Ничья земля - Валетов Ян (электронная книга .TXT) 📗
Демонстрация была убедительной. Ротмистр Краснощеков стоял неподвижно, дергая глазом. Рысина смотрела задумчиво, можно даже сказать с тоской, так и не убрав руки с рукояти своего древнего пистолета.
– Вы удивительно похожи на покойного деда, Михаил, – сказала она, приподняв бровь, – просто удивительно!
И хихикнула своим неприятным, визгливым смехом.
– Что делать будем, Краснощеков? – спросил Сергеев бритого. – Ехать или дальше проверять, кто и кого круче?
– У нас инструкция вас не трогать.
– Да? – удивился Михаил. – Инструкция? А твой напарник, вот, за пушку хватался. Или у него там водяной пистолетик?
Бритый промолчал. Доблестному офицеру Охранного отделения, ранее офицеру ФСБ, а еще ранее – он просто не застал, редко приходилось попадать в такие ситуации. Неудобные. Нерегламентированные. Приводящие к непредсказуемым последствиям. В общем, говно, а не ситуация.
Мочить нельзя, бить не рекомендовали. И правильно не рекомендовали. Что он сам себе враг – этого непонятного Касаткина-Сергеева трогать? Приказали привезти, а кто, что – не объяснили. И как такого силой вести – тоже непонятно.
– А ты попробуй, договорись! – сказал вдруг Сергеев-Касаткин, словно читая мысли. – Не всю же жизнь всех за грудки хватать?
Краснощеков посмотрел на белого, как мел, коллегу, прижимающего к телу безжизненную руку, и подумал, что хватать этого неразъясненного господина за грудки он не будет точно.
– Вы им поясните, Елена Александровна, – продолжил Сергеев, – что я с ними сам поеду, если не будут баловаться. Я-то к вам за этим и приехал, кого-нибудь из своих отыскать. А по вашей наколке – прислали каких-то дуболомов, которым только веники вязать, а не живых людей.
Сергеев сел в кресло и, нашарив на столике пачку сигарет, снова закурил.
– У нас инструкции, – повторил бритый, глядя в сверкающий пол.
– Поедет он с вами, – сказала Рысина, ухмыляясь. – Что, Миша? Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог? Уму-разуму учишь?
– А вы бы еще группу захвата вызвали, – ответил Сергеев, – тогда бы и мебель заодно поменяли.
– Заодно с чем? – переспросил непонятливый Краснощеков.
– Заодно с группой захвата, – пояснила Рысина, не глядя на ротмистра. – Это он намекает, что вам бы после этого понадобилась новая группа захвата, а мне – новая мебель. Он с детства мальчик самоуверенный.
– Нехорошо, – сказал Сергеев, – не по-родственному себя ведете, «бабушка»...
– Еще раз назовешь меня старушкой – отстрелю яйца. Я инструкций тебя не трогать не получала. Попросили позвонить – позвонила. А инструкции... Обычно, я их другим даю.
– Догадался уже. Дедушка хоть знал, Елена Александровна?
– Шутите, Миша?
– Да куда уж шутить? Я серьезно.
– Знал, если это вас утешит.
– Но не все?
– Но не все. Кто, вообще, может сказать, что знает все о другом человеке?
– Хороший был, наверное, брак? – спросил Сергеев задумчиво.
– Неплохой. Поверьте на слово.
– Ну да. Верю, конечно. Единство душ. Общность интересов.
– Вам когда-нибудь говорили, что вы на редкость неприятный человек, Сергеев?
– Бывало разное, Елена Александровна.
– Ну тогда уже легче, я не одинока. Мы с вашим дедом прожили достаточное количество лет, чтобы не считать наш брак случайностью. Может быть, в этом браке было немного чувств. На мой взгляд, чувства не главное. Но, уж поверьте, взаимопонимания было в избытке.
– Ох, – сказал Сергеев тоскливо, – ради бога, Елена Александровна, не надо подробностей. Меня сейчас стошнит. Раньше я считал это просто мезальянсом, а теперь думаю, что деду было бы лучше жениться на собственном ординарце! Краснощеков, бери своего однорукого бандита и поехали к начальству.
Сергеев встал. Пострадавший Шечков шарахнулся от него в сторону, как черт от ладана.
– Забавно у вас получается, Елена Александровна, – продолжил Михаил, с интересом разглядывая родственницу, – брак по расчету, вся жизнь, как я понял, в погонах, без сердцебиений и эмоций. На смерть смотрите просто и мне советуете. Вам бы эскадроном смерти командовать! А я, знаете ли, не могу проще. Хоть и вырастили из меня людоеда дедовыми стараниями, а не могу.
– Раньше мог?
– Мог. Я и не скрываю. Мог. Родина говорила надо, а я отвечал – есть.
– Вы только посмотрите, – проворковала Рысина, глядя исподлобья тяжело и недобро, – мы рефлексируем. Совесть у нас внезапно обнаружилась, проснулась, и мы от этого рефлексируем. Что, Мишенька, расскажешь теперь публике, что людей убивать нехорошо? Про десять заповедей расскажешь? Ты, родственничек, так же похож на белого и пушистого, как я на целку. Ты хоть считал когда-нибудь, сколько народу лежит на твоем, лично твоем, персональном погосте? Ты вспомни, внучек, что ты не зайчик, а волчара, и в какие шкуры тебя не ряди, а волчья из-под них прет! Вспомнил?
– Я и не забывал, – сказал Сергеев, чувствуя себя бесконечно устало от этого бессмысленного, в общем-то, разговора. – Не о том речь. Время меняет людей. Вы правы – я и сейчас убиваю. Но убиваю, чтобы выжить. Не для удовольствия и не по приказу. Разницу ощущаете?
– А она есть, эта разница? – спросила Рысина с нескрываемым сарказмом. – Или само действо от этого становится лучше? Покойникам-то это безразлично – по приказу или нет. Они от этого живее не становятся.
Елена Александровна скривила накрашенный рот, похожий на освежеванного рапана.
– Я, мальчик мой, видела такое, что тебе и не снилось. Между нами почти четверть века разницы, а ты мне говоришь, что я ничтожество только потому, что полагаешь себя опытнее и умнее? Эх, надо было послушать твоего деда и сдать тебя в «суворовку» – пехота это как раз для тебя!
Я, уважаемый внук, и в Одессе была, через неделю после потопа, и в крымской комиссии, когда с татарами разбирались. И это передо мной на стол отрезанные головы из мешка высыпали. И в Сумгаите я была, и в Грозном. И много где еще была, хвастать не буду. И ничего, не раскисла, не поплыла. До сих пор для Родины живу. А что возраст у меня немаленький – так это не мешает. Я еще госсекретарям ЦК КПСС служила и царям послужу, с гордостью и усердием. А то, что ты мне тычешь в нос моими погонами, так мне только приятно. Тем более что и своими погонами ты, в общем-то, обязан мне. Топтал бы ты землю сапогами, кабы не я.
– Век помнить буду, – сказал Сергеев прочувствованно, – хотите, в ноги упаду?
– Дурак ты, Мишенька, – в голосе Рысиной звучало искреннее сожаление, – был мальчик умный, а вырос – дурак-дураком? Выёживаешься, как институтка на панели. А на самом деле...
– Что на самом деле, Елена Александровна?
– Ты на досуге подумай, кем бы ты стал, не будь нас, твоих единственных близких? Кем? И еще спроси себя – выжил бы ты, не будь нас? Выжил бы там, где ты сегодня живешь? В Донецке, ты сказал, кажется?
Она улыбнулась одной стороной рта, но на улыбку это было похоже мало. Скорее – на презрительную гримасу.
– Кем бы ты стал, Миша, и был бы ты сейчас вообще?
– Собой, Елена Александровна. Собой.
– Глупец, – отрезала Рысина. – Ты это и есть ты. И никогда ничего другого из тебя бы не вышло. Или это был бы уже не ты, а что-то другое. Ты можешь сколько угодно ненавидеть нас, проклинать, презирать, но, Мишенька... Кто-то рождается травоядным, а кто-то плотоядным – и это генетика. Сколько корову не корми мясом – она на овец охотиться не начнет и мясо жрать не будет. Сдохнет, а не будет. А ты – живой, и овечек трескаешь за милую душу! А это значит, что ты – плотоядный, а мы с дедом просто поставили тебя на нужную дорожку. Нравится тебе, не нравится – она твоя, и идти тебе, внучек, по ней до конца твоих дней.
В комнате воцарилась тишина. Оба ротмистра, для которых разговор был совершенно непонятен, были просто статистами и к тому же чувствовали себя крайне неуютно – словно случайные гости на чужой свадьбе. И Рысину, и Сергеева разговор уже даже не тяготил. В нем просто не было никакого смысла.
