Третье пришествие. Звери Земли - Точинов Виктор Павлович (книги бесплатно .txt) 📗
Я был ошарашен, ничего не понимал. Игра под названием «Я не такая, что вы себе позволяете?!» заводит и возбуждает, но тут какой-то перебор…
– Руки прочь, дебил!!! – издала Клара негромкую, но яростную смесь крика и змеиного шипения.
До меня начало доходить, но руки пока оставались на прежних позициях… Она попыталась освободить запястье, однако хватка у Питера Пэна железная.
Бац!
Теперь пострадала вторая моя щека, для симметрии.
До меня дошло окончательно… Клара-Клава стремглав выскочила из палаты.
Ничего не понимаю… Всегда срабатывало, а тут вдруг…
Лесбиянка… Или фригидная.
«Сеанс разнообразия откладывается до завтра… Заступит Люся на ночное, и уж с ней-то зажжем», – подумал я.
Ошибся во всем…
От горького разочарования решил поспать часика три, все равно до обеда заняться нечем.
Спал не крепко и проснулся от ворвавшейся в сон негромкой барабанной дроби. Открыл глаза и поначалу подумал, что сон продолжается: за балконной дверью маячила зампомед Вивария, она же подполковник медицинской службы, она же доктор медицинских наук, она же светило гипнологии… Короче говоря, Авдотья фон Лихтенгаузен. Светило щеголяло в камуфляжной полевой форме (лишь эмблема Вивария зачем-то спорота с рукава и заменена другой, мне неизвестной) и занималось тем, что выбивало пальцами дробь по стеклу.
Что за чудное виденье?
Припомнил, что квартира у нее вроде бы действительно здесь, в Песочном, – именно от госпиталя ее к нам прикомандировали. Но этот факт совсем не отвечает на вопросы: с какой целью и как она очутилась на балконе? Мимо спящего меня проскользнуть не могла, а балконная дверь так и остается запертой. Да и сплю я чутко.
Я встал, приоткрыл вертикальную фрамугу, единственное, что здесь можно открыть, – но устроена она была так, что щель приоткрывалась сантиметра на четыре, не более. Что-нибудь существенное не просунешь, но поговорить можно.
– Странная у тебя манера посещения больных, Авдотья… Ты в юности скалолазанием занималась или промышленным альпинизмом?
Она поднесла палец к губам. Сказала негромко:
– Тише! Открывай, пока не засекли.
– Не открыть… – пожаловался я. – Все ручки с рамы и с балконной двери поснимали, ироды, хоть в «Спортлото» жалобу пиши…
– Сейчас придумаем что-нибудь…
За плечами у нее висел небольшой рюкзак. Сняла, покопалась, извлекла небольшой предмет и просунула его в щель фрамуги.
– Попробуй этим.
Предмет оказался многофункциональным складным инструментом, именуемым обычно «нож-плоскогубцы», хотя имелись там и отвертки разных видов, и напильничек, и пинцет, и еще куча полезных и не очень приспособлений…
Четырехгранные штырьки поддались инструменту с трудом, но все же повернулись. Авдотья вошла в палату.
– Присаживайся, – кивнул я на пустующую койку, стульев в палате не было. – Присаживайся и рассказывай, отчего решила податься в форточницы. Что стряслось?
Авдотья рассказывать не спешила, сидела, уставившись на меня странным взглядом, задумчивым, словно пыталась что-то понять… Потом заговорила:
– Ты совсем ничего не помнишь?
– Ну, как тебе сказать… Частично… Таблицу умножения вроде бы не позабыл. А вот дата основания Рима из головы вылетела, уж извини.
– Как сюда попал – не помнишь?
– Трудно, знаешь ли, помнить, как ездил на «Скорой» в отключке… Врачи говорят – повезло. Илона быстро сообразила, что со мной стряслось, и машина быстро доехала…
– Илона… – вовсе уж непонятным тоном протянула Авдотья. – Значит, тебя «Скорая» из нашего офиса забирала…
– Не повезло… Прихватило бы в Виварии – ты бы меня быстрее выходила, чем здешние коновалы… Перевезли в Тосненскую райбольницу, те сюда отфутболили… Сам-то ничего не помню, Натали рассказала.
– Понятненько… И какой же диагноз поставили?
– Что-то мудреное, я не запомнил… Вон там написано, почитай. – Я показал на табличку, висевшую на спинке кровати.
Авдотья табличкой не заинтересовалась, спросила о другом:
– А улица Садовая тебе ни о чем не говорит? Ничего не напоминает?
– Садовая? Ну, есть такая здесь, в Песочном. Где-то во-о-он там, где дорога на Сертолово. В Зоне тоже есть, и даже прилично сохранилась для Зоны. Вообще-то это популярное название, вроде бы в поселке Металлострой имеется такая, не помню точно.
– Не помнишь точно… – с непонятной интонацией повторила за мной Авдотья. – А что Натали рассказывает? О том, как все с тобой началось? Ее к тебе пускают?
– Была пару раз… – неохотно сказал я. – Что рассказывает, что рассказывает… Дескать, только вошел в приемную Эйнштейна – вдруг захрипел и упал, головой о край стола приложился.
Говорить о жене не хотелось, и я резко сменил тон:
– Очнулся – гипс, закрытый перелом. А в гипсе, ты не поверишь… – Я округлил глаза и закончил таинственным шепотом: – Золото и брильянты!
Авдотья любила похохмить и такие подачи подхватывала с полуслова. Но сейчас осталась мрачна и серьезна.
И я, кажется, понял причину. Не сразу, поначалу протормозил, но разглядел: звездочек-то на погонах столько же, да размером они поменьше… И просвет всего один.
Вот это да… Что же стряслось в Виварии за две недели моего отсутствия, что Авдотью разжаловали аж на четыре ступени?
На мои изумленные вопросы она пренебрежительно махнула рукой.
– Не бери в голову… Так надо. Никто меня не разжаловал. Конспирация.
Ну да, ну да… конспирация… У жаб вонючие секреты и тайны плодятся сами собой. Размножаются делением, как амебы.
Неразжалованная спросила прежним заинтересованным тоном:
– А другие посетители бывают? Наши, из Вивария?
– Ты вскарабкалась на балкон и разбудила меня, чтобы устроить допрос? – парировал я, устав от непонятного разговора. – Говори, что хочешь сказать, хватит ходить кругами.
– Скажу. Чуть позже и не здесь. Надо срочно и незаметно свалить отсюда.
– Из палаты?
– Из госпиталя. Петенька, все очень серьезно. Вопрос жизни и смерти. Ты знаешь, я никогда не шутила такими вещами. И сейчас не шучу.
Не шутит, понял я. Надо идти. Сколько бы лишних инъекций ни вкатили потом за нарушение больничного режима – надо.
– Надеюсь, ты подогнала машину к самому входу? – спросил я. – Не очень хочется рассекать по улице в пижаме.
– Все продумано. – Она распахнула свой рюкзак, начала извлекать новенькую, в упаковках, одежду. – Переодевайся, размер вроде твой.
– Может, выйдешь?
– Никак нельзя… Потом объясню, сейчас поверь уж на слово. Не стесняйся, я в первую очередь врач…
«Кто-кто, простите, здесь стесняется? Питер Пэн? И чего стесняется – своего атлетичного накачанного тела?! Да я за твою семью переживаю – насмотришься и отлучишь от ложа супруга-задохлика…» – с такими мыслями я начал стягивать пижаму. Невзначай сделал неудачное движение, поморщился.
– Что с тобой? – мгновенно насторожилась Авдотья, заметив мою мимику.
– Что-то с плечевыми суставами… И коленные тоже не в лучшей форме.
– Странно… Ну-ка, что они тебе кололи?.. – пробормотала Авдотья, изучая карандашные записи на табличке. – Садисты… Ничего, сейчас все исправим, станешь как малосольный огурчик. Ложитесь на живот, больной!
Она достала из рюкзака плоский кожаный футляр с металлической монограммой в углу.
– А в руку нельзя? – тоскливо спросил я, некстати как раз стянувший пижамные штаны.
– Нельзя, – безжалостно отрезала Авдотья, выбирая нужный шприц-тюбик из хранящихся в футляре.
«Все доктора садисты… – подумал я. – Хоть с ними виски двадцатилетней выдержки пей, хоть спирт глуши медицинский – все равно садисты…»
…Садистка она была или нет, но с глазомером госпожа подполковник явно не дружила. Покупая мне все на глазок, дала маху. Джинсы пришлись впору, но рубашка с трудом застегнулась на моей могучей груди, ветровка же – не иначе как прикупленная в сети «Три толстяка» – напротив, болталась как на вешалке, и рукава ее пришлось подвернуть. Но все же лучше, чем в пижаме.
