Время твари. Том 2 - Корнилов Антон (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
И действительно, первые дни северянин старался держаться поближе к своей принцессе, ревниво оберегая ее от грязной и тяжкой жизни в Укрывище. Смотрел на ее занятия с Мастером Куллой крайне неодобрительно. Судя по его выражению лица тогда, он и на Мастера Куллу напал бы, чтобы поучить, как следует обращаться с особой королевских кровей. И конечно, напал бы — если б только принцесса хоть намекнула, что не желает терпеть общества Мастера. Сам же Оттар все, что говорил ему делать Кулла, выполнял с презрительной миной на лице: мол, ни к чему опытному рыцарю и могучему воину возиться с мальчишками, занимаясь малопонятной ерундой вроде ловли мух и змей… Если у него что-то не получалось (а такое происходило, надо сказать, частенько), северянин только пренебрежительно фыркал и не спешил переделывать. Словно ждал, что Магистр Скар наконец одумается и сам явится в Укрывище, чтобы пригласить северянина в Крепость.
Но потом — после Гадючьей Лужи — Оттар резко переменился. Он целиком ушел в занятия и ходил за малолетним Аткой, который сделался ему вроде напарника, как пришитый. О своей принцессе северный рыцарь словно забыл. И даже принести Литии дров и еды, разжечь костер на ночь, согреть воду для умывания он успевал не всегда. Ей приходилось искать для этого кого-то другого, а когда найти никого не удавалось, она была вынуждена обслужить себя сама.
Лития вошла в Укрывище. Между хижинами было пусто; время для отдыха не наступило, и все жители Укрывища были заняты делом. Лития остановилась у хижины, которую предоставил ей Магистр Скар. Хижина эта была больше остальных, и внутреннее ее убранство (если этим словом можно обозначить ворох листьев в углу, накрытый одеялом из шкур болотных выдр, и выложенное камнем место для костра) было рассчитано лишь на одного проживающего. Во всех прочих хижинах ученики жили по четверо-пятеро.
Войдя в хижину, где было так же холодно, как и снаружи, да еще противно пахло дымом, девушка первым делом принялась стягивать с себя мокрую одежду. Пока Лития шла от озера к Укрывищу, она согревалась движением, а теперь озноб пробрал ее до костей. Раздевшись, принцесса завернулась в свое одеяло — и тут только вспомнила, что дрова, заготовленные вчера и сложенные у кострища, вчера же и закончились.
Она едва не заплакала. Позвать было некого. Показаться снаружи облаченной в одно только одеяло из шкур выдр она не могла — вдруг кто-то все же попадется по дороге? А надевать снова отвратительную мокрую одежду было выше ее сил. Свернувшись калачиком на ложе из сухих листьев, укутав плечи одеялом, Лития довольно долго ждала, пока озноб истает.
Но этого так и не произошло.
Она почувствовала себя жутко одинокой. Брошенной в этом неуютном логове бессердечным сэром Каем, который только и думает о своих правилах и своем Кодексе; забытой сэром Оттаром, увлеченным соперничеством с мальчишкой… оставленной блистательным сэром Эрлом, любовь которого она когда-то заглушила неожиданным всплеском симпатии к такому загадочному болотнику Каю…
Как она быстро и легко выпала из ровного течения здешней жизни! Словно бы общая ладья уплыла далеко вперед, а она осталась на берегу. Одна.
Конечно, болотники Укрывища и Крепости никогда не откажут ей в помощи. Более того, по святому праву королевской особы она могла хоть сейчас попросить себе слугу, и слугу обязательно дадут. Этот человек будет неотступно находиться при ней, выполняя все ее желания, но делать он это будет не из искренней привязанности и не от боязливого стремления во что бы то ни стало угодить и — не приведи боги — не растревожить, а потому что — так нужно. Потому что это станет его Долгом.
Принцесса с детства привыкла к тому, что весь мир относится к ней или с любовью, или с подобострастием, мотивированным страхом. И это воспринималось ею как вещь абсолютно нормальная, потому что по-другому быть не могло. Как же иначе — ведь она королевская дочь! Такое отношение и делало ее принцессой в собственных глазах.
А теперь все это закончилось. И больше уже не вернется. Перенесенные несчастья и потрясения открыли ей глаза. Лития поняла: тому, кто любит, и тому, кто боится, нельзя доверять. Никогда не отступит, не сломается и не предаст лишь тот, кто идет по дороге Долга.
И этот-то предполагаемый болотник, на которого возложат обязанность служить принцессе, никогда не даст ей забыть, что служит именно по велению Долга.
Когда боятся или любят — признают себя много ниже предмета обожания или страха. Пусть ее предполагаемый слуга-болотник будет искренен, предупредителен, услужлив; пусть он будет готов умереть за нее. Но он никогда не посчитает себя в чем-то ниже принцессы. Как не посчитает и выше. Категории, понятные всем остальным людям, выпадают из мыслительного поля болотников. Потому что они не нужны им в деле непрекращающейся войны с Тварями. В душах болотников, рассуждала Лития, нет ни страха, ни любви к тем, кого они обозначают общим определением «люди». И сама принцесса всегда будет для болотников безликим объектом их Долга.
Подобное отношение унизило бы Литию как принцессу.
Золотоволосая вытерла слезы, которые, оказывается, давно уже текли из ее глаз.
Она только сейчас осознала, чего лишилась, отказавшись продолжать занятия. Болотники обращались к ней почтительно, как и полагалось обращаться к королевской дочери, но, общаясь с Мастерами и учениками, принцесса чувствовала тепло какого-то особого равенства, которое как раз не казалось ей унизительным. Это равенство являлось результатом признания юной девы частью братства могущественных воинов, во всем мире не имеющих равных себе по силе. У каждого в этом братстве был Долг, наполнявший великим смыслом их жизни.
И тогда неожиданно острым когтем проклюнулась та самая мысль, которую Лития все старалась не впустить в свое сознание. Почему, обучаясь у Мастера Кулла, Лития ощущала, что у нее тоже есть свой Долг? Почему, когда тело ее сдалось, дух сник и потемнел, словно потеряв нечто очень важное, нечто основополагающее?
Принцесса снова вспомнила слова Куллы: «Долг ведет вас, ваше высочество… Пусть вы этого пока и не осознаете».
Неужели она на самом деле ступила на дорогу Долга и оказалась так слепа, что не поняла этого?
Довольно долго золотоволосая принцесса Лития сидела, обняв колени под шкуряным одеялом. В хижине стало совсем темно.
Потом она скинула одеяло и, ежась от холода и отвращения, принялась облачаться в мокрую одежду. Она торопилась, словно боялась опоздать. Через два десятка ударов сердца она уже шла на тренировочную площадку, где в это время можно было найти Мастера Куллу.
Она точно знала, как встретит ее Мастер.
И заранее виновато улыбалась.
ГЛАВА 3
Снилось Нарану, что голова его превратилась в глиняный толстостенный кувшин, и кто-то невидимый и жестокий бултыхает в том кувшине деревянную ложку, и ложка, ударяясь о глиняные стенки, наполняет кувшин невыносимым звоном.
Наран со стоном проснулся и, поджав к груди оледеневшие от утреннего холода колени, зашарил рядом с собой скрюченной чумазой пятерней, предполагая, что его законная супруга Вилла опять накрутила на себя плешивую волчью шкуру, вот уже который год выполнявшую роль одеяла. Подозрения Нарана подтвердились. Он нащупал нечто мягкое, теплое и лохматое; не открывая глаз, стиснул пальцами космы волчьей шерсти и потянул на себя. Как и следовало ожидать, Вилла отреагировала на это злобным хриплым рычанием и больно лягнула мужа в бедро пяткой, показавшейся Нарану этим безрадостным утром какой-то особенно жесткой.
— Ногу… выдерну… — пообещал Наран супруге голосом таким сиплым и дрожащим, что сам его едва услышал.
Он снова потянул одеяло на себя, вслед за чем почувствовал, что его сильно укусили за запястье. «Это уже слишком», — решил Наран и двинул Вилле кулаком в бок.
Вредная баба взвизгнула дурным голосом и вскочила с лежанки. Наран зажмурился еще сильнее и прикрыл макушку руками, памятуя о том, как третьего дня Вилла в ходе обычной ежедневной перебранки чего-то вдруг взъярилась и разбила о голову мужа здоровенную миску из необожженной глины, служившую одновременно посудиной для еды и — время от времени — для стирки.
