Время войны - Антонов Антон Станиславович (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Наша задача — взять резидента живым и не допустить его самоубийства. Даже если нас будут убивать, никто не должен забывать об этой задаче. Огня не открывать. Повторяю категорически: не открывать огня ни при каких обстоятельствах.
Видя, что прикомандированные понимают его не вполне, Голубеу даже заколебался — не отобрать ли у них вообще оружие или хотя бы патроны. И в конце концов решил — оружие не отбирать, но разрядить его, оставив заряженные пистолеты только у своих. Им и инструкция была дана другая: в случае крайней необходимости стрелять по конечностям.
Уже когда усиленная бригада погрузилась в три машины — две легковушки и грузовой автозак — Голубеу счел нужным доложить о готовности к операции в Чайкин. Но телефон дежурного по окружному управлению не отвечал и другие телефоны тоже.
— Что за черт? — удивился подполковник.
— Обрыв на линии, — доложили ему через пару минут, и Голубеу не стал дожидаться, пока неполадку исправят.
Он сел в свою машину, захлопнул дверь и скомандовал:
— Поехали!
Офицерское общежитие, где жил Никалаю, располагалось прямо за забором 13-го ОМПа, и подъезжая к нему, сотрудники Органов неожиданно услышали над собою нарастающий громкий свист, переходящий в рев.
Над машинами на малой высоте пронесся странный, никем до сего дня не виданный самолет с треугольным крылом. Развернувшись над расположением полка, он выпустил из-под крыла ракету, которая угодила в нижний этаж офицерского общежития — почти точно во входную дверь.
На первом и втором этаже мгновенно заполыхал пожар, а водитель машины, в которой ехал Голубеу, рефлекторно нажал на тормоз.
— Вперед! — крикнул ему подполковник, хватая трубку радиотелефона, чтобы вызвать пожарных. — Резидента надо вытащить оттуда! Любой ценой!!!
А самолет, сделав размашистый круг над городом, снова вернулся почти в ту же точку и выпустил еще одну ракету. Она попала в заправочную станцию 13-го ОМПа, и вспышка мощного объемно-зажигательного заряда слилась с морем пламени от сотен тонн взлетевшего на воздух горючего.
6
Сигнал тревоги загудел, когда исполнитель приговоров Данила Гарбенка поднял револьвер и тщательно прицелился в затылок Ланы Казариной. И почти сразу же резко зазвенел звонок у двери и кто-то заколотил по ней кулаками и ногами.
При первом звуке Гарбенка от неожиданности вздрогнул и обернулся. А когда застучали и затрезвонили в дверь, пришлось идти открывать.
В расстрельную камеру ввалился конвойный с криком:
— Тревога! Телефон! Срочно!
Непосредственно в камере телефона не было, зато в предбаннике на стене висело нечто, напоминающее уличный таксофон.
Гарбенка схватил трубку и услышал конец какой-то фразы, а потом тот же текст сначала:
— Общая тревога, код 18. Нападение неизвестных. Всем кроме часовых и старших контролеров немедленно собраться у оружейной комнаты. Младшим сотрудникам вызвать к телефону старших. Действовать без промедления. Общая тревога…
— А мне? — спросил Гарбенка, но тут же понял, что его никто не слышит. Голос вещал по односторонней аварийной линии связи, одновременно на несколько аппаратов.
По должности он был равен старшему контролеру, но не являлся им, и это ставило Гарбенку в тупик.
Колебания его прервал помощник дежурного по тюремному блоку в чине лейтенанта.
— Ты чего ждешь?! — крикнул он, пробегая мимо двери предбанника, которую конвойный открыл, чтобы поглядеть, что творится в коридоре. — Общая тревога, код 18. Бегом вниз, оружие к бою!
— А как же?.. — в недоумении промямлил Гарбенка, но помдеж прервал его, еще больше повысив голос:
— Я сказал — бегом! Быстро, быстро!
— Что случилось? — спросил Гарбенка, выкатываясь в коридор.
— Кто-то напал на управление, — пояснил на бегу помощник дежурного. — Они в дежурке и на узле связи. Всем быстро туда!
Какой-то охранник, устремляясь по коридору к лестнице, прокричал с панической ноткой в голосе:
— Это мариманы! Мариманы десант высадили!
Крики, спешка и надрывно воющий сигнал тревоги сбивали с мысли, и Гарбенка только на лестнице вспомнил, что у него в револьвере — всего один патрон.
Помощника дежурного рядом уже не было, зато старший контролер, который распоряжался на лестнице, сообразил вдруг, что в центральном коридоре первого этажа не осталось никого из персонала. Только часовой между блоками — если, конечно, и его не сняли.
— Оставайся в тамбуре! — скомандовал он Гарбенке. — Будешь контролировать лестницу и коридор.
Гарбенка метнулся назад с намерением прежде всего вернуться к себе на рабочее место и зарядить револьвер, а заодно прикончить все-таки эту зубастую сучку, которой он так невовремя выболтал особо секретную информацию.
Но решетка, отделявшая тамбур от коридора оказалась заперта, а ключей у Гарбенки не было. И он, пару раз тряхнув тяжелую решетку, разразился громкими проклятиями в адрес тех, кто придумал автоматические замки и кто установил их на все двери в этом здании.
Когда один из таких замков защелкнулся за тюремщиками, выбежавшими из расстрельной камеры, одна из юных смертниц, услышавших возгласы о мариманском десанте, взволнованно произнесла:
— Мариманы… Ой, что же теперь с нами будет?!
— Не расстреляют тебя — вот что будет, — отозвалась женщина постарше.
— Да что вы! Мариманы — они же хуже амурцев, — возразила третья, и все — кто с надеждой, а кто с испугом — принялись обсуждать новое обстоятельство.
А за следующей дверью с автоматическим замком Лана Казарина по-прежнему стояла в конце смертельного коридора лицом к стене. Сквозь надежную звукоизоляцию она не слышала ни криков из коридора, ни беседы подруг по несчастью, и уловила только два слова: «Нападение неизвестных».
И к ней снова вернулась совершенно иррациональная надежда — что Игар Иваноу все-таки амурский разведчик и это он из любви к ней организовал нападение на тюрьму.
Эта мысль вызвала в девушке странное возбуждение. В этом возрасте гиперсексуальность не дружит с разумом, и еще похотливые прикосновения палача, несмотря на отвращение к нему лично, вызвали в ней нечто вроде сладкой истомы — чувство, идущее от тела и неподвластное рассудку.
Оно было почти животным и пришло запоздало — когда схлынули другие, более сильные чувства: страх, отвращение, возмущение и гнев.
Нагота, стыд и близость смерти только усилили это ощущение. Наверное, именно в таком состоянии другие смертницы добровольно отдавались палачу.
Но палач ушел, и эта непредвиденная отсрочка еще больше распалила воображение Ланы. А мысль об Игаре Иваноу стала логичным венцом этого разгула фантазии.
Дрожа от возбуждения и одновременно сгорая от стыда даже в пустой камере, Лана присела в углу, положив одну руку на грудь, а другую на лоно — то ли чтобы прикрыть наготу от взгляда тех, кто войдет сюда, дабы убить ее или спасти, то ли чтобы ласкать себя осторожными прикосновениями — будто невзначай.
Но никто не входил, и двери были по-прежнему закрыты. В расстрельной камере стояла мертвая тишина.
7
Когда в славном городе Целинограде скончался отец Майской революции Василий Чайкин, его скорбящие последователи затеялись строить мавзолей и лишь некоторое время спустя сообразили, что толку от этого не будет. На планете тогда попросту не существовало технологии длительного бальзамирования.
Ученых, которые не смогли создать эту технологию в недельный срок, расстреляли за саботаж, а разные безумные идеи, вроде хранения тела отца Майской революции в саркофаге-холодильнике с прозрачной крышкой, признали бесперспективными.
В результате от мавзолея с публичной демонстрацией мумии народу пришлось отказаться и вместо него построили гробницу.
Даже в первом варианте гробница размерами и помпезностью далеко превосходила Мавзолей Ленина в Москве. А после того, как столицу перенесли в Центар и построили там Цитадель, чайкинцы, лопаясь от зависти, не только надстроили гробницу, но и соорудили рядом с нею еще два здания-монстра — Окружком и управление Органов, известное в народе, как Серый Дом.
