Одиночка. Трилогия (ЛП) - Фелан Джеймс (книги онлайн txt) 📗
Завтракать я не захотел, хотя на столе стояли растворимая каша и молоко: времени не было.
Рейчел кормила в вольере обезьян. Я не стал звать ее: просто ждал, пока она выйдет, переступая с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть.
— Ты уходишь? — спросила она совсем без удивления, не прерывая работы: будто у нее и секунды нет остановиться и поговорить.
— Ненадолго, — ответил я. Пришлось почти бежать, чтобы догнать ее и идти рядом.
Рейчел подошла к большой бочке, вытерла рукавом бровь. Она заглянула в бочку, чуть приподняла ее, оценивая, сколько там еще осталось. Внутри лежали мятые подпорченные фрукты, проросшая картошка, какие–то овощи. Рейчел зачерпнула и высыпала в ведро полный ковш, подумала и добавила еще немного.
— Когда у животных кончится корм?
— У барсов осталось еды на четыре дня. У других хищников еды чуть больше, но ненамного: морским львам хватит дней на шесть–семь. Остальным я постараюсь растянуть рацион хотя бы на две недели.
— Ясно. Разберемся.
— В смысле?
— Я вернусь с едой, — объяснил я, застегивая куртку. — Принесу, сколько смогу.
Рейчел остановилась перед входом в Тропическую зону, опустила ведро, посмотрела на меня:
— Ты серьезно?
— Конечно, — ответил я, подтягивая лямки рюкзака. — Мне все равно идти в город, а животным нужна еда.
— Ты уходишь прямо сейчас?
Взглянув на часы, я кивнул.
— Хочешь найти эту девушку?
— Я же оставил ей записку.
— А если… — начала Рейчел и замолчала. По ее лицу пробежала тень.
Она, вроде, не сомневалась, что с Фелисити все в порядке, так за кого она переживала: за себя, за животных? Или за меня? Я не мог этого понять.
— Я вернусь сегодня до темноты, — я не дал ей закончить фразу, потому что и так знал, что она скажет: «А если она не придет?» или даже «А если она погибла?». — И принесу столько еды, сколько смогу.
Рейчел кивнула. Я подошел и обнял ее — какой же маленькой и хрупкой оказалась эта девушка.
Я разжал руки и отступил назад. Рейчел не шевельнулась, лицо ее не выражало ничего, кроме усталости. Потом она снова принялась за работу. Ну и ладно: пусть не верит мне, посмотрим, что она скажет, когда я приведу Фелисити и принесу столько всякой еды, что ей и не снилось.
Через двадцать минут я вышел на пересечение Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы Ист. Стоявший на углу Пятьдесят седьмой и Пятьдесят шестой улиц небоскреб рухнул и завалил перекресток. Скорее всего, этой ночью, потому что на развалинах вообще не было снега, а вокруг ноги проваливались аж по колено. Огромная куча обломков «жила» своей жизнью: какие–то куски, предметы сползали, падали, производя самые разные звуки. Я присмотрелся: вот погнутая тележка для перевозки почты — ей больше не суждено ездить прямо; вот упавший на бок кожаный диван без единой царапины; вот разбитый телик, а рядом — целехонький бокал; вот оторванная человеческая нога — белая, как снег.
Почти бегом я двинулся обратно на восток, обходя завал: я старался держаться середины дороги, чтобы успеть отскочить и убежать, если из какого–нибудь темного магазина вылезет охотник. Миновав квартал, я остановился: из открытой двери банка неспешно вылетали и кружились в воздухе банкноты — бесполезные фантики.
Я внимательно присмотрелся к дороге: нет ли следов. Но снег лежал идеально ровным пушистым ковром, переливаясь в лучах утреннего солнца. Передо мной раскинулась Авеню Америк. Постоянно был слышен какой–то странный звук: то ли свистящий, то ли сосущий, но очень тихий. Может, завывание ветра в полуразрушенных зданиях? Раздумывать было некогда. По оглушительно скрипящему в тишине снегу я выбежал на следующий перекресток. Контрастный черно–белый пейзаж ослепил меня. Я повернул на юг и…
Ноги потеряли опору. Я стремительно проваливался в снег: вниз ушли колени, пояс, грудь. От сильного удара грудной клеткой остановилось дыхание. Я выбросил вперед руки, лихорадочно пытаясь ухватиться хоть за что–нибудь, задержать падение. Никак не получалось сделать вдох.
Я сползал вниз: под толстым слоем снега и льда я просто не заметил дыру в асфальте и теперь висел над пустотой — скорее всего, угодил в открытый люк. Изо всех сил я старался удержаться, но обледенелый асфальт неумолимо скользил под перчатками. Когда над поверхностью оставалась только голова, руки окончательно соскользнули — я упал в темноту.
12
Ветер выл громко и протяжно. В столбе падающего с улицы солнечного света неторопливо кружились снежинки. Мне показалось, что я маленькая песчинка в огромных песочных часах.
Яма, в которую я сорвался, не была люком. Короткий полет в пустоту завершился падением на большой кусок дорожного полотна, провалившегося под землю, — упасть полностью ему не давало переплетение подземных труб. Я продолжал медленно съезжать под землю, а улица оставалась все выше и выше.
Внизу оказалась станция метро: солнечные лучи тускло высвечивали плиточный пол платформы. В пустом туннеле гудел ветер. Полотно дороги обрывалось на приличной высоте от пола — падать будет больно.
Двумя руками мне кое–как удалось ухватиться за торчащий кусок асфальта, ноги повисли в воздухе. Я попытался подтянуться, но руки в перчатках съехали, а кусок асфальта стал рассыпаться. Я сорвался вниз, в пустоту.
Удар оказался такой силы, что на какое–то время внутри все сжалось. Я упал на спину — почти пустой рюкзак немного смягчил падение. Вокруг завывал ветер. Грудная клетка болела так, будто сломались все ребра сразу — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Что–то воткнулось в ногу. Я быстро сел.
Вокруг было темно. Я сидел в единственном пятне проникающего с улицы света и чувствовал, будто нахожусь на дне глубокого колодца. Сильный сквозняк мел в глаза сыплющийся сверху снег. Я отполз со света и прислушался.
В туннеле монотонно гудел ветер, где–то быстро капала вода: будто забыли закрутить большой кран. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я рассмотрел, что на станции белые стены. А затем обнаружил источник дикого сквозняка: потоки воздуха из туннелей засасывало в еще одну дыру под потолком станции.
Я прополз немного и увидел, что слева от меня через небольшое отверстие пробивается дневной свет.
Но что–то в туннеле было не так. Меня настораживал запах.
Очень аккуратно, стараясь не издать ни единого звука, я снял рюкзак и расстегнул молнию на боковом кармане. Руки вспотели; во время падения я потерял одну перчатку, бинты размотались. Ощупью я вынул фонарик и включил, но тусклого света не хватало: пришлось накрутить его.
Яркий луч выхватил толпу людей: все как один они повернулись к источнику света.
Охотники.
Не меньше сотни бледных, изможденных лиц смотрело на меня. Люди стояли и сидели на платформе, некоторые лежали на рельсах. И все — все до единого — смотрели на меня.
Не выпуская фонарика и схватив другой рукой рюкзак, я стал отползать влево. И уткнулся в охотника. Поднял глаза — он был лишь одним среди многих. Я вскочил и рывком бросился сквозь толпу на свет. Обернулся: они не пошевелились, так и стояли молча, равнодушно. Этим охотникам не нужна была кровь — они довольствовались водой.
В свет фонарика попало несколько фигур: Охотники, стоя на коленях, пили из луж, в которые просачивалась сверху вода, — некоторые черпали ее сложенными лодочкой рукам, некоторые набирали в бутылки. Их было много, и все, как загипнотизированные, устремили взгляды на фонарик.
Падая, я мог порезаться до крови, а они, учуяв, увидев ее, превратились бы совсем в других охотников: получив легкую добычу однажды, навсегда бы перестали быть тихими и покорными.
А вдруг мне суждено погибнуть в страшной подземной западне? Даже улицы этого города норовят проглотить тебя живьем. Я вздрогнул: умру здесь, а кто–то потом будет ходить по моей могиле…
Из толпы охотников пришел и стал быстро нарастать какой–то новый странный звук. Безвольное стадо зашевелилось, ожило: один из охотников рванулся сквозь сбившихся в кучу людей. Я метнул луч света в темноту, пытаясь увидеть выход. Охотники стали расступаться, освобождая дорогу бегущему. Он посмотрел на меня и вытер рукавом окровавленный рот.
