Мертвая зона - Дивов Олег Игоревич (читаем книги онлайн TXT) 📗
— Убивать своих, — повторила она. — Ради чужих. Как глупо!
Леха молча кивнул.
Казалось, сейчас лопнет голова. Он никогда еще не узнавал так много за один день. Много лишнего. Того, что совсем не надо скромному клерку. Если какого-нибудь Пасечника такая информация просто убьет, то Филимонова разорвет в клочья.
«Батарейка» тут у них. И это все объясняет. И поведение варзоны, и поведение любого, кто в курсе дела — и не в курсе тоже. Здесь рулит, убивая направо и налево, вовсе не Йоба, а одна архиполезная железяка с начинкой, обогащенной до девятнадцати процентов. Люди гибнут за металл!
И понятно, отчего так мало посвященных. И почему нет шума на всю планету: «Сенсация, наши славные парни (tm) потеряли в Африке ядерный реактор! Доколе?! Линчевать их!» Все очень просто: заказ на зачистку севера Нигерии шел через структуру, чье имя не принято упоминать, да и знают его только узкие специалисты. И та же структура добыла по своим каналам «батарейку», мобильную электростанцию мегаваттного класса. Никто в здравом уме не сдаст атомный модуль в аренду частной армии для войны с исламскими отморозками; но «батарейка» сделает войну гарантированно победоносной, — и ее нашли. Это профиль «Риддеркрафт»: специальные технические решения для неразрешимых гуманитарных проблем. Если, к примеру, АТР осваивает новые территории, то «Риддеркрафт» осваивает новые смыслы. Больше ничего знать не надо, а лучше бы вовсе не знать. Эти ребята квантованы покруче Института и сами приходят, а потом сами уходят. Вы правда хотели украсть у них «батарейку»? Ну-ну... Вик не могла слышать о «Риддеркрафт» и их пугающей репутации, не тот уровень; ей наверное сказал Барнард, когда объяснял, в какую задницу попали храбрые ландшафтные дизайнеры, борцы с экстремизмом и защитники демократии.
«А теперь и ты, красавец...»
— Чертовски грустно, да, когда за тебя все решено?
Ну конечно, она подсматривала, как у Лехи идет процесс осознания новостей и меняется выражение лица.
Он кивнул снова. А что еще оставалось делать.
— Говоришь, мой жетон нашли в Штатах... Мне надо гордиться теперь. Значит, меня принесли в жертву два раза, и не какие-то суеверные дикари, а цивилизованное общество, мать его так! А дикари — не-а, они спасли. Тоже два раза. Знаешь, как все было?
Леха помотал головой. Риторический вопрос, откуда ему знать.
— Нас осталось совсем мало, около трехсот человек, Барни предложил все бросить и выходить. Муделе горевал, умолял меня остаться, плакал даже, потом сказал, что ладно, выведет. Ночью мимо северной линии осады пешком через горы — легко. Нас уговорили разбиться на дюжины. Это значит, много проводников. Чтобы им не тащиться кружным путем, а попасть к точке сбора напрямик через зону, я загнала Йобу на паркинг. Роскошная ночь, полнолуние... И суровые парни «Топоры», трясясь от страха, что вдруг Йоба выскочит, катят по зоне на руках белый «Мерседес», который Винер подарил Муделе на день рождения. Я спросила, что за бред, а Муделе говорит: надо все делать красиво и символично. Ну, в Миллениум Парке «Топоры» уже стали посмелее. Там мы делились на группы и сворачивали на северо-восток, а попадали на военную базу, где наших заводили в тир, чтобы не шуметь, и приносили в жертву. А меня со всем уважением разложили на капоте «Мерседеса», красиво и символично. Муделе прочел молитву... И объявил себя мужем Великой Матери, старый хрен. Я хохотала, как ненормальная. Это же было дико смешно. Такое расстройство для Винера. Он заказал нас живыми, а получил только мертвые тела и жетоны. Муделе даже не предал Винера, а плюнул ему в руку дающую...
Леха слушал ее, опустив глаза, и стараясь не воображать, как это выглядело — той ночью, в лунном свете. Массовое убийство и одно ритуальное совокупление под истерический хохот. Надо бы наверное выразить сочувствие, но вот уж в чем она совсем не нуждается.
Она еще и «Мерседес» у Бабы забрала, судя по всему.
И правильно сделала.
У нее, кажется, непростые отношения с пожилым бандитом, чтобы не сказать «высокие», и сформировались они задолго до той ночи. Это их личные трудности, о которых лучше не расспрашивать, как бы ни хотелось. Судя по контексту, все намного сложнее, чем можно предполагать между оператором пушечной самоходки и региональным крестным отцом. Да и бог с ними.
— А к следующему полнолунию уже поймали ваших, — она звякнула четками. — Может, тебе не нравится, как я отзываюсь об Институте. Ну извини. Я-то думала, что Институт это — ух! — а оказался самый обычный институт. Я ведь с ними разговаривала. Много. Сейчас они скучные, отрешились от всего земного, даже работают так, будто делают мне одолжение, а поначалу было весело. Мы же вместе этот заводик построили. Вот моя гордость. Не веришь? А мне неинтересно задирать нос из-за Йобы. Я ее легко придумала, как только увидела пушку в арсенале. И у нас были железнодорожные мастерские, и вообще это моя профессия, собирать из нескольких машин одну, и наоборот. А ты попробуй сделай что-то полезное из ничего, когда не знаешь, как!
— Почему Йоба? — слабым голосом спросил Леха. Его слегка мутило. В основном, от непосредственности, с которой ему рассказывали ужасы. — Ты изучала пантеон богов йоруба?
— Ха! Лучше бы изучала! Нас бы все равно убили, нет сомнений, но некоторые моменты... Стали бы попроще. Не такие замороченные и утомительные. Мне иногда кажется, я и правда сумасшедшая из-за всего этого дерьма. — Она подняла четки на уровень лица и критически их оглядела. — Тут свихнешься, пожалуй!
И умолкла. И застыла. Только челюсть двигалась, и ботинок по-прежнему еле слышно отстукивал ритм.
— Их... — Леха кивнул на жетоны. — Тоже принесли в жертву?
— Не мешай, я считаю.
— Двадцать один. — Напрасно он встрял, но ему вдруг надоел безумный разговор. Леха чувствовал себя неадекватно усталым и, пожалуй, немного больным. У него легонько дрожал подбородок, и ноги как-то неустойчиво стояли. Прилечь бы. Пока не упал.
— Да ни черта ты не понимаешь... — сказала она негромко. Шагнула к Лехе, уставилась снизу вверх, снова прожгла взглядом. — Двадцать один, да. Ты их знал? Отвечай, ты их знал?
— Нет-нет, только не сердись так...
— А я — знала. Им было хорошо здесь. Они были счастливы. Но. — Она говорила тихо, холодно, совсем без интонаций, заставляя прислушиваться, и от этого каждая фраза била Лехе прямо в голову, вколачивая страшную правду. — Но раз в месяц. В полнолуние. Мы с одним из них. Поднимаемся на гору...
Леха мягким движением отодвинул ее и медленно пошел к выходу. Ему было плохо. И он знал, что дальше будет только хуже.
— Факельное шествие. Песни и пляски. Внизу под горой в лунном свете посреди парка — красавица Йоба. — Женщина бормотала, шагая рядом, звякая четками. — Муделе читает молитву. Черные девчонки танцуют. А белый парень трахает меня. И он счастлив. А когда он кончает. Я встаю, беру ритуальную дубинку... И со всей дури. Херак его по черепу.
У Лехи еще хватило сил открыть железную дверь.
На улице было очень темно и очень холодно.
— Во имя Йобы, — донеслось сзади. — Чтобы Абуджа была мирной всегда. А девки хватают тело — и херак его с горы. Под песни и пляски. Двадцать один. Ты сосчитал. Но ты не понял.
На свежем воздухе могло бы полегчать, но стало, как Леха и думал, только хуже. Окончательно тошно.
Рот наполнился пеной, Леха согнулся пополам, и его вырвало прямо под ноги Майку, выскочившему из темноты.
— Двадцать один лежит под горой. А послезавтра будет — двадцать два. Такие дела.
Леху выворачивало наизнанку. Держась за дверь, он рывками извергал из себя поток желчи с водкой и джином. Запах сивухи перебил мыловаренную вонь.
В висках стучало назойливым рефреном: двадцать один лежит под горой, двадцать один лежит под горой, двадцать один лежит под горой...
Его похлопали по спине.
— Эй, красавец, а ты вообще что-нибудь ел сегодня?
Он не понял, кто спрашивает. Голос вроде женский, но вообще другой, живой, человеческий. Оглядываться бессмысленно, глаза заливали слезы, да и упасть можно, если отпустишь дверь.