Черное Пламя - Локхард Джордж "(Георгий Эгриселашвили)" (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
– Когда в тебя попадёт следующая стрела, падай!
Пернатый кивнул. Некоторое время преследователь и жертва кружились над водой, и наконец лучник на спине второго грифона выстрелил, целя Крафту в глаз. Пернатый отчаяно забил крыльями и рухнул в реку.
Ри задержала дыхание. Крафт бился, изображая агонию, эльф из последних сил старался удержаться на грифоньей спине. Тем временем преследователь снизился, чтобы добить жертву, и стрелка из самострела попала ему в живот. Издав мучительный вопль, грифон рухнул в реку; всадник уронил лук и принялся рвать ремни, крепившие его к седлу. Ри выстрелила ещё раз.
– Лети, пока не появились новые! – крикнула она. Однако перегруженному Крафту пришлось вначале доплыть до берега. Выбравшись из воды, грифон отряхнулся, бросил последний взгляд на тела в реке и расправил чёрные крылья.
– Будь проклята война! – прорычал он. Ри ничего не ответила.
Глава 8: Бусидо
До вечера я совершенно измотала Куросао и себя скачкой. Мы проехали, наверно, два дневых пути, и когда белое Солнце коснулось горизонта, напоминали выжатые лимоны. Хотя конь устал сильнее, конечно.
Зато Тошиба прекрасно провёл день. После обильного завтрака, который я на скорую руку приготовила из пойманного зайца, он забрался мне на колени, прижался и почти до самого вечера спал, убаюканный равномерной тряской. Я всё больше привязываюсь к этому малышу.
Уже вечерело, когда мы наконец остановились у небольшой речки. Куросао прямо рухнул в воду, мне пришлось насильно вытащить его обратно – после долгого бега нельзя много пить. Это я постаралась объяснить жеребцу, но он, похоже, не захотел понять.
Так или иначе, скоро мы все трое плескались в холодной воде и рычали (мы с Тошибой), ржали (Куросао), дрожали (все трое) и смеялись (только я). Хотя смеяться я старалась не очень громко; кто знает, вдруг мы здесь не одни.
Далеко на горизонте виднелись горы. Всё, что я о них знала – название; горы звались попросту Серыми Горами, и в них не было золота, как гласила пометка на карте. С чего бы мне искать там золото?
Немного отдохнув, я крепко привязала Куросао к кусту, взяла лук и пошла на охоту. Исполняя обещание, не обратила внимания на табун диких лошадок, пришедший к водопою. После часа поисков мне повезло подбить странного зверя, вроде дикобраза, только размером с человека. Две вонзившиеся стрелы совершенно не были заметны среди точно таких же по длине колючек.
Несколько секунд я раздумывала над этой мыслью, потом взвизгнула от восторга и бросилась снимать со зверя шкуру. Иглы, конечно, оказались жутко ядовитыми – даже цвет, ярко оранжевый на конце и краснеющий к основанию, как бы предупреждал об опасности. Зато стрелы из них получились просто потрясающие! Почти вдвое тяжелее деревянных, прочные как металл, они обладали удивительным свойством вонзаться в добычу под любым углом и не выскользать. Позже, разглядывая у костра новое оружие, я заметила множество мелких крючочков, прилегавших к игле. В теле жертвы они раскрывались, намертво зацепляя стрелу и причиняя невообразимую боль. Точно как гарпун…
Первую стрелу я испытала на мелкой птице, а остальным приделала оперение из перьев дичи. Теперь мощь моего лука увеличилась в десять раз! Очень вовремя.
Немного побродив по берегу речки, я подстрелила ещё одну птицу обычной, неядовитой стрелой, и нагруженная добычей вернулась. Быстро разожгла костёр.
Куросао, похоже, наконец понял, что я ходила на охоту мимо табуна диких лошадок. Краем глаза заметила, как жеребец тянет шею, пытаясь разглядеть мою добычу.
– Я дала обещание, конь, – сказала я, не повернув головы. – Сомневаясь в моих словах, ты наносишь оскорбление.
Куросао прекратил подглядывать. Но мне показалось, он испытал большое облегчение. Тогда я встала, подошла к жеребцу и опустилась перед ним на траву.
– Послушай… – конь навострил уши. – Не знаю твоего истинного имени, поэтому буду звать Куросао. Я хочу сказать…
А в самом деле, как ему сказать? Как сказать, что теперь я хорошо понимаю чувства, испытанные им на той охоте?
– В общем… – я подняла голову и посмотрела в глаза чёрного коня. – Мы едем на запад, чтобы предотвратить гибель двоих моих сородичей. Или отомстить за них. И я… Я теперь понимаю, что ты ощутил, когда видел смерть лошади.
Куросао молча смотрел в глаза, не прячась за маску животного. Мне очень тяжело давались слова. Но так было надо.
– Завтра, скорее всего, мы догоним врага и я приму бой. Это будет очень опасный бой, из которого я могу не вернуться. Поэтому я хочу, чтобы ты… Помолчала. Затем, отойдя к костру, подняла на руки Тошибу и вернулась.
– Я хочу, чтобы ты спас малыша. Если меня убьют, отнеси его в общину тавров, а сам делай что хочешь. Пожалуйста.
Конь замер, переводя глаза с Тошибы на меня и обратно. Я молча ждала. Наконец, Куросао осторожно шагнул вперёд и коснулся носом моего плеча. Я вздохнула.
– Будем считать это согласием… Завтра, перед боем, я выброшу сбрую в реку. Независимо от исхода сражения ты станешь свободен, а дальнейшее будет уже зависить лишь от тебя. Бросить нас – или дождаться. Хорошо?
Жеребец ничего не ответил, и я со вздохом вернулась к костру. Тошиба мирно спал на руках, потрескивали ветки, в небе сверкали звёздные острова… Я крепко задумалась о будущем.
Надо ли рисковать жизнью, пытаясь предотвратить гибель никогда не виденных мною сородичей? Вполне возможно, они даже не сумеют или не захотят оценить мой поступок…
Подумав об этом, я резко ударила хвостом. Так нельзя. Я – самурай, а самурай поступает согласно кодексу чести не из жажды почестей или боязни потерять лицо. Бусидо – не закон, не правила поведения, даже не учение. Это нечто большее.
«Самурай должен прежде всего постоянно помнить – помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги – что он должен умереть. Вот его главное дело.», говорит напутствие для молодых воинов, Будосёсиньсю. «Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед, и насладиться долгой жизнью.».
Я могла бы сказать, что самурай впитывает бусидо с молоком матери, но я никогда не пила материнского молока, да и мать не видела. Значит, бусидо врастает в личность по мере взросления, становится её неотъемлемой частью, и поступать против него – означает отрезать куски от собственного «я», рушить камни, слагающие душу. Сейчас я вся, без остатка, чувствовала: отступление будет позором. И какая разница, что никто никогда об этом не узнает? «Бусидо, Путь воина, требует, чтобы поведение человека было правильным во всем. Если нет проницательности во всем, не будет и знания должного. А тот, кто не знает должного, едва ли может называться самураем»… И пусть я не человек, это не освобождает меня от долга. В мире нет более строгого судьи, чем собственное сердце. Его невозможно обмануть.
– Кагири… – впервые за много дней я заговорила с медальоном. – Я знаю, тебе известна вся правда о моём рождении и воспитании. Ты знаешь, кто и по какой причине оставил меня Годзю; знаешь, почему из всех дочерей только меня Годзю посвятил в бусидо… Медальон мягко светился собственным светом.
– Так вот, Кагири… – я закрыла глаза и несколько секунд внимала звукам ночи. – Я не хочу всё это знать. Я – Хаятэ Тайё, Сокол Бури, и какая бы жизнь не ждала меня впереди – я проживу её сама.
Глаза рисунка на медальоне внезапно полыхнули зелёным пламенем. Впервые с памятного дня в замке, Кагири заговорил чужим голосом, таким могучим, что на дереве задрожали листья.
– Жизнь моя принадлежит только мне. Я – Скай! И какая бы жизнь не ждала меня в прошлом или будущем, я проживу её сам.
Голос изменился, теперь он был женским, мелодичным и приятным. Медальон засверкал фиолетовым пламенем.
