Солдат удачи - - (полные книги TXT) 📗
Все это Дарт узнал в течение трех циклов, что заняла дорога к озеру. Главным образом, от Ренхо, сына почтенного Оити, местного старейшины. Ренхо был разговорчивым малым и, в силу родства со старейшиной, командовал одним из отрядов пограничной стражи. Полное его имя было, как это и положено у рами, слишком длинным и трудным для запоминания, так что Дарт окрестил его лейтенантом. На капитана Ренхо не тянул ввиду молодого возраста, а для сержанта казался слишком важной птицей, ибо, начальствуя над полусотней воинов, носил на шлеме три ярких пера. Шлем из витой раковины выглядел очень красивым, и столь же изящными были его синий кильт, украшенные перламутром сандалии и перевязь, а также сплетенная из серых перьев накидка. Этот наряд дополняли костяной кинжал и сумка с метательными снарядами – плоскими раковинами с остро заточенным краем. Люди Ренхо были экипированы поскромней, но их вооружение оказалось таким же – плюс деревянные наплечники, копья и увесистые палки с торчавшим на конце шипом харири, напоминавшие видом кирку.
Вскоре Дарт обнаружил, что медовый напиток делает Ренхо еще разговорчивей – особенно если им запивать будившие жажду блюда из рыбы, моллюсков и маринованных корнеплодов. Ближе к вечеру они уселись с этими яствами на баке, у резного форштевня, изображавшего похожего на Броката зверька, только раз в десять побольше и с пышным хвостом на месте задних лап. Моллюски, напоминавшие устриц, были превосходны, свежекопченая рыба таяла во рту, и все это, вместе с напитком, располагало к содержательной мужской беседе – к примеру, о нравах местных девушек и дам, которые – хвала Элейхо! – не отличались строгостью. Впрочем, Дарт хотел поговорить и на иные темы – о дорогах от озера к предгорьям, о городских порядках и пограничной страже, о власти старейшин и о том, проведена ли в Лиловых Долинах мобилизация ввиду предполагаемых схваток с тьяни.
Но не успел опустеть первый кувшин, как из шатра на корме выплыла Нерис – не в прежней скромной тунике, а в белых, роскошных, ниспадающих до палубы одеждах. Над ней, вероятно, потрудились служанки: волосы были расчесаны и перевиты жемчужными нитями, глаза подведены, над правой грудью голубел цветок, а за плечами колыхался палантин из серебристых перьев. Завидев ее, воины грохнули палками о наплечники, а Ренхо поспешно вскочил и тут же присел, раскинув в стороны руки.
Нерис поманила Дарта пальцем.
– Ты ослепительна, ма белле донна! – Он тоже поднялся и отвесил поклон. – Чего желает моя госпожа?
– Синее время, маргар!
Дарт почесал кончик носа. Идти в шатер ему совсем не улыбалось.
– Кстати о маргарах, светозарная… Как раз об этом мы толкуем с Ренхо. Важный разговор! Я поделюсь с ним опытом, и он, глядишь, захочет стать маргаром. Ты ведь сама говорила – где появляется один, там будет и другой, и третий.
– Я не достоин этой чести! Клянусь Предвечным, не достоин! – Ренхо присел еще ниже. – Кроме того, в Лиловых Долинах уже есть маргары, целых три – Глинт, Птоз и Джеб. – Тут он блеснул глазками в сторону Дарта. – Ты, Дважды Рожденный, будешь четвертым и, не сомневаюсь, самым искусным из всех.
– Чем больше маргаров, тем лучше, – заметил Дарт, похлопал его по спине, сел и протянул руку к кувшину.
– Уверяю тебя, четырех маргаров вполне достаточно, – взволновался Ренхо. – Пять – это уже слишком… Глинт, Птоз и Джеб могут подумать, что я покушаюсь на их наследственные права!
Одарив Ренхо ледяной улыбкой, Нерис взглянула на Дарта.
– Когда вы решите этот вопрос, ты можешь вернуться в шатер, Дважды Рожденный. Но не удивляйся, если я буду спать.
Она величественно повернулась, колыхнув серебристыми перьями, и исчезла.
– О женщины!.. – пробормотал Дарт. – Varium et mutabile semper femina! [2] Но все-таки мы обожаем эти прекрасные цветы Мироздания… Мы молимся на них, а они ревнуют нас к друзьям и пиву.
– Мы дарим им жизнь, а нашу они делают то сладкой, как плод ханифы, то горькой, как корень хрза, – поддержал его Ренхо. – Но, доблестный маргар, шира – не обычная женщина. Если б она избрала меня своим защитником и дарителем жизни… – Он облизнулся и разлил по кружкам медовый напиток. Впрочем, готовили его не из меда, а из сахаристой древесной смолки, напоминавшей цветом янтарь.
– Ты молод, и у тебя все впереди, – ободрил его Дарт. – А пока… Что ты там толковал про Глинта, Птоза и Джеба? И об их наследственных правах?
Но этот вопрос так и остался невыясненным – Ренхо хотелось послушать про великую битву между даннитами и тьяни, про сражение на берегу и в речных водах, про пылающие суда, блеск секир, полет копий, пролитую кровь – и, конечно, про подвиги доблестного маргара. Дарт принялся рассказывать, черпая вдохновение в новых и новых кувшинах, и не заметил, как их окружила толпа стражей границы и мореходов. Они ловили каждое его слово, взирали с восторгом на шпагу и кинжал, а в наиболее волнующих местах стучали палками о наплечники. Под этот дробный стук он и уснул, не завершив рассказа, и, не в пример другим ночам, сладко проспал до самого красного времени. А когда проснулся, рядом уже стояли кувшины и громоздились на подносах плоды.
Пиршество тянулось все три цикла с редкими перерывами, чтобы отбить атаки Нерис, и под конец, когда баржа плыла в вечерних лиловых сумерках по озерным водам, Дарту уже начало казаться, что моллюски в пряном соусе оживают и шевелятся в его животе, что мясные плоды блеют, как бараны, а сладкие ягоды норовят проскользнуть мимо губ и попадают то в глаз, то в ухо. Медовый же напиток в последнем кувшине определенно горчил, и, отведав его, Дарт погрузился в скорое беспамятство. В себя он пришел на мягком ложе в темнице с тремя стенами.
Существовал ли естественный повод к этой внезапной сонливости? Или тут расстарался Ренхо, сын почтенного Оити?.. Второе представлялось Дарту более реальным. Сон его, даже глубокий и долгий, обычно был чуток; он просыпался от прикосновений и теней, скользнувших по лицу, от подозрительных звуков и запахов. Конечно, пребывая в трезвости… Однако в любом варианте не мог он дремать, когда его сгружали с корабля и волокли по коридорам в эту келью! Никак не мог!
А если мог – то, спрашивается, куда глядела Нерис? Куда?! Оберегать задремавшего рыцаря – приятнейший долг благородной дамы… А долг есть долг, тысяча чертей! Даже если он заснул на палубе, сраженный медом, то пробудиться полагалось не в темнице, а в ее постели… или поблизости от нее… во всяком случае, не у дурацкого люка, забитого пробкой!
Бросив хмурый взгляд на деревянную затычку и желоб под ней, он в сотый раз попробовал представить тварь, что лазала в эту дыру. Потом плюнул, лег на древесные шкуры и принялся размышлять о женском коварстве и неблагодарности.
Послышался протяжный скрип, и закрывавший отверстие щит немного отъехал в сторону. Повернув голову, Дарт уставился на него с такой надеждой, будто хотел пробуравить насквозь. Алый цвет джелфейра уже сменялся золотистым, а легкость в членах подсказывала, что близится условный полдень.
В щель просунулась голова стража – не в шлеме из раковины, а в походившем на берет уборе. Берет был серым, и над ним трепетало одно перо – выходит, не простой воин, сержант.
– Эй, маргар! Ты спишь?
Никакой почтительности, отметил Дарт и, скрипнув для усиления эффекта зубами, отозвался:
– Маргар проснулся и жаждет крови!
Голова исчезла, в коридоре зашептались, застучали палками, потом снова раздался голос сержанта:
– Старейшины ждут тебя, маргар! Выходи!
Просить вторично не пришлось – птицей взлетев по желобу, Дарт протиснулся в щель. Почетный эскорт, ожидавший его, состоял из десяти серых беретов под командой оперенного сержанта. Туники у них тоже оказались серыми, и вооружение было другим, чем у людей Ренхо, – лишь костяные кинжалы на перевязях да короткие толстые палки, обтянутые кожей. И глядели они на доблестного маргара совсем не так, как пограничники, – без всяких восторгов, а даже скорее с оттенком пренебрежения.
2
Varium et mutabile semper femina – женщина всегда изменчива и непостоянна (лат.).