И вспыхнет пламя - Коллинз Сьюзен (книги хорошего качества txt) 📗
Отлично. Пойду скажу Питу, что я выбрала в союзники Долбанутого, Тронутую и восьмидесятилетнюю бабушку. Вот он обрадуется.
Чтобы слегка отрезвиться, на время бросаю мысли о дружбе и отправляюсь пострелять. Как это чудесно – испытывать все новые и новые виды луков и стрел. Инструктор Такс, убедившись, что неподвижные цели для меня – плевое дело, начинает высоко подбрасывать в воздух несуразные тушки фальшивых птиц. Поначалу мне это кажется глупым, потом затягивает. Так и впрямь больше похоже на настоящую лесную охоту. Поскольку мои стрелы сбивают любую цель, инструктор кидает в воздух все больше птичек одновременно. Забыв об Играх, о победителях, о своих неудачах, я полностью растворяюсь в стрельбе. Когда мне удается сбить пять летающих тушек разом и каждая из них с громким стуком падает на пол, до меня внезапно доходит, какая вокруг тишина. Поворачиваюсь: большинство победителей бросили заниматься и смотрят разинув рты. На лицах можно прочесть что угодно – от зависти до восторга и ненависти.
После тренировки мы с Питом слоняемся и болтаем в ожидании Эффи и Хеймитча. Когда те появляются к ужину, ментор с ходу берет быка за рога:
– Итак, чуть ли не половина участников пожелали записать тебя в союзницы. Только не говори, что ты ослепила всех обаянием.
– Просто люди заметили, как она стреляет, – улыбается Пит. – А ведь я тоже впервые увидел по-настоящему. Впору самому записаться.
– Так хорошо получилось? – прищуривается Хеймитч. – Настолько, что даже Брут захотел тебя?
Пожимаю плечами.
– Но я его не хочу. Мне нужна Мэгз и Дистрикт номер три.
– Кто бы сомневался, – вздыхает ментор и наливает еще вина. – Скажу всем, что ты еще раздумываешь.
После успешного выступления с луком надо мной по-прежнему подшучивают, но теперь это почему-то не бесит. Наоборот, появилось такое чувство, точно победители приняли меня в общий круг. Следующие два дня пролетают в тесном общении практически с каждым, кому предстоит борьба на арене. Даже с морфлингистами, которые с помощью красок (и не без помощи Пита) превращают меня в кусочек луга, поросшего желтыми цветами. Даже с Финником: он показывает, как нужно пользоваться трезубцем, в обмен на урок стрельбы из лука. Чем сильнее мы с ними сближаемся, тем хуже я себя чувствую, потому что не нахожу в себе ненависти. Кое-кто мне даже симпатичен. А некоторые настолько больны или стары, что естественно было бы взять их под защиту. И все они должны умереть, если я собираюсь вытащить Пита.
В конце последнего дня тренировок нас ждет индивидуальный показ. Каждому предоставляется пятнадцать минут на то, чтобы поразить распорядителей Игр своими умениями, но я совершенно не представляю себе, что именно мы можем показать. За ужином звучит много шуток по этому поводу. Спеть для них, что ли? Поплясать или станцевать стриптиз? Рассказать пару анекдотов? Мэгз (я уже лучше ее понимаю) решает попросту выспаться. А мне-то как поступить? Ну, выпущу пару стрел. Хеймитч велел удивить их по мере сил, но у меня – ни единой мысли.
Как девушка из Двенадцатого, я иду по списку последней. Банкетный зал понемногу пустеет и затихает: трибуты по одному отправляются на показ. В толпе почему-то легче сохранять гордый и независимый вид, но теперь я не могу отделаться от мысли: всем этим людям осталось жить каких-нибудь несколько дней.
И вот нас уже двое. Потянувшись через стол, Пит берет меня за руки.
– Уже решила, чем поразить распорядителей?
Трясу головой.
– В этом году по ним даже не выстрелишь: спрятались за силовым полем. Может быть, изготовлю парочку рыболовных крючков. А ты?
– Понятия не имею. Вот если бы разрешили испечь пирог...
– А ты займись камуфляжем, – советую я.
– Думаешь, морфлингисты оставили мне хоть каплю краски? – подмигивает он. – Эти ребята не покидали секцию маскировки с первого дня тренировок.
Повисает молчание. Потом с моих губ срывается то, что терзает нас обоих:
– Как же мы сможем их всех убить?
– Не знаю. – Пит прижимается лбом к переплетенным пальцам рук.
– Не нужны мне союзники. Зачем только Хеймитч велел завести друзей? – сержусь я. – От этого будет лишь хуже. Да, в том году мы сблизились с Рутой. Но я никогда бы не подняла на нее руку. Она – почти копия Прим.
Пит поднимает голову, озабоченно сморщив лоб.
– Ее смерть была самой ужасной, да?
– Не думаю, что другие намного лучше, – говорю я, вспомнив, как кончили Диадема и Катон.
Пит уходит, и я остаюсь одна. Проходит четверть часа. Затем половина. Примерно минут через сорок меня вызывают.
В зале стоит резкий запах чистящего средства. Один из матов перетащили в центр. Настроение распорядителей – не сравнить с прошлым годом. Тогда они, полупьяные, праздно лакомились закусками со стола, теперь же обеспокоенно перешептываются. Интересно, чем Пит их так раздосадовал?
Я ощущаю укол тревоги. Не хочу, чтобы Пит в одиночку подставлялся под гнев распорядителей. Мое дело – отвлечь огонь на себя. Но что же он мог натворить? Я непременно должна зайти еще дальше. Должна надолго стереть самодовольные ухмылки с лиц людей, напрягающих ум для того, чтобы убить нас позрелищнее. Пусть поймут, что жестокости Капитолия могут коснуться и их.
«Вы хоть представляете себе, как я вас ненавижу? – проносится у меня в голове. – Вас, посвятивших таланты и время Голодным играм?»
Пытаюсь поймать взгляд Плутарха Хевенсби, но тот будто бы намеренно избегает меня весь тренировочный период. Помню, как он приглашал на танец, как хвастал изображением пересмешницы на часах. А здесь – никакого внимания. Разумеется, я ведь – простой трибут, а это – главный распорядитель Игр. Такой могущественный, далекий, неуязвимый...
Внезапно я понимаю, что делать. Пожалуй, мне удастся переплюнуть выходку Пита. Бодро шагаю к секции по вязанию узлов и беру веревку. Руки с трудом подчиняются: я ведь не делала этого самостоятельно. Только наблюдала за Финником, а его ловкие пальцы двигались очень быстро. Минут через десять петля все же получается. Вытаскиваю на середину зала один из манекенов-мишеней и с помощью клеящих брусков подвешиваю его за шею. Для пущего эффекта не мешало бы связать руки за спиной, но время уже на исходе. Спешу в секцию маскировки, где морфлингисты устроили настоящий бедлам, и нахожу начатую банку с кроваво-красным ягодным соком. Вполне сгодится. Розоватая обивка манекена отлично впитывает яркую краску. Закрыв собой тело, аккуратно пишу на нем пару слов – и отступаю в сторону, чтобы насладиться выражением на лицах распорядителей, в то время как они прочитают знакомое имя:
17
Эффект превосходит мои ожидания. Кто-то вскрикивает, другие роняют бокалы с вином, и те разлетаются по полу с музыкальным звоном. Двое раздумывают, не упасть ли в обморок. Все просто потрясены.
Свершилось: Плутарх Хевенсби обратил на меня внимание. Какой пристальный взгляд! Между пальцами растекается сок от персика, раздавленного в руке. Наконец главный распорядитель, откашлявшись, произносит:
– Можете идти, мисс Эвердин.
Отвечаю любезным кивком, разворачиваюсь, а напоследок, не удержавшись от соблазна, швыряю через плечо банку с ягодным соком. Слышно, как она ударяет по манекену, расплескивая остатки багровой жижи. Еще пара бокалов со звоном падает на пол. В щель между съезжающимися дверями лифта я успеваю заметить в зале окаменевшие фигуры распорядителей.
В голове проносится: «Ну что, удивила?»
Да, это был необдуманный и опасный шаг, и за него, без сомнения, десять раз придется платить. Но прямо сейчас мне так хорошо, аж мурашки по коже.
Хочу найти Хеймитча и немедленно все ему выложить, однако поблизости никого нет. Наверное, готовятся к ужину. Да и мне не мешает помыться. Тем более этот сок на руках... Стоя под струями душа, я начинаю сомневаться в мудрости своего поступка. Прежде чем действовать, нужно было спросить себя: «Как это поможет Питу?» Прямо сейчас – никак. Все происходящее на тренировках охраняется режимом высшей секретности, поэтому не имеет смысла меня примерно наказывать: ведь ни одна душа не узнает, за что. В прошлом году моя дерзость даже была вознаграждена. Впрочем, как можно сравнивать? Если распорядители всерьез разозлятся и захотят покарать меня на арене, Пит попадет под удар одним из первых. Может, не стоило так торопиться? И все же... Не могу сказать, чтобы я сожалела о сделанном.
