Помор - Большаков Валерий Петрович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— А вы почему молчите? — обратилась к помору Марион. — Вы тоже что-нибудь расскажите!
— Да чего там рассказывать…
Фёдор поправил ладанку с прядью Олёнкиных волос, висевшую на шее вместе с нательным крестиком, и девушке открылся страшный шрам на груди помора — четыре розовых узловатых полоски тянулись от могучей шеи наискосок, прячась под рубашкой.
— Это кто вам оставил? — округлила глаза мисс Дитишэм. — Медведь?
— Тигр, — неохотно сказал Чуга.
— Тигр?! — восхитилась Марион и велела: — Рассказывайте!
— Ну-к что ж… Лет пять тому ходил я, вольноопределяющийся Чуга, на корвете «Гридень». Плыли мы аж до самого Владивостоку — это крепость новая, напротив Японии, в Уссурийском крае.
— Далеко как!
— Да уж… Раньше там военный пост стоял, нынче — порт, а всё одно пусто и дико кругом. Царь наш лет семь как оттяпал тот край у китайского богдыхана. Вот и старался застолбить да удержать те земли. Там бухта есть замечательная, прозвали её уподобительно — Золотым Рогом. Со всех сторон она сопками огорожена, а на берегу палатки, казармы бревенчатые, склады всякие, баня, флигель офицерский. Вот и вся крепость. Ещё домов с полсотни наберётся, казенных да частных, десятка два глинобитных мазанок и фанз — всё это на версту растянулось вдоль берега, а в бухте наши корветы стоят, джонки китайские, шхунки японские…
— А кто там живёт, во Владивостоке?
— Военные наши стоят, Четвертого Восточносибирского линейного батальону. Переселенцев мало, манзы, в основном, проживают. Туземцы попадаются, гольды и тазы.
— Я не поняла… Манзы — это кто?
— Китайцы это. Так их там прозывают — манзы. Хилые все и будто пришибленные. Все с косичками ходят, в синих халатах драных, любят трубки курить. У меня там знакомец имелся, Ю Фонтай, так он говаривал: «Циво манза нузи? Мало-мало кулить. Шибко холосо!» Они там — всё: и огородники, и лавочники, и прислуга, — во Владивостоке по-вашему говаривали: «бои». — Фёдор усмехнулся. — Меня дюже уважали, окрестили «тигрой-капитаном». Ну настоящий-то капитан ростом не вышел. В шинели ходил, очки носил. Вылитый доктор.
— Да, вас с врачом не спутаешь! — рассмеялась Марион. — А почему «тигра»? Из-за шрама?
— Да нет… Видать, свиреп был. Уговоры-то бесполезны, людишки крепкой воле подчиняются. Ежели к ним с добром, так они тебе на голову сядут, и… Хм. М-да. Послушаются окрика — хорошо, строптивы будут — силком заставляешь. Люди, они и есть люди… А тигров там — страсть! И каких! Те, што в Инднях проживают, не чета уссурийским. Здоровущи, мохнаты! Попадись такому лев в лапы — одна грива от «царя зверей» останется… Тигры в первый же год всех псов владивостокских поели, любят они собачатину. А я один раз кабана с полосатым не поделил, вот он меня и цапанул малость…
— Страшно было? — округлила глаза девушка.
— Знамо дело, страшно. Тигр одним шибом лапищи голову лошади снимает, как же тут не забояться?
— А туземцы на вас нападали?
— Да нет, мирные они. Вот хунхузы — те да.
— А хунхузы — это кто?
— А это китайские разбойники. По-нашему если, «краснобородые». Не знаю уж, кто так назвал. Через границу к нам шастали, грабили, убивали, девок наших уводили… Олёнка моя оттудова, из Владивостока, дочерь унтер-офицера Гурьева. Как-то раз большая банда хунхузов налетела, еле отбились. Отца-то Олёнкиного подранили тогда шибко, так он и не оклемался, помер. А дочку его хунхузы с собой забрали, я их у самой границы догнал, на речке Суйфун. Там всех и положил, желтопузых да краснобородых… Гурьев не отошёл ещё, когда мы с Олёной возвернулись, радовался… От боли стонет, а рот в улыбке кривит. Я как раз в обратный путь собирался, корвет наш к отплытию готовился, и упросил меня унтер дочку его с собой забрать, до дому вернуть…
Чуга вздохнул понезаметней, к морю оборотясь, и краем глаза уловил Флэгана Бойда, маячившего по левому борту. «Стережёт Марьяну…» — усмехнулся Фёдор. И в то же мгновение спину его обжёг хлёсткий удар боцманского линька.
— Почему не на вахте, флотяга? — зарычал Мануэль, отводя руку с плетью. — Кто позволил с пассажирами разговоры разговаривать?!
Второй удар боцман нанести не смог — Чуга врезал ему под дых с полуоборота и, продолжая движение, локтём той же правой дал в челюсть. Баку отнесло к надстройке.
— Ещё раз меня тронешь, — предупредил помор, — так я твою дудку тебе в гузно затолкаю и дудеть заставлю!
Мануэль не внял. Отбросив линёк, он выхватил нож-наваху. Фёдор, однако, лишь казался добродушным увальнем, этаким русским медведем, однако мало кто знает, как резв и быстр бывает топтыгин — и коня обгонит, ежели нужда возникнет.
Метнувшись к боцману, Чуга перехватил руку с ножом и крепко приложил её к дощатой переборке. Тут же отобрал наваху и пригвоздил ею грязную скрюченную ладонь Баки к доскам.
Боцман завизжал по-поросячьи, запрокинув голову и елозя свободной рукой по облупленной краске.
— В чём дело? — послышался сердитый окрик Монагана.
Помощник капитана выбрался из низкой двери, ведущей в надстройку. С кормы подошёл и сам Вэнкаутер. Увидев пришпиленного боцмана, он расплылся в ухмылке злобной радости, чем немало подивил Чугу, и спокойно удалился.
— В чём дело, я спрашиваю? — повысил голос Сайлас.
— Всё в порядке, сэр, — неожиданно заговорил Флэган Бойд. — Просто мекс напал на Теодора, а тот дал сдачи.
Гневно зыркнув на Чугу, Монаган с трудом выдернул нож, просекший руку Мануэлю, и подхватил сомлевшего боцмана.
Помощник капитана поволок Баку прочь, придушенно уговаривая «пострадавшего». Мануэль стонал и шипел, обещая Чугу изувечить, а Монаган бубнил, чтобы «никаких мокрых дел до Лондона». При чём тут Лондон, спрашивается?..
Фёдор проводил глазами странную парочку, чувствуя, что ему полегчало, — как громоотвод улавливает молнии небесные, так и наваха «разрядила» Чугу, сбросила накопленную ярость.
— Вы такой жестокий! — сказала Марион.
Помор глянул на девушку. Юная лицемерка выговаривала ему с осуждением, однако в глазах её сияли ужас и восторг.
— А иначе никак, — проворчал Фёдор.
— Я навидалась русских мужиков, но вы совсем иной…
— Я — помор, а не холоп! — отрезал Чуга. — В предках у меня сплошь вольные новгородцы да пираты-ушкуйники. Мы ни перед кем спин не гнули, а кланялись Богу одному. Мужики!.. — хмыкнул он. — Пока тех мужиков баре делили, поморы весь Север держали. А Сибирь кто воевал? Ермак, из ушкуйников. Он у нас был, как этот… слово такое мудрёное есть, на «К»…
— Конкистадор? — подсказала мисс Дитишэм.
— Во-во! Он самый и есть.
Тут Марион несколько смешалась. Фёдор был не её круга человек, но своеволие, доминировавшее в характере девушки, не позволяло победить кастовой спеси. И с Чугой было так интересно… Вот только как ей продолжить разговор?
Украдкой глянув на потомка новгородцев, Марион заметила ещё один шрам у него на щеке — тонкий вертикальный порез, как кто полоснул лезвием по лицу.
— А это у вас откуда? — указала она пальчиком.
Фёдор задумчиво погладил старую рану. Говорить ему не хотелось, и так разоткровенничался не по делу. Но не молчать же…
— Зулус пометил, — сказал он. — Хватил ножом так, што чуть лицо не развалил. Хорошо хоть глаз цел…
— Расскажите! — взмолилась Марион.
— Да чего там… Когда наш «Гридень» в обрат двинулся, надо было почту закинуть в Кейптаун. А туда, помню, много переселенцев понаехало. Делали они себе фургоны, сбивались в караваны, да и отправлялись землю добывать, именуясь — я запомнил — «фоортреккеры». По-нашему, наверное, «первопроходцы». А местные белые звались бурами. Ну вот. Стоим мы в кейптаунском порту, Столовой горой любуемся, на буров поглядываем, и вдруг — на тебе! Олёнка пропала. Я сутки по всему городу мотался, пока не вызнал — первопроходцы её прихватили, понравилась она какому-то фоортреккеру недоделанному. Я хватаю штуцер, хватаю коня — и за ними. И живо уразумел, пошто переселенцы по одному не ездят. Угодил я в засаду к зулусам. Выскочило их человек десять, чёрные все, голые, копьями потрясают, по щитам колотят и всё норовят живьём взять. Ну, когда я пятого пристрелил, они передумали и достали луки…
