Владелец кинотеатра - Быстров Андрей (читать книги без сокращений txt) 📗
Он находился в совершенно незнакомой комнате… Но не просто в незнакомой комнате. Как в музее, черт!
Кровать в центре, на которой он сидел, уж точно была музейным произведением искусства, с резными спинками, украшенными деревянными головами не то грифонов, не то других каких-то сказочных чудищ. И еще балдахин сверху… Из-за этого балдахина Борис мог видеть только часть расписного потолка. На стене справа, между двумя громадными окнами с полузакрытыми портьерами, размещалось мозаичное панно или фреска, как это там называется. Изображала эта фреска четырех всадников Апокалипсиса. Борис узнал сюжет, потому что видел раньше знаменитую гравюру Дюрера. Но тут всадники выглядели не такими, как на гравюре — значительно более динамичными, стремительными, угрожающими. Первый всадник целился из лука прямо в центр комнаты (и следовательно, в того, кто должен был спать на кровати, кто бы это ни был!) Второй всадник вздымал сверкающий меч так грозно, словно готов был вот-вот обрушить его на головы несчастных грешников. Третий всадник, с весами («мерой») в руке, был едва виден позади, зато четвертый — Смерть — нависал над всеми в гротескной, устрашающей маске-черепе, на огромном, взлетевшем на дыбы коне.
— Если это спальня, — пробормотал Борис, — очень миленькое пожелание доброй ночи…
Противоположная стена была выложена керамической (или похожей на нее) плиткой, сплошь покрытой сложным асимметричным узором. Борису показалось, что в этом узоре заключен некий конкретный смысл… Как на картинке-загадке «найди спрятавшегося охотника и лису».
Как бы то ни было, Борис недолго искал охотника и лису. Он инстинктивно потянулся к тумбочке за сигаретами, прежде чем сообразил, что ни его тумбочки, ни его сигарет здесь нет.
— Так, — сказал он себе. — Передо мной стоят, по-видимому, два вопроса. Первый — где я? И второй — как я сюда попал?
Открылась высокая, тяжелая, щедро декорированная золотом дверь, и впустила человека в странной одежде, напоминающей… Что-то вроде мундира? Нет, это не мундир. Борису припомнилась иллюстрация к какой-то книге. Ливрея, вот что это такое. Значит, перед ним — лакей?!
— Ваша милость! — воскликнул человек в ливрее. — Владимир Андреевич, когда же вы успели вернуться? И никто не встретил… Ох, простите, простите!
— Я не… — начал Борис и прикусил язык. Если этот… лакей принимает его за неведомого Владимира Андреевича, вряд ли разумно его разочаровывать… Хотя бы до тех пор, пока не удастся разобраться в обстановке.
— Да вот… Вернулся, — неопределенно сказал Борис.
— Ночным поездом, ваша милость?
— Да, да. Ночным поездом.
— Вы прошли, наверное, через каретный двор?
— Да, через каретный двор, — согласился Борис и добавил, осмелев. — Не хотелось никого беспокоить.
— О, ваша милость… Прикажете одеваться?
— Да, одеваться.
— Пришлю сию минуту.
Лакей исчез, а вместо него появился другой слуга, одетый попроще, который и принялся помогать Борису облачаться в костюм.
Этот костюм не был для Бориса новостью — брюки с галунами, жилет с часовой цепочкой, накрахмаленный галстук, сюртук… Точно такой же (если не тот же самый), какой он надел однажды у себя дома. Но была и существенная разница. Тогда, надевая костюм, Борис считал его своим и некоторое время ничего необычного не замечал. Теперь же он понимал, что не все в порядке… Или, куда вернее, все не в порядке! На беду, это было единственным, что он понимал. Он даже не мог толком заговорить со слугой, потому что не знал, как нужно к нему обратиться — на «ты» или на «вы». Если бы можно было задавать прямые вопросы! А он стоит здесь, как потерявший память персонаж известного детектива…
Стоп! Вот она — спасительная идея! Симулировать потерю памяти, и тогда можно смело спрашивать о чем угодно! Но как это сделать? Люди не теряют память ни с того, ни с сего. Пожалуй, следует для начала упасть в обморок.
Борис сделал шаг в сторону кровати (не на пол же падать), довольно натурально захрипел и вцепился пальцами в воротник, будто бы тот его душил.
— Ваша милость! — всполошился слуга. — Что с вами?
— Плохо, — простонал Борис. — Скорее, воды…
С этими словами он рухнул на кровать. Перепуганный слуга бегом кинулся из комнаты. Кажется, неплохо сыграно, подумал Борис.
За дверью послышались торопливые шаги. Из-под полуприкрытых век Борис видел, как в спальню входит пожилой благообразный джентльмен, а за ним юная девушка в одежде горничной. Тут Борис закрыл глаза плотно. Он чувствовал влажную прохладу на висках, потом ощутил характерный режущий запах, который ни с чем нельзя спутать. Нашатырный спирт… Что же, так и так пора приходить в себя.
Медленно, миллиметр за миллиметром, Борис поднял веки. Пожилой джентльмен склонялся над ним с платком в руках, лицо его выражало такую неподдельную тревогу, что Борису на мгновение стало стыдно. Девушка стояла поодаль, держа флакон с притертой пробкой.
— Кто вы? — прошептал Борис, едва размыкая губы. — Вы врач?
— Да какой же врач, ваша милость? Я управляющий ваш, Сиверский Павел Петрович… За доктором послали.
— Отмените, — потребовал Борис значительно более твердым голосом.
— Но, ваша милость…
— Отмените!
Управляющий сделал знак девушке, и она выбежала за дверь. Сиверский достал из шкафчика на гнутых ножках хрустальный графин, налил воды в бокал с портретом белокурой красавицы, подал Борису. Тот приподнялся, выпил большими глотками, вернул бокал управляющему и сел.
— Вам бы полежать, Владимир Андреевич, — заботливо сказал Сиверский.
— Ничего, спасибо… Мне лучше, я… Переутомился, вот и все. Только… Пустота какая-то внутри. Ничего не узнаю. Где я?
— О, Господи, Боже мой!
— Успокойтесь, Павел Петрович. Просто ответьте, и все встанет на свои места. Я не сошел с ума, это временное последствие обморока. Так бывает.
— Вы в вашем замке, Владимир Андреевич. В Нимандштайне.
— В Ниманд… Ах, ну да, конечно.
Изобразив усилие, Борис встал, подошел к окну и отодвинул портьеру. Он увидел внизу парк с тенистыми аллеями под кронами ухоженных деревьев, цветники, каналы… В конце одной из аллей стояла распряженная карета. Ужасное подозрение вдруг закралось в душу Бориса. Он резко повернулся к Сиверскому.
— Скажите, какой сейчас год?
— Господь с вами, ваша милость… Девяносто пятый.
— Девяносто пятый?
— Да, тысяча восемьсот девяносто пятый год.
Борис покачнулся. Ему очень хотелось сесть, но сесть поблизости было некуда, и он вновь отвернулся к окну, чтобы Сиверский не видел его лица.
Тысяча восемьсот девяносто пятый год. О, нет… Это невозможно. Как это может быть? Тогда получается, что все эти люди вокруг него давно умерли, а сам Борис еще не родился? Но эта комната, и лакей, и горничная, и парк, и карета…
Нет, это какой-то розыгрыш. Но ради чего? Все эти впечатляющие декорации — для того только, чтобы посмеяться над Борисом Багрянцевым?
Но эти мысли, промелькнувшие за миг, ничего в сущности для Бориса не значили. Они были как бы обязательным антуражем — полагалось так подумать, вот он и подумал. На самом деле же он знал — и это глубинное знание было прочным и непререкаемым — что его не разыгрывают и не обманывают, что он в своем уме, не галлюцинирует и не спит. То, что происходит с ним — логичное и неизбежное продолжение его истории. Самое время вспомнить предупреждения владельца кинотеатра…
Подойдя к стоявшему в ожидании Сиверскому, Борис собрался было задать ему вопрос, но тут открылась дверь, и на пороге возник лакей.
— Его сиятельство прибыли, — объявил он. — Прикажете принять?
— Его сиятельство?
— Ваш друг приехали, его сиятельство граф Ланге.
— Просите, — обронил Борис таким тоном, каким мог бы произнести это настоящий хозяин Нимандштайна.
Друг — это весьма удачно… Тут можно, продолжая симулировать потерю памяти, постараться узнать побольше.
В комнату вошел молодой человек утонченно-аристократической наружности, соответственно и одетый — элегантно, с большим вкусом, но сдержанно, ничего показного. Вот это я понимаю, граф, подумал Борис, вот бы сюда режиссеров некоторых наших фильмов, подучиться…
