыпает. А я продолжаю таращиться в ночь, размышляя о том, как многое может перемениться за сутки. Еще вчера имя Одэйр стояло одним из первых в моем списке будущих жертв, а сегодня он караулит мой сон. Не представляю себе, зачем он спас Пита ценой жизни Мэгз. Знаю только, что никогда не сравняю счет между нами. Остается одно – уснуть поскорее чтобы дать человеку спокойно погоревать. Так я и делаю.
Глаза открываются уже поздним утром. Пит рядом, он еще не проснулся. Над нашими головами на ветках подвешена травяная циновка – что-то вроде солнечного тента. Сажусь на песке и оглядываюсь вокруг. Оказывается, Финник не сидел сложа руки. Две плетеные миски наполнены свежей водой. В третьей – россыпь моллюсков,
Одэйр разбивает панцири камнем.
– Эти твари вкуснее свежими, – произносит Финник и, оторвав кусок мяса, ловко забрасывает его в рот.
Делаю вид, будто не замечаю, как у него покраснели глаза.
От запаха еды урчит в животе. Тянусь к миске, но вдруг замечаю засохшую кровь под ногтями. Похоже, я сильно чесалась во сне.
– Так можно инфекцию занести, – замечает Финник.
– Да, я в курсе.
Иду к соленой воде и смываю кровь. Даже не знаю, что ужаснее – боль или эта чесотка. Наконец решаю: все, с меня хватит, и, громко топнув ногой, запрокидываю лицо к небу.
– Эй, Хеймитч, ты меня слышишь или опять упился до чертиков? Вообще-то, нам не помешало бы средство для кожи.
Парашют появляется с удивительной быстротой. Тюбик ложится прямо мне в руку.
– Самое время, – ворчу я, но не могу заставить себя улыбнуться
Хеймитч... Чего бы я только не отдала за пять минут разговора с тобой!
Плюхаюсь на песок рядом с Финником и откручиваю крышечку. Внутри – густая темная мазь с едким запахом дегтя и сосновых иголок. Сморщив нос, выдавливаю каплю на ладонь и принимаюсь втирать в ногу. Из груди вырывается вздох облегчения: чесотка и впрямь уходит. Правда, кожа приобретает зеленовато-серый оттенок словно у привидения. Обработав одну ногу, приступаю к другой, а тюбик бросаю Финику. Тот недоверчиво глядит на меня.
– У тебя такой вид, словно ты разлагаешься.
Однако страдания побеждают сомнения, и через минуту парень тоже втирает мазь во все тело. Смесь этой жижи со струпьями выглядит отвратительно. Даже забавно наблюдать, как он, горемычный, терзается.
– Бедненький Финник. Ты, наверное, первый раз в жизни стал непохож на красавца?
