Первая экспедиция - Первушин Антон Иванович (чтение книг txt) 📗
Биологическую станцию разместили в типовом вагончике-бытовке на берегу пруда-охладителя, южнее водозаборного канала. Исходили из соображений удобства – поблизости уже несколько лет работали экологи, следящие за развитием моллюсков и рыб. Радиоактивный фон здесь сохранялся довольно высокий, что не мешало живности процветать: одной из достопримечательностей пруда были мощные двухметровые сомы, которых туристы кормили булками. Экологи были рады помочь – финансирование постоянно урезали, а военное командование, агрессивно прибиравшее зону отчуждения к рукам, как бы невзначай посоветовало ученым сворачивать хозяйство – поэтому сотрудничество с биологами из Москвы могло серьезно поправить их научные дела.
Зимой начали завозить на станцию оборудование: микроскопы, компьютеры, ловушки, перчаточные боксы, лабораторную посуду, разные склянки по списку. На этом этапе к команде присоединились механик института Александр Есава и системный администратор Александр Пыхало. Если первый у Виктора никаких эмоций, кроме положительных, не вызывал – немногословный ответственный мужик, хорошо разбирающийся в своем деле, – то второй показался пустейшей личностью: самый молодой в группе, но при этом кичащийся своей образованностью, успевший к двадцати трем годам отрастить чудовищное брюхо и необъятный зад, постоянно жующий всякую дрянь, страдающий одышкой и метеоризмом, нервный и по-бабьи крикливый. Свинцов тогда думал, что этого урода взяли в группу только потому, что он согласился работать на зарплату ниже средней по специальности, но оспаривать решение Болека не мог, ибо не по статусу. Поскольку в группе образовалось два Александра, народ сразу озаботился проблемой прозвищ для них. Есаву стали называть Шуриком, а в особых случаях – Шуриком-С-Цитатой за его склонность с умным видом изрекать цитаты из популярных кинофильмов и книжек. А вот Пыхало фактически приобрел новую фамилию, превратившись в Привалова. Он почему-то принял это кличку как должное и даже гордился ею, а вот остальные посмеивались. Чтобы понять причину такого диссонанса, Виктор навел справки и выяснил: Привалов – это фамилия программиста из фантастической повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Свинцов ознакомился с текстом и даже удивился: все-таки ученые – очень злые шутники; Пыхало настолько не соответствовал образу Привалова, что и впрямь заслужил такое прозвище. Сделав свое открытие, Виктор ощутил некое моральное удовлетворение: значит, системный администратор не только у него вызывал антипатию своим видом и поведением.
В зону отчуждения ЧАЭС биологи прибыли в марте 2006 года. Жили сначала в чернобыльской гостинице «Припять». В середине апреля, когда началась серия полевых экспериментов, переселились временно в палатки, поставленные на берегу пруда-охладителя. Радиофобией никто из членов группы не страдал, однако за набираемыми дозами следили тщательно.
Военные к тому времени угомонились, наступило затишье, хотя какая-то активность наблюдалась и у Саркофага, и в районе объекта «ЧАЭС-2», где располагалась загоризонтная радиолокационная станция советских времен. Свинцов сначала облегченно вздохнул, но потом, прислушиваясь к разговорам местных, понял, что затишье это перед бурей. Как и предполагалось, никто пока не собирался строить второй саркофаг – вместо этого военные затевали какой-то большой эксперимент с использованием сочетания советских и современных технологий. Благодаря утечкам информации удалось даже выяснить секретное название – проект «Дар». Свинцов еще со времен срочной службы привык с подозрением относиться к подобным названиям армейских проектов: дар, подарок – знаем мы их подарки, долбанут чем-нибудь с неба, вот вам и подарки. Очень не хотелось оказаться в роли мишени.
Виктор поделился своими опасениями с Болеком, но тот был поглощен мутациями нематодов и проигнорировал предупреждение. Тогда Свинцов, выгадав день, съездил в Киев и на «черном» рынке приобрел два пистолета Макарова с запасными обоймами – вооружившись, бывший охранник почувствовал себя гораздо увереннее.
Напряжения добавляло то, что у Болека с Ларисой наладился серьезный разлад, и они даже этого не скрывали. Наблюдать ссору друзей было неприятно. Лариса не истерила, не орала, не заламывала руки – она просто постоянно подтрунивала над Болеком, публично указывала на его мелкие ошибки, цеплялась и язвила. Болек некоторое время дулся, но потом не выдержал – стал огрызаться, громко требовать соблюдения рабочего регламента, срывать злость на подчиненных. А тут еще Привалов с деликатностью слона начал вмешиваться в эти разговоры, с ходу заняв позицию Ларисы. Свинцов был изумлен: похоже, этот жирдяй тоже неравнодушен к их единственной лаборантке – на что только надеется?…
Виктор начал злиться. В зоне назревало нечто плохое – он кожей чувствовал угрозу, растворенную в окружающем пространстве, а эти… интеллигенты устроили раздрай на ровном месте. Или они тоже чувствуют, но сказать не могут? Рациональное мышление не позволяет?…
Озабоченный происходящим Свинцов по вечерам прогуливался в окрестностях Биологической станции. Он и сам не смог бы сформулировать, что искал на зараженных территориях, какой указатель. Все было совсем не так, как ему когда-то мечталось. До космоса было далеко. Команда биологов выглядела совсем не теми людьми, с которыми он хотел бы работать до конца жизни. Зона отчуждения могла придать смысл его поискам, но и она не принимала Свинцова, подсовывая обманку вместо реального дела. Грусть и тоска.
Во время одной из таких прогулок Виктор столкнулся с заплаканной Ларисой. Она шла не разбирая дороги и едва не налетела на него.
«Стоять! – осадил он ее. – Куда прешь?»
Лариса остановилась, насупилась.
«Твое какое дело?» – спросила она.
Но Свинцов давно вышел из того возраста, когда его можно было смутить подобным вопросом.
«Тут тебе не парк культуры и отдыха. Вляпаешься в заразу, инвалидом станешь. Думать иногда надо!»
Лариса отвернулась, утерла слезы рукавом куртки, поправила волосы.
«Что у вас с Михаилом? – поинтересовался Виктор, который давно хотел вызвать его или ее на откровенность. – Почему лаетесь?»
«У нас с Михаилом ничего, – объявила Лариса. – Такое, знаешь ли, случается между мужчиной и женщиной: сначала все было, потом ничего не стало».
«Но вы живете в одной палатке…»
«Ты как маленький. Одно другому не мешает. Хочешь, с тобой буду жить».
Ее предложение, сделанное с горестной непосредственностью, ошеломило Свинцова.
«Ты… серьезно?»
Лариса повернулась к Свинцову, шагнула вплотную, обвила руками его шею. В сумраке близко-близко он увидел ее глаза, показавшиеся огромными и бездонными. И Виктор мгновенно утонул в этой бездонности.
Двое повалились на холодную траву, лихорадочно расстегивая одежду. Они яростно занялись любовью под темнеющим небом, в месте, пронизанном смертью и олицетворяющем смерть, – словно совершая какой-то древний и забытый языческий обряд, призванный искупить грехи отцов и дать начало новой жизни. А в пруде-охладителе громко плескались сомы.
Той же ночью, вернувшись на станцию, Лариса перенесла свои вещи в палатку Виктора. Два дня после этого он прожил словно в полусне – обращал, конечно, внимание и на злые взгляды Болека, и на завистливые вздохи Привалова, но для него все эти сопутствующие обстоятельства больше не имели значения – Виктор впервые по-настоящему влюбился и в полной мере наслаждался новым для себя состоянием, стараясь запечатлеть в памяти каждый вздох любимой женщины, перехватить поцелуем ее стон, отозваться на малейшее движение.
Но счастье продолжалось недолго – 12 апреля, в третьем часу дня, Чернобыльскую зону отчуждения накрыл Первый Выброс. Вся группа биологов должна была погибнуть там. Их спас Болек, который решил, несмотря на разногласия в команде, отметить День космонавтики и после обеденного перерыва собрал всех в вагончике станции. Откупорил бутылку дорогого шестилетнего коньяка, налил каждому по стопке и поднял тост за грядущую марсианскую экспедицию. И тут началось. За окошком вспыхнул яркий свет, вагончик встал на дыбы, все повалились друг на друга и на какое-то время просто отключились.
