Псих. Разбег (СИ) - Хожевец Ольга Аркадьевна (книги полностью txt) 📗
Меня спасла ложь.
Ложь запрограммированной, расписанной по нотам ситуации, ложь хорошо и вовремя сыгранного сочувствия отрезвила меня.
Перестать плакать я не мог. Слезы потекли ещё гуще - не знаю, оттого ли, что я запретил себе говорить, или наоборот, оттого, что чуть не разговорился; а может, просто навалилось сразу слишком много всего, и раз прорвав плотину, они изливали в белый свет все мои обиды... Следователи смотрели на меня выжидающе, потом - недоуменно; пытались что-то втолковывать; потом в их взглядах стало прорезаться беспокойство. Меня усадили на стул и напоили водой. Сводили в уборную умыться и почистить рубашку. Успокаивали и похлопывали по плечам. Подбадривали. Принесли мне чаю. Попеременно то один, то другой начинал какую-то лёгкую болтовню, об отвлечённых вещах; произносили прописные истины; интересовались моим мнением; вспоминали о семьях и родителях, рассказывали о своём, о каких-то милых домашних пустяках...
Я глотал слезы и молчал. Я так и ушёл в камеру, всё ещё всхлипывая, изрядное время спустя - так и не сказав ни слова.
В тот же день, ближе к вечеру, меня выдернули на ещё один допрос. Следователи были уже другие, и беседа велась в подчёркнуто-дружелюбных тонах. Мне намекнули на недобросовестные методы иных служителей порядка; посетовав на это, сочувственно поинтересовались, не сталкивался ли я с чем-либо таким, не хочу ли пожаловаться; смутно пообещали кого-то за что-то наказать... Мне даже снова налили чаю. Чай я выпил. Разговаривать не стал.
***
После того случая меня, можно сказать, оставили в покое. Несколько дней не трогали вообще - по-моему, примерно неделю я ни разу не покидал камеры. Прекратились даже подлости со стороны тюремщиков. Может, и это было всего лишь очередной хитростью - не знаю. Я не рассуждал; я просто отдыхал.
Потом я снова стал ходить на допросы, отсиживать на них положенное время - иногда один раз в день, иногда два. Допросы сделались скучными и вялыми, прежнего напора как не бывало; казалось, следователей ничего по-настоящему не интересует, они только отбывают докучливую обязанность.
А вскоре у меня объявился адвокат.
Это был так называемый "народный", то есть бесплатный защитник; видимо, недавний выпускник юридического факультета. Молодой парень, скрывающий неуверенность за маской показного лоска. Начал он с того, что настоятельно порекомендовал мне чистосердечно ответить на все вопросы следователей. С ним я тоже разговаривать не стал.
Тем не менее, адвокат исправно являлся на допросы, каждый раз вежливо интересовался моим самочувствием и претензиями к содержанию. То, что ответа он не получал, его смущало, но вида мой новоиспечённый защитник старался не показывать. Пару раз, не вовремя обернувшись, я успевал поймать на себе его откровенно заинтересованный взгляд, тут же становившийся вежливо-равнодушным. Не знаю уж - то ли мой стеснительный защитник был слегка "голубоват", то ли я успел сделаться местной достопримечательностью.
13.
Теперь у меня появилось время для раздумий - я частенько использовал его на то, чтобы попытаться вычислить причины своего провала. Не верил я, что четвёрка военных бифлаев могла свалиться мне на голову, случайно оказавшись неподалёку. Напрашивался вывод - кто-то сдал.
Но вот кто?
Мысли упорно вертелись вокруг Каланчи с его неуёмней злобой.
Но что-то тут не вытанцовывалось.
Не тот характер был у Каланчи, чтобы бежать стучать полицейским. Зарезать меня ночью втихаря - это да, это он бы мог. Стучать - вряд ли.
И ещё - отстранённый Котом от дела, Каланча не знал наших планов отхода. А бифлаи явно были нацелены взять нас при отходе, и нацелены конкретно.
Выбирать из тех, кто знал?
Только ядро нашей группы. Кое-что, конечно, знал главарь, но - без подробностей: он принципиально не вникал в детали спланированных другими дел. И даже Лике я не рассказывал всего.
Из тех шести, что участвовали в разработке, не было ни одного, в кого я смог бы ткнуть пальцем.
Кто-то кому-то проговорился, пусть даже в своём кругу?
Маловероятно. Все знают, как скор на расправу в таких делах Кот.
Или все же Каланча? Кто-нибудь из своих рассказал ему по старой памяти?
Мысли делали круг, вновь спотыкались о шероховатости и опять бежали по проторённой дорожке.
Вспоминались лица, реплики, жесты и реакции; всплывали в памяти мельчайшие детали.
Без толку. Ни малейшего знака, который мог бы предварить будущий провал, я так и не вспомнил.
А ведь была ещё и та проваленная "встреча", за которую, в полном соответствии с исправно работающим законом подлости, расплачиваться пришлось опять-таки мне.
Раз за разом оказываясь в тупике, я пытался уговаривать себя, что это все же могло быть цепью случайностей, ещё одним вывертом того самого закона подлости. В конце концов, если полицейские знали наши пути отхода, что могло им помешать взять нас тёпленькими в коллекторе?
Могли - две вещи.
Во-первых, это уже было бы откровенным признанием факта стукачества. Если стукач оставался в банде, это несомненно становилось для него смертельно опасным.
Во-вторых, такое было неприемлемо, если сам стукач шёл с нами.
Вот так додумавшись до окончательного маразма, я запретил себе размышлять на эти темы. Хватит с меня и того следствия, что проводят надо мной. А то и впрямь свихнуться недолго: уже такая чушь полезла в голову. Если на то пошло, гораздо логичней предположить, что путей отхода полиция все же не знала, а вояки просто оперативно сработали. Все же бифлай есть бифлай. И тогда круг подозреваемых расширяется, а мои попытки ловить рыбку в мутной воде превращаются в праздную гимнастику для ума.
Иногда ночами я подолгу лежал без сна, бессмысленно пялясь в серую стену, снова и снова изучая до отвращения знакомые крошечные трещинки и пятнышки - и не мог заставить себя закрыть глаза, не мог сделать усилие, чтобы сдвинуть веки, под которыми словно был насыпан песок.
Странно.
Ещё совсем недавно мне казалось - только дайте мне возможность спать, и я не разомкну глаз долго-долго, ночи, а может и сутки напролёт я не буду размыкать их, отключаясь от этого мира, уходя в спасительную темноту...
Не вышло.
Появилась возможность - а вместе с ней пришли ночные кошмары, ради которых лучше не засыпать, и ночные раздумья, тягомотные, как пережевываемая без конца жвачка, и черные мысли, выползающие из черт знает каких пыльных кладовок сознания - такие, что днём о них и вспомнить-то дико.
