Львиное Сердце - Первушин Антон Иванович (первая книга TXT) 📗
2
— Ваш паспорт, девушка! — попросил охранник на входе.
Алина порылась в сумочке, достала карточку паспорта и протянула ее сквозь окошко в будку охраны. Охранник попыхтел немного, сличая изображение шестнадцатилетней девчушки с косичками на мониторе и эффектную девушку с асимметричной стрижкой и упрямым подбородком, которую видел перед собой. Вылез из будки, потребовал вытряхнуть на специальный стол содержимое пакета и внимательно осмотрел вещи, которые Алина несла с собой. Потом сказал:
— Проходите. Третье отделение, пятая палата. Поздно пришли — у вас осталось сорок минут.
— Спасибо, что предупредили.
Сапожки Алины простучали по плиткам мощеной дорожки. В крытом больничном саду было жарко. В неглубоком бассейне журчащего фонтана плескались воробьи. Толстый полосатый шмель покружил над искусственным цветком на брошке Алины, приземлился на алые матерчатые лепестки и, деловито гудя, полез внутрь. Дойдя до дверей третьего корпуса, Алина бережно сдула пассажира и нырнула в полумрак вестибюля.
Здесь ее ждал еще один пост охраны, а на входе в отделение — третий.
Само отделение по форме больше всего напоминало гантельку: длинный коридор соединял две небольшие рекреации. В одной была столовая, в другую выходили двери нескольких элитных палат. Медсестра, сидевшая за столом, дружески кивнула Алине. В рекреации маялся Тихий Паша — ходил кругами, повторяя нараспев: «Здрааавствуйте! Здрааавствуийте!». Алина не стала отвечать — Паша здоровался со стенками.
Она открыла дверь пятой палаты и сказала тихо:
— Здравствуй, папа.
Потом повторила погромче:
— Здравствуй, папа!
И только тогда Александр Пыхало оторвался от клавиатуры и повернулся к дверям:
— Здравствуй, доченька! Ты уже пришла? Как там дома? Как мама?
Выглядел он как классический безумный ученый — всклокоченные волосы, выбившаяся из штанов и заляпанная кетчупом рубаха, борода торчком.
Алина оценивающе посмотрела на отца и скомандовала:
— Папа, стоять! Смирно! Руки вверх!
И полезла в пакет за чистой рубашкой. Пока она переодевала и причесывала Пыхало, тот болтал без умолку:
— Постой, а когда ты в последний раз у меня была? Два дня назад? Или три? Совсем забыл… Ты прости, заработался… Зато у меня для тебя сюрприз есть — обалдеешь! Только ты никому не рассказывай. Ни Болеку, ни Плюмбуму. Даже маме не рассказывай. Вдруг сболтнет… Не нарочно, конечно, она в этом смысле кремень. Просто Лариса у нас очень доверчивая… Нет, ты знаешь, я даже рад, что сюда попал. Тут идеальные условия для работы. Идеальные! Ну кричат иногда за стенкой — а где не кричат? Зато не лезет никто с дурацкими вопросами, не интересуется…
— Папа, — строго вопросила Алина, — ты когда на улице был в последний раз?
— А? Что? Не знаю. Дня два назад… Или три… А что, надо? Ну ее, эту улицу — чего я там не видел?
— Пойдем, папа, погуляем, — сказала Алина решительно. — Погода отличная.
— Подожди, Алюсик, я тебе должен рассказать…
— Вот там и расскажешь. Сядем на солнышке, на скамеечке… До меня на свежем воздухе всегда лучше доходит…
Не слушая больше возражений, Алина потащила отца из палаты.
В коридоре Тихий Паша здоровался уже не со стеной, а с зарешеченным окном.
— По другу своему скучает, — объяснила медсестра. — Буйного Пашу вчера опять на «острое» отделение увезли.
— Мы погуляем немного, Мария Филипповна? — спросила Алина.
— Гуляйте, — разрешила Мария Филипповна. — Обед только не пропустите. Сегодня борщ — у Александра Борисовича любимое.
Отец и дочь сидели на скамейке у затянутой плющом серой стены. Алина задумчиво разглядывала полускрытую кустами сирени церковку, в которой теперь располагался больничный морг, и слушала, как всегда вполуха, что ей вещает отец. Она давно — еще до его болезни — привыкла, что достаточно просто кивать и вставлять иногда с умным видом: «Да, да, конечно» — и папа будет абсолютно доволен. Самое интересное, что не только папа — этот навык ей очень пригодился на практических занятиях в университете.
— …Так вот, Алюсик, ты, конечно, знаешь, что многие люди полагают, будто мы живем в иллюзорном мире. И неглупые люди, скажу я тебе. Буддисты, например. Они считают, что наш мир — это своего рода тренажерный зал для души. Нужно только правильно им пользоваться. Если будешь накачивать свою душу дурным — тебя отправят на следующий круг, чтобы образумился. Если же будешь беречь свою внутреннюю чистоту, избегать желаний — уйдешь в нирвану. То есть умрешь совсем, без возврата. Невеселая перспектива, правда? Однако у буддистов есть Бодхисаттвы — люди, которые заслужили уход в нирвану, но, как товарищ Сухов из «Белого солнца», решили «еще помучаться» и вернулись в мир, чтобы помочь другим найти путь из нашего мира в нирвану.
«По-моему, все проще, — подумала Алина. — Чтобы убедиться, что мы живем в иллюзорном мире, достаточно включить телевизор. Главное — не включать его надолго».
— Так ты теперь буддист? — спросила она.
Пыхало расхохотался.
— Боже мой! Что ты себе вообразила? Ну конечно же нет, милая. Разве я поверю, что мы здесь на Земле только для того, чтобы научиться любить друг друга? Конечно же, весь наш мир — не иллюзия и не ад. Ад и иллюзия — только его часть.
— Зона? — спросила Алина.
— Да, Зона. Только и здесь не все так просто. В обыденном бытовом смысле Зона вполне материальна. Наши чувства нас не обманывают. Но если ты попробуешь построить модель зоны в многомерном пространстве, ты увидишь, что та Зона, которую мы имеем честь наблюдать — лишь один из множества одновременно существующих вероятностных миров.
«Кто написал в мои тапки?!» — орал Шредингер. А котенок сидел под диваном — ни жив, ни мертв.
Алина сразу вспомнила эту старую университетскую шутку. То, что говорил ее отец, для любого обычного человека прозвучало бы как бред сумасшедшего, для нескольких мечтателей — как откровение, для Алины же его слова были банальностью. Она сама доподлинно знала, что Зона похожа на стопку бумаги, каждый листок которой — отдельный мир. Алина даже входила в число тех немногих муравьев, которым удалось переползти с одного листка бумаги на другой и вернуться назад. И последние полгода она пыталась построить непротиворечивую математическую модель, которая описывала бы их путешествие в рамках самых передовых научных представлений. Разумеется, этим занималась не она одна, а вся Лаборатория трансформации континуума, возглавляемая профессором Серебряковым. Но Алина с некоторым злорадством отмечала, что Олег Павлович, получив обильную информацию о двух субпространствах Зоны — «Химерической Припяти» и «Изумрудной Башне», — выбрал ошибочное направление: он пытался применить к наблюдаемым феноменам устаревшую теорию Дэвида Бома и быстро зашел в тупик, хотя еще и не понимал этого. Алина надеялась утереть ему и прочим коллегам нос, предъявив свою модель, созданную на более верифицируемой теории струн. Ее амбициозным планам мешала осуществиться лишь сущая мелочь — Алина тоже оказалась в тупике. Она была уверена, что некоторые ее идеи просто блестящи, но сомневалась в том, как следует их развить. А посоветоваться ей было не с кем — ведь тогда бы пришлось публично признаться в своем поражении. А отец… Постой, что он сказал только что?.. «Но если ты попробуешь построить модель Зоны в многомерном пространстве…» Что это — просто фигура речи, или он имеет в виду что-то конкретное?
— Папа, ты пытался это сделать?
— Что, Алюсик?
— Пытался построить модель Зоны?
— Поправка номер один! — Пыхало поднял палец вверх и лукаво взглянул на Алину. — Не пытался, а сделал!
Девушка насторожилась. Она прекрасно помнила, что отец не дружил с высшей физикой — как и подавляющее большинство сисадминов, получивших образование в начале века. Самое простое объяснение в данном случае: он мог нахвататься терминологии при просмотре популярных передач типа «Орешек знаний» или «Час науки на Первом», и теперь в помрачении рассудка соединил обрывки знания в некую частную умозрительную теорию, которая кажется ему непротиворечивой, но которую без особого труда разобьет в пух и прах любой первокурсник физмата. Такое случается довольно часто — Алине уже приходилось иметь дело с «фриками», но представить, что и ее отец двинется в том же унылом направлении, она пока не могла. С другой стороны, «подключение» к загадочному каменному «интерфейсу», обнаруженному экспедицией Серебрякова в субпространстве «Изумрудная Башня», явно сказалось на его психике, а значит, Александр не мог отвечать за свои поступки, а тем более за слова. Бред он и есть бред.
