Отделённые (СИ) - Кроули Нейт (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
Уж точно не Зандрех. Он пребывал в приподнятом расположении духа, держа в руке кубок и рассказывая о своих успехах в кампании. Вскоре после триумфа на равнине главная кузница была разрушена, а затем и имперская столица. Уловка с тяжеловозом и ассасином оказалась последним проявлением человеческой изобретательности, и Зандрех даже разочаровался, не встретив более никаких сюрпризов. Теперь, когда все основные планеты системы принадлежали Саутехам, оставалось только выжечь остатки сопротивления на лунах и астероидах. Зандрех называл эту фазу войны эпилогом и обычно проводил её за пышными обедами и сочинением бездарных стихов, в то время как солдаты зачищали территории. Так что немесор как минимум выглядел довольным.
Тогда может лорд Батрег, сидевший на восемьдесят третьем градусе стола? От его посмертной маски исходила осязаемая ярость, словно жар от звёздной пыли. Очнувшись от сна, широкий и пепельно-чёрный Батрег возмущался тем, что потерял свои привлекательность и обаяние, и очень жалел себя. Однако насколько помнил Обирон, Батрег никогда не выделялся ни тем, ни другим. А вот чувства собственного достоинства он не растерял нисколько: Батрег происходил из более знатного дома, чем даже Зандрех, и ждал того дня, когда немесор покажет себя некомпетентным. Он мечтал о том, чтобы поскорее случилась битва, в которой старый генерал совершит роковую ошибку, что позволит Батрегу занять законное место на троне Гидрима. И всякий раз, когда этого не происходило, он всё больше и больше становился озлобленным. Вдобавок, Батрег командовал тринадцатой декурией — той самой, что так и не смогла отозвать на базу шесть процентов личного состава после крушения на неё вражеского транспорта. Его самого наполовину разорвало во время боя — а повторная сборка редко кому поднимала настроение.
Далее Обирон обратил внимание на лорда Ахеника, сидевшего прямо напротив Зандреха и сжимавшего свой пустой кубок так крепко, что на металле появились вмятины. Тощий дворянин также считал себя истинным властелином Гидрима, но, в отличие от Батрега, не дожидался, пока ему подвернётся возможность сесть на престол, а создавал её сам. Может просто совпало, а может и нет, но в начале кампании, во время битвы за Тобос III, странным образом появились его снайперы-смертоуказатели. В любом случае Обирон, к сожалению, не смог предотвратить случайную перегрузку двигателей их транспорта, прежде чем кто–либо из них нечаянно подстрелил бы Зандреха. Сейчас Ахеник, наверное, был разгневан даже пуще Батрега, поскольку именно его декурию послали сдерживать наступление Механикус прямо перед тем, как батарея Судного дня открыла огонь, в результате чего он понёс ещё более серьёзные потери.
Следующий, кого заприметил варгард, — лорд Кефист, который слыл заядлым дуэлянтом. Он специально вырезал на некродермисе полученные при жизни шрамы и носил их с воинственной гордостью. С недавних пор Кефист даже не пытался скрывать свои замыслы. Обирон заметил, что тот пронёс на пир два плохо спрятанных клинка, но лорд бросил на него взгляд, который показывал, что ему всё равно, знает об этом варгард или нет.
Ещё одним, кто явно не испытывал энтузиазма касательно присутствия здесь, был лорд Арбакет, недавно потерявший целый легион Бессмертных с расколотыми глифами так же таинственно, как и обзавёлся им. Лорд Пентен с его странным пристрастием к бомбам тоже входил в число претендентов. Список можно было продолжать и продолжать.
По правде, все лорды за столом кипели от негодования, ведь очередной пир означал, что Зандрех снова добился почёта и славы, а они так и не смогли убрать его. Немесор, само собой, пребывал в блаженном неведении, искренне считая присутствующих друзьями и приятелями и полагая, будто на пыльном блюде перед ним лежит свежее мясо. Но в реальности симпатии к нему отсутствовали, равно как и яства на тарелках. На этом странном торжестве присутствовали только призраки.
Обирон уже собирался сделать вывод, что самый несчастный в комнате это он, поскольку долг не позволял ему ускорить собственное восприятие времени и пропустить опостылевшие речи, как вдруг тихий, сдавленный звук привлёк его внимание к креслу, за которым он стоял.
«Ах, да, — сказал про себя Обирон. — Всегда есть кто–то, кому хуже». В данном случае этим кто–то был имперский губернатор. Зандрех взял его в плен, когда пал капитолийский шпиль, и, думая, что это некронтир, настоял на том, чтобы с ним обращались как с почётным гостем, пока неприятель не выплатит за него выкуп.
Человек был вне себя от страха. Он никак не мог взять в толк, почему его не убили и зачем его пригласили на голодный пир с громадными железными упырями, говорившими на языке, который он не надеялся понять. И вот теперь, когда один из сновавших в округе скарабеев проявил к нему интерес, щёлкнув жвалами на пустой тарелке, несчастный смертный окончательно свихнулся. Обирон мог бы пожалеть эту тварь, не будь она жалким вредителем.
— С вами всё в порядке, добрый муж? — поинтересовался Зандрех, сделав паузу и повернувшись к губернатору. — Жуки немного переусердствовали, убирая за вами объедки, да? Ха! Не обращайте на них внимания, старый Зандрех не откажет вам в хорошей пище… пусть вы и плохо показали себя на поле брани.
Будучи не в состоянии разобрать слова Зандреха и видя перед собой только сердитый железный труп с горящими глазами, губернатор смертельно побледнел, и обонятельные датчики Обирона сообщили ему, что человек опорожнил кишечник. С такой частотой билось его сердце, что варгард задумался, не умрёт ли это существо прямо тут без всякого стороннего вмешательства. Зандрех между тем продолжал, слишком поглощённый своей речью, чтобы долго размышлять о странном поведении гостя.
Когда риторика Зандреха грозила растянуться уже на третий час, пришло спасение, откуда Обирон не ожидал: в орбукулюме зала возникла проекция. Просмотрев список межузельных получателей, Обирон удивился значимости сообщения — на нём стояли печати Мандрагоры, коронного мира. Послание могло исходить только из одного источника: от самого повелителя бурь Имотеха.
Большинству немесоров и в голову бы не пришло смотреть столь важные обращения на публике, ведь это давало соперникам колоссальное политическое преимущество. «Но большинство немесоров — это не Зандрех», — напомнил себе Обирон. Вдобавок, у него имелся преданный варгард, бравший на себя все заботы. Поэтому генерал приказал активировать орбикулюм в центре стола, и комната погрузилась в кромешную темноту.
В первую очередь проступили глаза Повелителя Бурь: холодные зелёные угольки засверкали в вышине помещения, когда из межузельного шороха сложилась передача. Сигнал усилился, и очертания фаэрона приобрели чёткость. Дрожащий хризопраз нарисовал огромную и страшную фигуру, и некоторое время колосс взирал перед собой в зловещем молчании, пока звук не настроился. Сквозь треск межузельной статики пробивался растущий низкий вой ветра, время от времени сопровождаемый далёкими выстрелами из гаусс-свежевателей. Звуки войны. Если лорд Имотех выходил с ними на связь посреди боя в ходе собственной кампании, значит, дело не терпело отлагательств.
На мгновение взгляд фаэрона метнулся к человеческому губернатору, но не задержался на нём. Имотех прекрасно знал о ментальной болезни Зандреха и часто закрывал глаза на столь несущественные нелепые выходки. Впрочем, терпение монарха испытывать не стоило. Увидев, как немесор поприветствовал своего повелителя, Обирон поморщился. Надо полагать, старый генерал считал себя пьяным от воображаемого вина.
— А, мой царь! — поднявшись, воскликнул Зандрех и взмахнул кубком так, что напиток, будь он там, непременно выплеснулся бы на пол. — Редкое удовольствие. Видишь ли ты, Повелитель Бурь, что я подарил тебе очередной мир?
Даже в седые времена подобная чрезмерная фамильярность несла опасность, и никто, особенно фаэрон, нисколько не стал мягче за целую вечность пребывания в состоянии живой смерти. Но если их фаэрон и прогневался, то ничем этого не показывал. Будучи настоящим прагматиком, он давно смирился с тем, что недуг престарелого генерала не вылечить, и не придавал этому большого значения, пока тот продолжал выигрывать войны.
