Шиза (СИ) - Алексич Егор (читаем книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
Словно кто-то свыше услышал его голос в моей голове и подтолкнул события именно в этом направлении: по зданию разнесся звук сирены.
— Ну вот, пожалуйста. — заметил Эрик.
Вот как он жил со второй личностью? Это же невозможно, когда в твоей голове кто-то всё комментирует, дает советы и спорит с тобой!
Я с тоской посмотрел на то вентиляционное окно, из которого мы только что свалились. Если бы не поспешил выпрыгнуть, то это было бы лучшим убежищем на данный момент. Но теперь придется действовать согласно текущим обстоятельствам. Я открыл багажник легковой машины, на которую опирался до этого, и прыгнул внутрь.
Агнесса
1. Верность моим идеям
Когда я была еще маленькой, то думала, что семья — это просто наша квартира, в которой есть я, мама, папа, наша собака, папин любимый телевизор, мамины клубки пряжи, мои игрушки и книги, совместный ужин после возвращения родителей с работы и еще много каких-то мелочей, создающих что-то общее, единое. Этакая капсула, некий персональный мирок, в котором нам всем тепло, уютно и безопасно. За окнами иногда гремели взрывы от ракет, прилетавших из Орматии. За стенами слышался плачь, когда кому-то другому приходили известия с фронта. А у нас, в нашей скорлупе квартиры, было всё тихо.
В какой-то момент я начала замечать, что мама с папой вроде бы как и не вместе. Рядом, но не вместе. Живут в одной квартире, но чужие, словно соседи. Папа в телевизоре. Мама в своих нитках спряталась, словно в коконе. И вот они уже практически не разговаривают за ужином. У них нет общих интересов и занятий. Только я с моими уроками оставалась их точкой соприкосновения. И тогда наша квартира перестала быть тем, что я считала семьей. Позже я узнала, что этот вид отношений называется «бытовуха».
У меня было с чем сравнивать. Сколько красивого про семью и любовь было в моих книжках! Типа «жили счастливо и умерли в один день», или «жили душа в душу», или «он души в ней не чаял, а она боготворила его». Потом я узнала, что мои переживания называются «юношеский романтизм».
Но тогда мне было не до определений и классификаций, я жила образами и эмоциями, видами из окна и звуками за ним, историями из книг и разочарованиями в реальности. Если бы вернуться назад в прошлое, то можно было бы сказать себе: не отчаивайся, просто твой юношеский романтизм разбился об подсмотренную бытовуху. Но я впитывала этот мир и упорно искала что-то такое, ради чего стоило мечтать, жить, расти. Как мои любимые персонажи. У них у всех была какая-то цель. Одна большая цель, принадлежность к чему-то интересному.
— Верность идее. — сказал папа, выслушав мои переживания по поводу безрадостности моего существования на фоне книжных историй. — У всех героев, с которыми ты пытаешься себя сравнить, есть одна общая черта — это верность своей идее, ради которой они прыгают со страницы на страницу, из самолета и в жерло вулкана.
Я тогда не очень поняла, что пытался объяснить мне мной очень умный, а порой и слишком заумный папа. У меня хватило ума только на то, что бы не сказать ему: а вот вы с мамой тоже живете не как в книжках. Спустя годы я осознала, что он всегда общался со мной, как со взрослым человеком, как с равным себе. И вряд ли смог объяснить, почему они с мамой стали друг другу неинтересны. Но тогда я запомнила из его речи только одно слово. Верность.
И я начала её искать. Что такое для ребенка верность? Это не взрослые проблемы с интрижками на стороне, нет. Это, например, радость в глазах собаки от встречи с тобой, радость быть верным другом. И не важно, что случилось вчера, но сегодня и каждый день твоя собака рада тебе, старательно выражая это чувство своим хвостом. Верность — это носить каждую субботу цветы на место разрушенного дома, под завалами которого погибли люди, и продолжать носить их даже после того, как ракета второй раз попала в ту же воронку, разметав цветы, свечки и игрушки. И пускай ты не всех их знала, но цветы носишь в знак верности памяти о них. Верность — это когда мальчик, с которым ты дружила по просьбе родителей вдруг стал каждый раз за тебя заступаться во дворе и ни разу не предал это заступничество. Верность — это когда тот же мальчик нес только твой тяжеленный портфель из школы, и ничей больше. В конце концов, верность, это если бы мама и папа смотрели телевизор вместе, или папа держал бы мамину пряжу. А в том состоянии, в котором мы жили, это была скорее неверность всех всем. Да, дети тоже умеют сравнивать и противопоставлять, а потом делать свои детские, наивные, но несмотря на это, всё же верные выводы.
В общем, верность стала моим синонимом целеустремленности. Правда цели иногда менялись, но это было не столь важно. И в какой-то момент я поняла, что должна быть верной тому самому мальчику, к которому привязалась. Ну вот так я решила. А почему? А потому, что нас судьба решила нас разлучить: папу перевели в другой город на важную должность, которая не оставляла шансов сохранить прежнюю жизнь, место обитания и круг общения. И мне казалось тогда очень важным, что бы именно этот мальчик не отпустил меня, остался верен нашей невидимой и невысказанной связи, ну или хотя бы как герой моих книг потом спас меня из заточения в темной башне. Я хотела верности. И я хотела быть верной чему-то нашему незримому, что, наверное, сама и придумала. Не было бы разлуки, то, пожалуй, не было бы и такой целеустремленности.
Но чуда не случилось. И жила я с имитацией разбитого сердца, пока время не смазало лицо того мальчика в памяти. Юношеские порывы ведь так несерьезны и мимолетны, что я сама себе порой удивлялась, почему это вдруг ждала того мальчика в роли принца у подножия темной башни. Подождала немного, пока он меня поищет и заберет, а потом успокоилась. Пары лет хватило. Потом, правда, папа незадолго до смерти признался, что против моей глупой нецелованной влюбленности работала целая служба безопасности, тщательно отсекая моё детское прошлое от его серьезной должности. Ну нельзя было, правила такие.
И юношеские воспоминания о не случившейся любви перешли в зрелую убежденность: я знаю где взять принца. Когда папы не стало, не стало и ограничений на передвижение и общение. Вот странные эти люди из всяких отделов безопасности: то, что я работала в лабораториях отца не запрещало мне общаться с внешним миром, а то, что я была дочерью Хранителя, накладывало массу запретов. Так что я сначала была дочерью, а потом уже сотрудником Картотеки. А со снятием ограничений я словно проснулась, как героиня старой сказки. И не долго думая отправилась в свой родной город.
Прежде всего я поехала туда найти нашу старую капсулу, свою семейную планету, снова поселить там маму, которая не сильно-то и заметила уход мужа. А мне это место нужно было как исходная точка для новой жизни. Я хотела вернуться на ту развилку, с которой, как мне казалось, моя жизнь пошла не в том направлении, не так как бы мне хотелось. Ну и что, что я хороший сотрудник, опытный лаборант, не об этом я мечтала. Я мечтала о своей капсуле и своей планете. И не стать похожей на своих родителей, которые прожили полжизни как соседи. Самой себе и всему миру доказать, что мои детские мечты о верности семейным идеалам можно притворить в жизнь. Прожить душа душу, держать пряжу и наматывать ее на телевизор. Это была моя верность своей идее.
Правильность моего выбора старого жизненного перекрестка в качестве новой точки отсчета была подтверждена судьбой практически сразу: того самого мальчика я увидела сидящим с закрытыми глазами на лавочке в парке с идиотским выражением лица, подставленным под лучи заходящего солнца. Словно он меня ждал там в состоянии анабиоза, а как очнулся, то только и смог от счастья вымолвить мое имя. Но это, конечно, всё лирика. Мальчик был уже молодым мужчиной, да еще и со щетиной, да еще и в весьма стабильном состоянии опьянения. Стабильном в том смысле, что судя по состоянию, попивал он стабильно.
