Ничья земля - Валетов Ян (электронная книга .TXT) 📗
– Ну, полковник, у тебя память хорошая. Кто еще помнит этот орден?
– Кому надо – те помнят. Героя Союза бы дал. Героя Украины.
– Не горячись, Равви! Не горячись!
– Да не горячусь я! Если бы не ты – они бы моих ребят набили, как уток по осени. С двух «вертушек», да с налету!
– Положим, твоих ребят так просто не набьешь, – возразил Михаил, – тут все же лес, а не поле. И мальчики у тебя сами кого угодно уронят.
– Ладно, – сказал Равви, – чего спорить? Все равно у меня никакой другой звезды, кроме звезды Давида нет. Если возьмешь – награжу ей! Спасибо, Миша!
– У вас холодно?
– Как в жопе у белого медведя!
– Не шути, Равви! Там как раз тепло!
– Да холодно, холодно! Жаровни в палатках. Вкатили полевую кухню в столовую. Обморожений нет. Лошадей прикрыли, чем могли и в палатки, с людьми вместе. Крысы, мыши, вся живность на тепло бежит. Так что я теперь не Равви, а Ной! Слушай, Миша, а это надолго?
– Может, час, может, день, может, минута.
– А неделя?
– Может, но маловероятно!
– Ну тебя на хрен, с твоими вероятностями, Сергеев! Скажи по-человечески! У меня аллергия на лошадиную шерсть!
– Пока не дунет ветер, полковник.
– Шутишь? – спросил Равви с недоверием.
– Да нет, не до шуток.
– Ну что это за хрень, – жалобно сказал Говорящая Голова, – раньше было сто египетских казней – и все, а теперь, каждый день что-то новое. Сергеев, тут на улицу поссать не выйдешь – струя замерзает, не в палатке же это делать, между бабами и лошадьми?
– Приспособишься как-нибудь, – сказал Михаил. – Не ной, старый Ной!
Равви басовито хохотнул.
– Видишь, меня уже повысили! Ладно, держитесь, до связи. Смотри там за Мотлом! Мне он нужен!
И Равви отключился.
– И этот человек, – вздохнул Подольский, слушавший разговор, – наш старейшина. Богохульство на богохульстве. Сейчас он в хорошем настроении. Все целы. Все живы. Ты бы послушал, что он говорит, когда дела плохи...
– Догадываюсь, – сказал Сергеев. – Ты, кстати, тоже не институтка, когда тебя зацепишь.
Матвей печально кивнул и шмыгнул носом.
– Просто я думаю, что скажет настоящий раввин, когда его пришлют сюда.
– Не бери в голову, – сказал Сергеев, чувствуя, как от тепла печей, его начинает обволакивать сон. Молчун уже клевал носом, привалившись к его плечу. – Настоящий раввин оглянется вокруг, сдвинет набекрень кипу, расправит бороду веником, и скажет:
– Это что тут у вас за фигня! Ну-ка, дайте-ка мне автомат!
Сначала вереницей пошли врачи. Разговаривать при них было неудобно – Блинчик охал, когда его осматривали, косил подбитым глазом в сторону Михаила и шепотом матерился, когда кто-то из эскулапов нажимал на больные места.
Потом, дав минут пять передышки, косяком пошли сестры – утки, уколы, анализ крови, тонометры и термометры.
Потом гоголем вошел сам главврач, за которым, осторожно и не убирая с лиц озабоченное выражение, шли заведующий отделением, лечащий врач и старшая сестра. Все четверо так преданно смотрели на Блинова, что Сергеев почувствовал себя сиротой и симулянтом. Ему, обладателю двух треснувших, одного сломанного ребра, многочисленных ушибов и легкого сотрясения мозга, было просто нечего делать рядом с Владимиром Анатольевичем, имеющим в активе два перелома, трещину и сотрясение мозга средней тяжести. Вместе с депутатским статусом и партийным билетом это делало Блинчика просто неотразимым.
Когда весь цвет медицины правительственной больницы исполнил над загипсованным лидером национал-демократии все запланированные па и как минимум полтора десятка фуэте и с чувством выполненного долга удалился, в палату заглянул невысокий, средних лет мужчина, стриженный «ежиком» и ужасно похожий на Дональда Дака.
– Владимир Анатольевич, – сказал он, улыбаясь с такой радостью, будто бы не видел Блинчика лет, этак, десять, – к вам можно?
– Заходи, Васильевич, – сказал Блинов устало. – Что, шефа привез?
– Да нет, – ответил улыбчивый Васильевич, заходя, – шеф будет через полчасика. Я вам еще три человека охраны привез. И, вот, зашел поздороваться. Посмотреть, значит, как вы...
– Пока жив, – произнес Блинов с трагической, но очень выверенной интонацией. – Жене сообщили?
– Маргарита Леонидовна приедет вместе с Александром Леонидовичем и Петром Виленовичем. Вы не волнуйтесь, они знают, что вы не при смерти. Слава богу, что все так обошлось, Владимир Анатольевич. Ребят ваших, конечно, жалко.
Он повернулся к Сергееву, посмотрел на него уже без служебного выражения лица, но с явным уважением.
– Вы Анатольевича из тачки вытащили?
– Было дело, – сказал Сергеев. – Откуда знаешь?
– Гаишники прояснили – они около забора прыгали, пока «мерс» разгорался. Вас видели, как вы шефа из салона выдираете. А потом, когда ё... – он покосился на Блинова, словно тот был институткой или барышней на выданье и материться при нем было грешно, и поправился, – ну, когда тачка рванула, они увидели, как вы летите в обнимку, и подумали, что все – конец.
– Он, Васильевич, не только меня из салона вытащил, – вмешался Блинчик, – если бы не он, гореть бы мне от первого выстрела. Он сообразил, что будут стрелять, и успел скомандовать. И руль, когда Сашу убило, он перехватил. Если бы не он, меня бы с вами уже не было.
Может быть, Сергееву показалось, а вполне возможно, и нет, но мысль о том, что Владимир Анатольевич мог покинуть этот прекрасный мир, не вызвала у Васильевича должного приступа ужаса и неконтролируемой скорби. Вполне объяснимая реакция профессионала, который служит другому хозяину, но знает правила игры. И эта сдержанность реакций внушала Михаилу уважение к гостю: быть слугой и быть слугой двух господ – разные вещи.
– Счастлив ваш Бог, Владимир Анатольевич! – он еще раз внимательно посмотрел на Сергеева и едва заметно кивнул, как свой своему. – Ребят я отдал в распоряжение Толику. Хорошие ребята. Потом, как ряды пополните, отдать не забудьте. Насчет Саши и Рубена с командой – мои соболезнования, еще раз.
– Спасибо тебе, Васильевич, – сказал Блинов. – И за ребят, и за заботу.
Искренне так сказал, веско – так отец-генерал говорит уцелевшим солдатам после тяжкого боя слова благодарности. Сказал, заставив одной интонацией вытянуться во фрунт Васильевича и очередной раз поразив Сергеева неожиданностью реакций и многогранностью натуры. Блинчик был действительно лидером, человеком, умеющим и любящим управлять, – это был дар природы. Казалось, еще секунда – и склонятся знамена, взорвутся грохотом полковые барабаны, и на легкий пиджак Васильевича сухая, изящная рука навесит орденскую ленту, и грянет в тысячу глоток троекратное «ура».
«Хорош, – подумал Михаил, – ох как хорош. Вот теперь понятно, что сделало тебя, выпивоху и женолюба, величиной на политическом небосводе. Не ум, не обаяние, не внешность – вот это умение сказать то, что нужно, и так, как нужно, и в нужный момент, заставив окружающих думать и чувствовать в унисон. То, что называется новомодным словом „харизма“. Редкое явление во все времена, так как осмыслению и пониманию сути не подвержено».
Из коридора послышался шум, загудели несколько встревоженных мужских голосов. Приглушенный дверью до полной невнятности, стал слышен голос женский – раздраженный и резкий по тону. За стеной что-то с грохотом упало. Шум голосов перешел в разговор на сильно повышенных тонах. Васильевич, подняв брови, выпал из-под очарования Блинчиковых обертонов и пробкой вылетел в коридор.
Дверь палаты распахнулась, пропуская Васильевича наружу, а звуки – вовнутрь, и Сергеев услышал родной женский голос, посылавший кого-то к бениной матери.
«Вика», – подумал Сергеев ласково.
– Руки убрал, на фиг! – раздалось со знакомой хрипотцой. – А не уберешь, тебе их лично Блинов и выдернет!
– Да нельзя туда, – бубнил кто-то из бодигардов, – не положено!
– Руки убрал, я сказала! Телок в хлеву будешь за вымя тягать! Кому не положено?! Мне не положено?!
