Искупление грехов (СИ) - Сухов Лео (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Там был Четырнадцатый… Тогда, на забытой дороге.
— Что?..
— Четырнадцатый! Только с золотистыми волосами, как у этой сучки. Он снова пытался меня изнасиловать, как и тогда…
Я замер, боясь спугнуть её откровенность.
— Я сначала была в его десятке. Я и Эр-нори… Потом меня спас Первый. Узнал и сумел назначить десятником. А Нори… Кривого забрал другой десятник, — Пятнашка всхлипнула и вытерла нос тыльной стороной руки. — Четырнадцатый… Он… Он стал меня тренировать, и на одной тренировке просто попытался изнасиловать — я отбивалась, кричала. Но никто не пришёл. Всем было наплевать… Я не могла ничего сделать…
Больше всего меня интересовал вопрос, как Пятнашка спаслась — потому что в первую ночь со мной она была ещё нетронутой.
— И тогда я начала его оскорблять… Смеяться над ним. Он злился и не мог… У него… В общем, он избил меня и ушёл, пообещав, что возьмет своё. Он всегда брал своё, как твоя эта…
— Она не моя, — проговорил я. — Давным-давно не моя. И никогда не была. Четырнадцатый мёртв, Пятнашка, убит Златой. И Злата тоже мертва. Ты давно со мной, а я давно с тобой… Уже год, если задуматься… что у меня не всегда получается, — пока я говорил, Пятнашка слабо улыбнулась. — Это твой страх. И твоя боль, и её используют против тебя.
— А чего боишься ты? — спросила девушка. — Там на дороге… Что видел ты, кроме этого… капитана?
— Его и видел, — ответил я. — Только его. Он был мной. Это был я. И сегодня он снова вырвался на свободу.
— Как?
— Когда я нашёл Одноглазого, условием выхода было не бояться и не сомневаться, — ответил я. — И он вырвался и стал мной. Я шёл и мечтал перерезать глотку графу…
— Вот уж новость, — девушка фыркнула. — Я тоже этого хочу. Очень хочу. И хочу отрезать причиндалы тому алхимику. Завтра я пойду с тобой…
— Может…
— Не может, Шрам. Пойду — там мой десяток, мои друзья. А если я тебя потеряю — сойду с ума.
— Забавно, — я усмехнулся. — Сегодня я так же думал про тебя.
— Ну вот и не отказывай мне, — ответила Пятнашка, зачерпнув ложку каши. — Имафе я оф фефя уду!
— Фефя уду — это страшная угроза, — согласился я.
Кроме Пятнашки, я взял с собой Молчка. Ша-арми с Одноглазым ругались, но я запретил.
— Я вижу мудрость, Молчок — тоже, — прервал я споры. — Пятнашку мы убережём вдвоём. Но если с катушек слетишь ты или Одноглазый — удержать мы вас не сможем. А если кто-то выйдет в лагерь? Нет, ждите. Мы вернёмся.
— А вернётесь ли? — хмуро буркнул Одноглазый.
— Обещаю, что вернёмся, — ответил я.
Не знаю, что такого было в моих словах, но мне поверили.
Ранним утром мы подошли к туманной границе и шагнули внутрь. Как же тяжело было заставить себя делать это — без амулетов, без верных бойцов. Но наши бойцы были там — в тумане, и их нужно было вывести. Один шаг, и нас перенесло в малый мир.
Мы оказались в лесу — в самом страшном лесу, который мне доводилось видеть. Деревья, что росли здесь, не были деревьями в прямом смысле этого слова. В каждом дереве, если присмотреться, можно было увидеть застывшую детскую фигуру. Каждое дерево — один ребёнок.
«Как вам моя коллекция, ааори? — лишь шелест в голове, но я как наяву представил себе странного высокого старика, закутанного в длинный балахон. Его мне уже доводилось видеть. — Я так долго хотел вам показать её».
— Так что же не показал? — спросил я в пустоту, внимательно оглядываясь.
«Я не могу покинуть пределов тучи, — ответил старик. — Ты знаешь это. Не лукавь. Ты сам струсил ко мне прийти».
— Ну показал ты коллекцию — дальше-то что? — я не нашёлся с остроумным ответом.
«Дальше её надо осмотреть, — прошелестел голос. — Выход с другой стороны этой выставки боли».
— Нам, что, надо туда идти? — тихо спросила Пятнашка, а я только кивнул.
— А если?.. — начала девушка, но Молчок постучал себя по голове, показывая, что он об этом думает.
— Просто будь рядом. Не сходи с дороги. Не обращай внимание ни на что! Мы — за своими бойцами! — строго приказал я.
Если верить голосу и моим ощущениям — нам нужно было пройти сквозь лес. Мы нерешительно двинулись по неширокой просеке, свободной от деревьев. И стоило нам зашевелиться, как контуры детей вокруг ожили. Со всех сторон на нас обрушился плач. Плач десятков детей Линга, брошенных в проклятом городе на растерзание алхимикам, преданных родителями, которые пытались сохранить свою жизнь. Детей, чьих тел не касалось изменение.
Они плакали и молили на все лады — голосами мальчиков и девочек. Они пытались выйти из своих узилищ, тянули к нам руки, а мы ничем не могли им помочь. Пятнашка прижалась ко мне, пытаясь спастись от многоголосого крика, но он прорывался сквозь закрытые уши, впивался в голову, заставляя кровь разогреваться как кипящий бульон. Я видел, как мои пальцы вцепились в древко копья, как побелели костяшки Молчка, как тихо — на одной ноте — завыла Пятнашка. Видел — потому что слышать её вой я просто не мог.
А когда все дети начали плакать и кричать на разные лады: «Больно!», я сам чуть не кинулся к дереву. И только понимание, что я ничем не смогу им помочь, заставило меня остаться, вцепившись в Молчка и Пятнашку. Мы держались друг за друга, заставляя себя двигаться вперёд, и только когда страшный лес остался позади, и мы шагнули на заросшую серой прилипчивой травой равнину — крик умолк.
«Музыка для ушей, крики нового мира, — прошелестело у меня в голове. — Гимн новой жизни, малыш».
— В штанах у тебя малыш, — ответил я, стискивая челюсти. — Если ты их вообще носишь.
«Ты прячешь страх за хамством и злобой. Но я давно тебя поджидаю. Тебе предстоит ещё принять новый мир, как бы ты ни пытался его остановить».
— Я не приму твой мир, старый дурак, — огрызнулся я. — Такой мир я не приму никогда.
«Ты примешь и худший мир. Ты один из немногих, кто проходит мимо и не пытается ничего изменить. А значит — это твой мир».
— Я иду к своей цели, алхимик!
«Ты идёшь туда, куда указываю я, глупыш».
Мигнуло.
Когда вернулось зрение, мы стояли на стене погибшего и проклятого города. Внизу простирались призрачно-красные поля уже знакомого стебля. С другой стороны — разрушенный город. Я шарил взглядом вокруг, пытаясь понять правила, но выхода из Линга — не было. Правила молчали.
«Видишь, я сам определяю, что и как происходит в моих землях, мальчик», — прошелестел голос.
— И что ты хочешь мне показать? — спросил я.
«Цену твоего бездействия».
— Цена моего бездействия — куча выживших из ума алхимиков?
«Цена твоего бездействия — смерть города!».
— Ну тогда преклони колени, сморчок! — неожиданно захохотал Молчок. — Потому что в город вернулся великий воин — Шрам! Одним решением он спас бы тысячи никчёмных жизней, обратил в бегство серых и Орду!
«Замолчи!».
— Сокрушил бы могучим взмахом длани сошедших с ума алхимиков, поддержал бы рушащиеся стены города! — подхватил я. — Вот поэтому я и говорю, что ты — вонючий псих!
«Дойдите до фонтана по улице напротив лестницы», — с усмешкой шепнул голос и исчез.
Мы подошли к лестнице со стен и начали спускаться. Город внизу, окутанный призрачным туманом, встречал нас тишиной. Но стоило мне поставить ногу на мостовую, как вокруг закипел бой, грянул многоголосый крик, звон оружия и плач сплелись в непереносимую какофонию. Призраки последнего штурма, призраки страшного поражения — отголоски ужаса, что творился на улицах прошлой весной.
Вот серые зажимают в угол двух стражников. Те рубятся, падают, встают и снова рубятся, но с каждой секундой на их телах всё больше и больше порезов, сочащихся кровью. Вот другой стражник, упавший на колени и поднявший руки. И пробегающий серый срубает ему голову. Вот нежить — таран — разносит хлипкую баррикаду поперёк улицы, поднимая на свои рога сразу четверых защитников. Вот серый поймал ребенка и тащит его к стене, а вот его мать — тянет руки, пытается ползти, но её ногу грызёт с урчанием трупень.
