На краю Дикого Поля (СИ) - Ежов Сергей (читать книги без .TXT) 📗
- Вот так сразу?
- Вот так. Я сегодня отпишу в Обоянь, чтобы они переделали карандашную машину в машину для выделки макарон. Кстати, будут они в виде круглых ниток и трубочек.
- А как же карандаши?
- Для макарон всё равно будут делать новую, но похожую на карандашную.
- Понятно. Ну я пойду? Забот много.
- Иди, Феофила, и не забудь о рецептах.
А на следующий день я стал первым на Руси и в мире человеком, которому наложили гипс.
Глава седьмая
которая начинается серьёзным разговором, продолжается травмой, а завершается более чем приятно
Утро началось с приятной неожиданности. Ещё я не собрался на службу, как прибежал служка:
- Барин, там Петя к тебе просится, с жонкой вместе.
- Петя-певун?
- Он самый.
- Ну давай, зови.
Вообще-то сейчас ужасная рань: около шести часов, но на службу мне надо примерно к восьми, и ехать до приказа, расположенного в Кремле минут пятнадцать.
Вслушайтесь в само звучание: пятнадцать минут до Кремля НА ЛОШАДИ!!! Городским поясню, что лошади чаще всего не скачут, а передвигаются лёгкой рысцой или шагом. А это не быстрее быстро идущего или медленно бегущего человека. Маму их пятнадцать раз! Представляете, сколько в том, оставленном мною будущем стоит моё землевладение с недвижимостью? Тихо подозреваю, что на эдакие деньжищи можно было бы с лёгкостью решить все финансовые проблемы Руси, да и Великого княжества Литовского в придачу.
В дверь вошел Петя. Ах, какой это стал мужчина! Ах, какой мужчина! Два метра роста, косая сажень в плечах, золотые кудри и васильковые глаза у него были и раньше. Но к этому добавились алые сапожки с высокими каблуками, совершенно восхитительные штаны, кафтан переливающегося на свету шёлка, а на кафтане - держите меня семеро! - шесть штук карманов, да все с клапанами и с отделкой шнурами и чуть ли не самоцветами. Вылитый Садко, или кто там из былинных героев, в русских операх на сцене Мариинского театра.
Шапку, впрочем, держит в руках и кланяется почтительно.
- Здравствуй, барин! Вот выдалось время тебя проведать, поблагодарить за всё.
- Здравствуй, Петя. Рассказывай, как у тебя дела, чем занят, что даже время выгадывать приходится. Да присаживайся, в ногах правды нет.
- Я, Александр Евгеньевич, не один.
- Уже знаю. И Оленьку приглашай. Эй там, чаю принесите и пряников!
Вошла Оля. Она и в скромненьком своём платье была краса писаная, а наряженная в шелка вообще стала неотразима.
- Ну здравствуй, краса-девица, пока разговор не начался, преподнесу тебе подарок, на свадьбу-то я тебе ничего толком и не подарил.
- Ты, Александр Евгеньевич мне Петю подарил, да через тебя счастье и благополучие к нам пришли.
- То дело прошлое, да и Петя по тебе не один год сох. А теперь прими вот это.
В коробке, которую я подал Оле лежали кружева. Воротники, кружевные ленты, манжеты, какие-то нагруднички, переднички... Десятка два предметов. Это мне прислали из Обояни и Рыльска кружевницы. Работают мастерские, чего уж там! Доходы от них пока небольшие, небогатый вокруг живёт народ, частично я скупаю их продукцию, пока лежит она у меня здесь, но отчего бы не помочь хорошим людям? Оля в такие круги вхожа, что и поглядеть - шапка упадёт, вот и пусть поработает манекеном. Впрочем, ей и самой нравится - вон нырнула в коробку, прикладывает к себе кружева...
- Оля, вон зеркало стоит, полюбуйся в него.
- Где? -взвизгнула Оля и кинулась в указанном направлении.
- Ну. Александр Евгеньевич, никто нам теперь не помешает, можем хоть в голос кричать, Оле не до того - усмехнулся Петя - давай я тебе расскажу зачем пришел.
- Рассказывай. Смотрю, ты при дворе хорошо обтесался, речь какая гладкая.
- С волками жить - по волчьи выть. Однако времени у нас немного, слушай и мотай на ус.
- Слушаю.
- Твоим доносом свалился князь Курбский. Выродков дал делу ход, собрал доказательства, оказалось, что измена ещё дальше пошла - нашли у иезуита письмо из Рима, где поминался Курбский, Очень хорошо поминался. Адашев сейчас под большим подозрением, он с Курбским очень уж приятельствовал. Ниточка ещё и к Шуйским шла, а великий государь давно искал повод посчитаться с этим гнилым семенем ещё за матушку свою и за детские свои обидки. Впрочем, о Шуйских ты и так говорил Ивану Григорьевичу.
- Погляди-ка как всё завернулось! То-то я думаю, почему о Курбском не слыхать ничего.
- И не услышишь. Я присоветовал Ивану Григорьевичу не доводить дело до явного следствия и суда, а сделать всё по-тихому.
- Ого! Ты самому Выродкову советы даёшь?
- Великий государь меня жалует. Я ведь во всех больших домах бываю, у меня теперь с десяток музыкантов и трое певцов на вторых голосах. Меня, как царёва любимца-певуна и за стол сажают, правда хмельного не предлагают, поскольку хмельное плохо на горле сказывается.
- Хмельное плохо сказывается на горле? Ерунда какая-то.
- Это ты и я знаем, а им о том знать необязательно. Слушай дальше: за пирами люди невыдержанными в речах становятся, вот я и мотаю на ус. Сначала я докладывал Ивану Григорьевичу, а теперь великий государь от меня доклады лично выслушивает. Это с тех пор, когда я вызнал в польском посольстве, кто из бояр принимает мзду от католиков.
- А не боишься мне всё это рассказывать? Государственные же секреты.
- Не боюсь. Я ведь за те полгода что тебе служил, присмотрелся что ты за человек.
- И что я за человек?
- Ты как не от мира сего. Здесь все гребут под себя, для семьи и для рода, даже великий государь в первую голову думает о своих вотчинах, а ты - обо всём государстве. И песню твою помню, даже великому государю пел:
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная -
И нету других забот.
Царь-батюшка тогда долго задумчивым сидел, а потом сказал, что понял в какую сторону собственный дух развивать.
- А ещё какие ты песни пел царю?
- Все, что от тебя слышал. Ну... кроме тех где есть непонятные слова и непонятный смысл. Не надо чтобы тебя на спрос потащили, я ведь тоже для державы работаю, такого вот у тебя набрался.
- Какие например?
- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца - пламенный мотор.
Если такую песню кто-то из попов услышит, то и великий государь не спасёт. Угодишь ты на спрос в монастырский подвал, а там и в огненный сруб. Помнишь отца Петра? Так он ехал в Москву тебя церковному суду предать. Я, каюсь, безмерно грешен, но чтобы того не допустить, хотел его убить, но слава богу, этот грех на себя взяли Серпуховские шиши.
Меня слегка затрясло, а по спине побежали мурашки... величиной с хорошую собаку.
- Спасибо что предупредил. Буду крепче следить за своим языком даже в своей комнате.
- Да не в этом дело, Александр Евгеньевич. Твой нынешний слуга, Денис, тебя тоже не выдаст, он тоже тебе безмерно предан, проверили. А вот с доносом на Курбского могло совсем нехорошо обернуться. Мне порученец Выродкова, княжич Сергей Хорошавин, это отлично объяснил. Говорит, что Адашева подумывали продвинуть на место главы Разрядного приказа, а он обязательно запись об этой, твоей с Гундоровым, беседе нашел бы. Ну и представь, чем бы это закончилось?
- Даже думать не хочу. А что за порученец, не знаю такого?
- Это из молодых. Очень дотошный, въедливый, но если за дело берётся, то проницает его до косточки.
- Хорошавин... Из родовитых?
- Нет, княжонок из безземельных. Да у его отца, князя, земля есть, но... полтораста четей при деревеньке в пять семей. А кроме Сергея там есть ещё два брата. Но княжонок, я чувствую, поместье себе выслужит.
