Северное Сияние (СИ) - Извольский Сергей (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Оповещение я небрежно смахнул в сторону, убирая — опрометчиво ждать от юриста, что он будет в половину третьего ночи выглядеть не как человек, который только что продрал глаза и вскочил с кровати. Даже если этот юрист — железный человек Моисей Яковлевич, ко многому привыкший за последние пару месяцев. Да и как он выглядит сейчас в действительности мне в общем-то совсем не интересно. Пусть хоть в кожаной портупее и с литаврами в руках по квартире пляшет в свободное время, главное чтобы цепкость хватки в делах не терял.
— Моисей Яковлевич, доброе утро.
«Доброе утро» случайно вырвалось. Как-то забыл я, что ночь на дворе. Фридман же коротко глянул в сторону, явно на часы. Когда он снова посмотрел на меня, вопроса во взгляде не было. Вот уважаю — сказано, что утро, значит утро.
— Добгое, Агтуг Сег-геевич, — с хрипотцой ответил Фридман, пытаясь совместить свое сознание с реальностью и избавиться от последних объятий сна.
— Моисей Яковлевич, у меня есть важный вопрос. Вчера вечером один из работников оскорбил Зоряну Сергеевну, назвав ее шлюхой. Я сломал ему палец и приказал отрезать язык, после чего вызвал карету скорой помощи. Хочу знать, какие возможные проблемы меня ожидают из-за этого и как скоро.
Моисей Яковлевич на мгновенье потерял контроль, и на краткий миг беззвучно раскрыл рот, словно выброшенная на берег рыба. Мог бы уже и привыкнуть кстати, что со мной не соскучишься.
— Свидетели есть? — закрыв рот и справившись с удивлением, спросил Фридман уже деловым тоном.
— Да, — кивнул я подтверждающе.
— Кто с ними договагивался о молчании? — все тем же деловым тоном поинтересовался Моисей Яковлевич. — Или этим необходимо заняться мне? — добавил он, уже полностью собравшись и включившись в работу.
После его слов я почувствовал, что дело дрянь. Так иногда бывает — когда будучи уверен, что действуешь абсолютно правильно, спокойно следуешь в определенном направлении. Но в какой-то миг понимаешь, что прежними действиями совершал серьезную, даже непоправимую ошибку, которая может поставить крест на всем деле.
— Никто пока не договаривался, Моисей Яковлевич. Наоборот, я попросил работников не держать произошедшее в секрете, — ровным голосом произнес я.
Фридман неожиданно громко кашлянул — явно поймав на выходе удивленное восклицание. Но юрист быстро справился с собой, приняв сказанное мною к сведению и обдумывая услышанное. Говорить он начал через несколько секунд.
— Агтуг Сег-геевич, даже в бгитанской агистокгатии, известной своими жестокими нгавами, подобные способы наказания в публичном поле не пгактикуются. Боюсь, что последствия могут быть самыми серьезными для вас. Если, конечно, на то будет желание в импегатогских ведомствах, кугигующих ваш путь.
Поняв, что не ошибся в недавнем озарении, я коротко выругался, воззвав к падшей женщине. После, глубоко вздохнув, прикрыл глаза и глубоко задумался, лихорадочно пытаясь понять, где и в чем ошибся, и что сейчас надо делать. Эффект от вспышки психоэмоционального напряжения оказался неожиданный — это было похоже на то состояние, которое впервые я смог достичь при разговоре с Мюллером, в его кабинете в Яме.
Тогда, во время беседы, время для меня замедлило свой бег, и я успевал услышать и разложить слова собеседника на отдельные слова и фразы, анализируя и накладывая на его эмоциональный фон. Сейчас же эта способность к анализу активизировалась вместе с холодным разумом, и удивительно легким доступом к глубинам памяти.
Словно профессиональный крупье, одну за другой идеально ровно выкидывающий на сукно стола карты, перед внутренним взором у меня ложились многочисленные картинки воспоминаний. Вот несколько бравирующих гимназистов, с которыми пересекался случайно, вот недвусмысленные комментарии фон Колера, вот случайно услышанный разговор двух чиновников в архангельском благородном собрании, а вот уже несколько новостей, на которые переходил из окна рекламы в ходе серфинга по Сети…
Десятки невзначай брошенных слов и комментариев, упоминаний и ремарок сложились в определенную картину: мое восприятие мира по отношению к нанятым работникам было сформировано искусственно. Причем произошло это после того, как я переехал в Архангельск — ни одной картинки с будто бы случайным упоминанием сторонними людьми показательного наказания людей из наемных работников прислуги, я не запомнил. Подобного просто не происходило за все то время, пока жил в Елисаветграде.
Отлично я выступил. И те, кто это организовывал, прекрасно знали, на чем делать акцент: ведь с Адольфом я неосознанно повторил то же самое, что относительно недавно сделал с Антоном Аверьяновым — крайне жестко ответил на завуалированное оскорбление, так чтобы у других не было никакого желания повторять подобное. Вот только сегодня, вернее вчера уже, я значительно перегнул палку в том, что столь открыто решил сделать случившееся общественным достоянием.
Сразу после осознания случившегося я всерьез разозлился. До этого момента в произошедшем вчера вечером винил только себя, считая, что именно из-за моей ошибки бездействия Адольф получил увечья. Которых, вмешайся я в происходящее раньше, можно было бы избежать, как избежать и оскорблений с его стороны. Как я думал; и до этого момента Адольфу я даже искренне сочувствовал — как сочувствуешь человеку, выигравшему премию Дарвина.
Сейчас же осознал, что румянощекий парень сознательно выступил катализатором, триггером. Время вокруг меня уже окончательно остановилось, а в фокусе внимания оказалось увеличенная картинка воспоминаний того, как я наблюдал за произошедшем.
Посекундно — как недавно я раскладывал действия фон Колера при построении гексаграммы, я наблюдал в памяти произошедшее в холле главного здания усадьбы. И вновь пережив случившееся, я осознал: Адольф меня заметил.
Он единственный из всех собравшихся в зале стоял лицом ко входу, глядя примерно в мою сторону. И сейчас только я обратил внимание на несостыковки в его поведении — испуганную зажатость в самом начале, вписывающуюся в образ обиду и наивную попытку отстоять свои права, а также последовавшее после оскорбление в сторону Зоряны, брошенное якобы в порыве отчаянной злости и обиды.
Рискованный парень этот Адольф — судя по искусственной сформированной у меня в восприятии картины, он знал ведь, на что идет. А вот если бы я знал на что он идет, приказал бы Ире его убить. Проще бы все вышло — нет тела, нет и дела, как говорят умные люди.
Открыв глаза, возвращаясь к обычному состоянию, но еще полностью не избавившись от ледяного дыхания холодного разума, проанализировал собственные эмоции. Сейчас я был… не то, что зол, а стоял буквально на границе ярости: совсем недавно я контролировал румянощекого Адольфа, держа его словно неопытный кукловод; сейчас же понял, что последний месяц также, только гораздо более профессионально, дергали за ниточки меня. Только вот зачем?
Обязательно узнаю. А пока, снова прибегну к старому, проверенному приему — сломать чужой шаблон, расширив обозначенные границы противостояния. Способ, помогающий с детства — когда в безнадежной ситуации хватаешь кирпич с криком «а мне пофигу, я психический».
«Спокойствие, только спокойствие» — подражая Карлсону, вовремя подсказал внутренний голос. Но несмотря на попытку взять себя в руки, клокочущая в груди злость никуда не уходила. Просто трансформировалась в холодную ярость.
Ладно, не я первый это начал. Да умоются кровью те, кто усомнится в нашем миролюбии, как говорится. Еще раз выдохнув, пытаясь взять под контроль эмоции, я покачал головой. Посмотрел на Фридмана и поднял руку, указывая пальцем в небо — этим жестом попросив юриста подождать. И вызвал Валеру по каналу экстренной связи.
— Ну что еще? — недовольным голосом произнес принц, который в виде голограммы почти сразу появился на соседнем от Фридмана стуле.
— У нас проблемы, — отвлеченно произнес я, все же проглотив вступительное «Хьюстон»
— А подробнее? — насторожился Валера.
