Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
– Тогда ходу?
– Ходу! – отозвался Генрик, и они припустили!
Дали настоящего стрекача, чего уж там скрывать.
Уже в овраге, когда показалась смоляная капля горловины канала, Филиппу пришла в голову отличная идея.
– Погоди-ка, – попросил он Генрика. – Можно, я травки нарву?
– Рви, натуралист. А зачем она тебе?
– Чай сварю. Закачаешься!
Филипп принялся обламывать пушистые метелки лабазника.
Запах стоял… непередаваемый! Филипп набил цветами свободный карман на бедре, сунул несколько стеблей за поясной ремень и с улыбкой сказал:
– Вот теперь, Гена, я знаю, что побывал здесь не напрасно.
– Рад за тебя, – проговорил сержант. – В канал на этот раз ты иди первым. Не боишься?
– Выдумаешь тоже! – сказал расхрабрившийся Филипп. – Мы, Капраловы, никогда, ничего и никого не боялись! Кроме жен и высоты. А я, к счастью, еще не женат.
Петруха Меньшиков прибыл загодя. Лежал на откинутом пандусе «фаллоплана» закрыв глаза, пускал в небо колечки табачного дыма, и слушал плеер.
Филипп тихонько подкрался к водителю, сорвал длинную травинку и пощекотал у него в носу. Петруха, не раскрывая глаз, отмахнулся рукой. Филипп пощекотал опять. Петруха замахал руками шибче. На подмогу Филиппу пришел Генрик с колоском ковыля. Петруха не вынес наглости приставучих «насекомых» и вскочил.
Увидел лазутчиков, расцвел и протараторил:
– Удачно сходили? Молодцы! А у нас тут полный бардак. Рыжий Бобсон гонял сантехнику на полных оборотах, а она возьми, да и сдохни! На оправку сейчас в степь бегаем. Сильвер потешается!.. Велит, чтоб кучи подальше валили, а то ему в «подобной атмосфере» существовать «не комфортно». Прикол!.. Ну, к отбою обещали починить. Ген, – сменил он тему, – если тебе за эту вылазку «увал» дадут, ты мне коньячку армянского привези, добро? Я его беда как уважаю.
– По рукам, – сказал Генрик. – Полетели.
В штабное здание они направились вместе, только Генрик – к Семену Семеновичу, доложить о выполнении задания, а Филипп – к Веронике.
Выбрал наименее помятые цветочки, отер дорожную пыль с лица и взбежал по знакомой лестнице.
В санчасти находился, помимо Вероники, рыжий сержант Боб. На этот раз, к счастью, не лапал ее веснушчатыми ручонками, а смирно сидел на кушетке и заглядывал ей в глаза. И как-то у него так получалось, что, будучи на добрых тридцать сантиметров выше девушки, глядел все равно снизу вверх. Грустно так глядел.
И не было для Филиппа большего удовольствия, чем грусть эту его видеть.
– Привет медикам и ассенизаторам! – с порога подсыпал он соли на кровоточащую рану Боба. – Пролетали мы сейчас за оградой, так не поверите, мух – тучи! Наверное, со всей округи слетелись. И только я, знаете, хотел у Меньшикова спросить, не вареньем ли тут намазано, как вдруг чую: нет, не вареньем. Не вареньем! Сквозь герметическую, броневую обшивку почуял, можете себе представить?! А кто, спрашивается, виноват? Мастер сержант, долго еще нам такое безобразие выносить?
Вероника напряженно пыталась удержаться от смеха, а Боб враз пошел красными пятнами и вскочил.
– Рядовой! – вскипел он. – Что вы себе позволяете? Что вам здесь нужно? У вас что, есть какое-то дело к Веронике Владимировне?
– А вы как думали? Конечно. Вот, лекарственные растения принес. Прошу!
Пав на одно колено, Филипп протянул Веронике букетик лабазника. Она взяла невзрачные, но медово-душистые цветы, зарылась в них лицом, посмотрела на Филиппа и сказала:
– Спасибо!
А потом уронила букет на стол и бросилась к нему. Обвила шею руками, всхлипнула, поцеловала в губы – сильно, нежно, откровенно, и засмеялась сквозь слезы:
– Филипп, ты жив, жив!
Сцена эта оказалась настолько неожиданной, что Филипп совершенно растерялся. То, что для него не выходило за пределы приятного, волнующего, но всего лишь флирта, для нее было, значит, всерьез? Господи, влюбить в себя инопланетную девушку, и как? – походя, мимолетно отпустив несколько комплиментов!
Боб, тот и вовсе был ошарашен – стоял, выпучив глаза, и шумно дышал.
Филипп гладил Веронику по мягким волосам и понемногу начинал вздрагивать. Возбуждение девушки было так велико, что передавалось ему буквально физически – с каждым ее вздохом, с каждым прикосновением. Словно жар.
Боб опомнился наконец и запинаясь, сухо спросил:
– Так мне… что, уйти?
– Да! Тебе – уйти! – сказал Филипп. – Тебе сейчас надо не просто уйти, а сгинуть без следа, сержант. Испариться.
Раздавленный горем Боб точно не расслышал этих слов. Стоял и ждал.
Дождался. Вероника обернулась к нему и сказала:
– Уходи, Боб. Так будет лучше. И… и не приходи больше. Совсем.
Честно признаться, Филиппу было его жаль. Полгода, по словам Генрика, он трепетал перед этой девушкой, боготворил ее, ловил каждую улыбку, каждый взгляд… И вот теперь, когда едва-едва перед ним забрезжил свет взаимности, появился соперник. Наглый, самоуверенный; красивый, что греха таить. Появился и разрушил его хрустальный замок. За три дня всего.
Вдребезги.
Ушел Боб тихо и незаметно – как растаял. А Вероника положила руки Филиппу на плечи и предложила:
– Идем ко мне?..
Неужели нашелся бы мужчина, который ей отказал?
Он рисовал пальцем фигурки на гибкой загорелой спине, стараясь также непременно использовать и волнительную территорию пониже, а она угадывала:
– Бабочка? Нет? Значит цветок! А это, наверное, кролик или зайчик. Нет? Почему тогда уши длинные? Ах, ослик!.. Вон оно что!.. То есть ты считаешь, что на мне можно осликов рисовать? Каков нахал!.. Ну, я тебе сейчас задам!
И она задала! Вулкан! Никакой нежности, никакой пощады – ни к себе, ни к партнеру. Одна дикая чувственность. Нельзя сказать, что Филипп выступал в роли безропотной жертвы, однако и считать себя укротителем оснований у него тоже не было…
– …Ты уходишь? – спросила она сонно (было уже за полночь). – Почему?
Как сказать влюбленной в тебя женщине, желанной, но нелюбимой (тобою же настойчиво перед этим убеждаемой, и убежденной, наконец, в обратном), что пришла усталость. Не физическая, нет – психическая? Как объяснить, что усталость эта – от ее присутствия в личном твоем пространстве? Какой идиот может на такое безумие решиться? И как в таком случае солгать?
