Спираль - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Пиши заявление. Две недели…
— Три, — сказал Муромцев.
— Три, — согласился Светличный. — Да, и считай, что испытательный срок тебе зачтён. С сегодняшнего дня ты на полной ставке.
— И ещё, — сказал Муромцев. — Из отпуска вернёшься не сюда, а в штаб МАБОП в Минске. Держи, — он протянул Юре визитную карточку, — не потеряй. Найдёшь меня.
— Понял, — сказал Юра. — Спасибо.
— Постарайся с базы поскорее смыться, — сказал Светличный. — Сегодня уже поздно, а завтра с самого с ранья.
— Понял, не дурак, — кивнул Юра.
Он в бильярдной катал шары, пытаясь осознать всё произошедшее (и чем дальше, тем больше казалась тень приближавшейся жопы), когда его радостно окликнули. Это оказался Рома Кисленький.
— Привет, разведка! Говорят, ты выкосил пол-Зоны!
— Да где-то так. А ты из лагеря? Там всё нормально?
— Вроде бы всё. Насколько может быть нормально в Зоне.
— Ну да. А ты чего тут делаешь?
— Надо было подогнать Быстрорезу биоматериал, а он где-то шляется. Говорят, у миротворцев какой-то зомби ожил, вот он и поехал посмотреть.
— Слышал, слышал…
— А что, здорово бы. Я там таких тёлочек подцепил — их бы оживить, да в дело. Пойдём покажу!
— Не, не хочу. Меня от зомбей мутит.
— Привыкать надо. Правда, пойдём. Вдруг их действительно оживлять научатся — а мы уже выбрали, уже себе забили. Ну, сам не хочешь, так хоть мне подскажешь — а то мужики всё подъябывают, что я себе девок самых страшненьких выбираю. Как из фильма ужасов. А я просто, может, хитрый самый — им-то за своими глаз да глаз нужен, а я свою под любым кустом могу забыть, потом через неделю приду, а она там так и лежит-дожидается…
Он уже мягко волок Юру за собой. Они перешли по остеклённому переходу в медкорпус, свернули в виварий. Там пахло разрытой землёй и тиной. Слышалось монотонное шуршание и такая же монотонная множественная тихая речь, от которой, честно говоря, кровь стыла в жилах.
— Гляди! — гордый, как всякий собиратель редкостей, Рома включил свет в одной из клеток…
Юра понял, что кричит, только когда его повалили на пол и облили водой.
24
События следующих двух или трёх — а может, всего одного? — дней были настолько в дыму, что Юра потом не мог восстановить ни их порядок, ни значимость, ни даже припомнить наличие. Смешались следователь и Быстрорез, Светличный и какой-то чин из СКК… объяснения, уточнения, вопросы, вопросы, вопросы…
Один только момент Юра запомнил ясно. Он умолил ещё раз пустить его к Алёне. К тому, что осталось от Алёны. Он поклялся, что не сорвётся и не наделает глупостей. Почему-то все хором решили, что он хочет её убить, чтобы не мучилась. Он стоял у решётки и звал её всеми самыми ласковыми именами, которые они успели придумать когда-то, а неживая кукла сидела перед ним в позе васнецовской Алёнушки и смотрела куда-то вбок и вниз, что-то бормоча и водя пальцем по грязному полу; но был миг, когда Юре показалось: она услышала… она услышала и что-то поняла, потому что приподняла голову, замолчала и стала слушать — но то, что она слышала, было, наверное, страшно далёким и совсем непонятным, и она снова опустила лицо и снова стала чертить пальцем по полу, и тогда Юра стал как заворожённый смотреть на этот палец, как он выписывает неровную сужающуюся спираль, выписывает, срывается, начинает сначала, потом ещё раз, ещё раз, ещё, и ещё, и ещё.
Потом действительно был какой-то провал. Причём Юра знал, что он абсолютно трезв. Просто всё происходящее тут же испарялось, как пролитый эфир.
Обнаружил он себя ночью, под мелким холодным дождём. Он ступал по хлюпающей ледяной каше. Испещрённые мелкими вертикальными штрихами синеватые конусы уличного света дугой забирали вправо, а странная чуть светящаяся полоса под ногами такой же дугой вела влево, и Юра откуда-то знал, что идти следует по ней. Скоро не видно стало ни зги; то, что под ногами, сделалось неровным и вязким. Куда это я? — вяло шевельнулось в мозгу. Ноги продолжали идти. Вскоре не столько глазами, сколько на слух Юра определил, что впереди какое-то препятствие; светящаяся полоса огибала его и пропадала. Он подошёл вплотную, протянул руку. Рука коснулась набитых крест-накрест (или это называется «в ромбик»?) шершавых реек. Стена, угол дома; он свернул за угол. Тут было чуть светлее — совершенно условно светлее, просто глазам, привыкшим к полной темноте, хватило бы сейчас и света звёзд. Касаясь одной рукой стены, а другой — отведя колючие и жёсткие ветви живой изгороди, Юра вышел на открытое и сравнительно светлое пространство.
Это был берег, широкий прибрежный бульвар, заснеженный, заледеневший, безлюдный. Горел один фонарь — довольно далеко. Свет его алмазной иглой выцарапывал на твёрдой матовой темноте тончайшие рисунки плакучих ив, похожих на замёрзшие фонтаны, и ряд парковых скамеек, таких же ажурных, как ивы.
На ближайшей к Юре скамейке сидела девушка в аляске с капюшоном и под зонтом.
Светящаяся полоса уже была неразличима, но это не имело значения. Она привела туда, куда нужно.
— Здравствуйте, — сказал Юра. — Вы — Элла?
Женщина вздрогнула, как будто проснулась, и подняла лицо.
— Да. А вы кто?
— Я Юра, Шихметов. Мы с вами разговаривали…
— Ах, да… Как вы меня нашли?
— Не знаю.
— Боже, до чего я замёрзла. Пойдёмте куда-нибудь.
— Куда?
— Туда, — махнула она рукой в сторону фонаря. — Там люди. Держите зонт.
Юра взял зонт, она опёрлась на его руку, и они медленно побрели по снегу, применяясь друг к дружке. Элла ощутимо прихрамывала.
Непонятно, то ли дождь и снег тому причиной, то ли вдруг стали экономить электричество, но переливающееся зарево над Отрывом, которое Юра хорошо помнил при первом визите сюда, сейчас казалось бледным и выцветшим; и только через полчаса ходьбы в его свете стало можно не просто различать, а ясно видеть то, что под ногами и вокруг.
Мимо первого кафе они почему-то прошли, не задерживаясь. Но зашли в следующее.
Здесь пахло сладко и приторно, как будто на кухне постоянно пригорает варенье, но зато было тепло, и лишь один столик из шести оказался занят. Пол поскрипывал. Элла решительно прошла в самый угол, сняла, не оборачиваясь, аляску, повесила на торчащие из стены золотые рога. Юра сложил зонтик, снял куртку, посторонился, пропуская Эллу…
Что-то дёрнулось в нём.
А потом они сели лицом к лицу.
— Что ты так смотришь? — спросила Элла. — Я знаю, что уродка. Но чтобы так пялиться…
— Нет, — сказал Юра, — с чего ты взяла? Просто я уже дважды видел тебя…
— …во сне? — опередила его Элла.
— Да. Да, но… это был не совсем сон…
— Расскажешь?
— Конечно. Да. Только давай сначала согреемся.
Подплыла официантка. Пол под ней поскрипывал.
— Кухня закрылась, — сказала она гнусаво. — Можем подогреть что-нибудь готовое. Кулёш по-казацки, паэлья с ракушками…
— Кто-то не доел, — сказал Юра. — Нет, барышня, дайте нам какую-нибудь холодную закуску, но горячее питьё. Глинтвейн, грог — варят у вас такое?
— Гли-энтвейн, — ещё более гнусаво, но с нотками томности согласилась официантка. — Что-то ещё?
— И по пятьдесят, — сказала Элла. — Фирменного.
— А потом на понижение пойдёте? — засомневалась официантка.
— Да, — сказал Юра. — Мы исповедуем школу медведей. Играем только на понижение.
— Стра-ашные вещи рассказываете, — сказала официантка и ушла, оглядываясь.
— Ненавижу, — сказала Элла.
Юра смотрел на неё, стараясь не рассматривать. Очень странное лицо, одновременно уродливое и привлекательное — только совсем нестандартно привлекательное. Маленькие, близко и глубоко сидящие глазки не поймёшь какого цвета, бровей-ресниц нет, тонкий хрящеватый кривой (ломала в детстве?) нос, втянутые щёки… втянутые губы, их почти и нет, губ… острый лисий подбородочек, тонкая шейка… и руки — тонкие пальцы, но с бамбуковыми перехватами суставов, красноватой обветренной кожей, обкусанными заусенцами и ногтями. И в то же время он помнил её же — всё по тому же сну — прекрасной и одухотворённой… когда она убила каких-то мужиков, посмевших встать на её пути.
