И вспыхнет пламя - Коллинз Сьюзен (книги хорошего качества txt) 📗
Пытаюсь удержать в голове список соперников, но, как и в прошлом году, все кончается легкой мигренью. В память врезаются несколько человек. Классические красавчики, брат и сестра из Первого дистрикта: побеждали два года подряд, когда я была еще маленькой. Доброволец Брут из Второго (ему слегка за сорок): ждет не дождется возращения на арену. Миловидный Финник с бронзовой шевелюрой из Дистрикта номер четыре: короновался десять лет назад, когда ему стукнуло четырнадцать. Вместе с ним вызывают какую-то юную истеричку с развевающимися каштановыми волосами, но ее место спешит занять восьмидесятилетняя старуха, которая не может подняться на сцену без палочки. Следующая – Джоанна Мэйсон, единственный живой трибут женского пола в Дистрикте номер семь; победила за счет того, что прикинулась слабенькой и беспомощной. Женщина из Восьмого, та самая Цецелия – за ней бегут трое детишек, ловят за руки, льнут к ногам. Ну, и Рубака из Дистрикта номер одиннадцать. Знаю, мой ментор к нему особенно привязан.
И вот звучит мое имя. Наступает очередь Хеймитча. Пит вызывается добровольцем. Кто-то из дикторов смахивает непрошеную слезу: еще бы, теперь нам, безумно влюбленной парочке из Двенадцатого, уже никогда не быть вместе. Впрочем, слеза высыхает, и тут же следует бодрая фраза:
– Держу пари, это будет лучший сезон среди всех!
Хеймитч уходит молча. Эффи бросает парочку замечаний об избранных игроках и, не получив ответа, желает нам обоим спокойной ночи. Я долго сижу и смотрю, как Пит вырывает из блокнота страницы с уже ненужными именами.
– Может, поспишь? – предлагает он.
«Я не справлюсь с кошмарами без тебя», – проносится у меня в голове. Уверена, эта ночь будет просто ужасной. Но не могу же я пригласить его снова в свою постель. Мы почти не притрагивались друг к другу с той самой ночи, как Гейла высекли на городской площади.
– Чем собираешься заниматься? – интересуюсь я.
– Еще раз прогляжу свои записи. Надо же уяснить себе, что нас ждет. Утром все обсудим. Иди спать, Китнисс, – говорит он.
Я следую его совету и, разумеется, через пару часов просыпаюсь от кошмара, в котором старуха из Четвертого дистрикта превратилась в гигантскую крысу и острыми зубами вцепилась в мое лицо. Знаю, что закричала, однако никто не пришел. Ни Пит, ни хотя бы кто-нибудь из капитолийского персонала. Натягиваю халат, чтобы немного умерить озноб, от которого все тело покрыто «гусиной кожей». Оставаться в купе невозможно, и я решаю пойти поискать кого-нибудь. Хочется чаю или горячего шоколада. Может, Хеймитч еще на ногах. Не верю, что он смог заснуть.
Встретив проводника, прошу его принести самый успокаивающий напиток, какой приходит на ум, – теплое молоко. Из купе с телевизором доносятся голоса: захожу туда и вижу Пита. Рядом с ним стоит коробка с записями старых Голодных игр. На экране показывают знакомый эпизод – победу Брута.
Увидев меня, Пит поднимается и достает кассету.
– Не спится?
– Спалось, но недолго. – Я зябко кутаюсь в халат, припомнив старуху в виде огромной крысы.
– Хочешь рассказать? – предлагает он.
Иногда это помогает, но я отрицательно машу головой. Не признаваться же, что тебя начинают преследовать люди, с которыми ты еще даже и не сражался?
Тут Пит раскрывает объятия, и меня бросает прямо к нему. С тех пор как по телевизору объявили Квартальную бойню, он впервые проявил нежность. А до этого был скорее придирчивым тренером – беспрестанно требовал, чтобы мы с Хеймитчем быстрее бегали, больше кушали, лучше знали врага. Какая уж там любовь! Пит даже другом не притворялся. Спешу обвить его шею руками, пока, чего доброго, не получила приказ отжиматься от пола. Но вместо этого Пит привлекает меня к себе и прячет лицо в моих волосах. От касания его губ по шее и по всему телу разливается блаженное тепло. Мне так хорошо, так невероятно хорошо, что я не хочу разжимать объятия первой.
Да и с какой стати? С Гейлом я попрощалась. Мы больше не увидимся, это вопрос решенный. Как бы я ни поступила, ему не будет больно Гейл ни о чем не узнает или решит, будто я играла перед камерами. Хотя бы одно бремя с плеч долой.
Мы отрываемся друг от друга, когда появляется проводник. У него на подносе – дымящийся керамический кувшин и две чашки.
– Я принес вам одну про запас.
– Спасибо, – благодарю я.
– Добавил немножко меда, чтобы подсластить. И щепотку пряностей... – Посмотрев на нас так, словно хочет сказать еще что-то, он еле заметно качает головой и уходит.
– Что это с ним? – недоумеваю я.
– Пожалел нас, наверное, – отзывается Пит.
– Да уж, – бросаю я, наливая себе молоко.
– Нет, правда. Не думаю, будто весь Капитолий безумно рад, что мы возвращаемся на арену. Или кто-нибудь из других победителей. Публика к ним привязалась.
– Думаю, они забудут свои терзания, как только увидят кровь, – возражаю я ровным голосом. Не хватало еще волноваться о том, как Квартальная бойня отразится на настроении капитолийских зрителей. – Значит, пересматриваешь пленки?
– Не совсем. Так, изучал отдельные боевые приемы.
– Кто на очереди? – интересуюсь я.
– Сама выбирай, – говорит он и подает коробку.
Каждая из кассет помечена датой и именем победителя. Достаю одну наугад. Вот это да, как раз ее мы и не смотрели. Пятидесятый сезон. Год, когда победителем стал Хеймитч Эбернети.
– Эту мы еще не видели, – замечаю я.
Пит качает головой.
– Не надо, Хеймитчу не понравилось бы. Мы тоже не смотрим собственные Игры. И потом, он в нашей команде, так что это бессмысленно.
– А победитель двадцать пятого года здесь есть? – осведомляюсь я.
– Вряд ли. Он уже наверняка умер, а Эффи дала мне записи только потенциальных соперников... – Он задумчиво крутит в руках кассету. – А что? Думаешь, стоит взглянуть?
– Это единственная Квартальная бойня. Вдруг выясним что-нибудь стоящее? – На самом деле мне тоже не по себе. Словно мы собираемся вторгнуться на личную территорию Хеймитча. Хотя с чего бы? Те Игры смотрел весь Панем. И все-таки... Ладно, признаюсь, меня просто разбирает любопытство. – А Хеймитчу можно и не рассказывать.
– Ну, если так... – соглашается Пит.
Он ставит кассету, я устраиваюсь рядом с ним, пью молоко (которому мед и пряности придают божественный вкус) и, забыв обо всем, погружаюсь в мир пятидесятого сезона Голодных игр. После гимна президент Сноу – совсем еще молодой, но от этого не менее мерзкий с виду – читает карточку для Второй Квартальной бойни, привычным торжественным голосом провозглашая, что на сей раз дистрикты обязаны предоставить вдвое больше трибутов. Следующие кадры уже рассказывают о Жатвах. Список имен кажется мне бесконечным.
Голова идет кругом при виде толпы детей, обреченных на верную смерть. Ведущая в нашем Двенадцатом дистрикте – не Эффи – точно так же начинает с бодрой фразочки:
– Дамы вперед! – и объявляет имя: – Мэйсили Доннер!
– Точно! – вспоминаю я. – Мамина подруга детства
Камера находит в толпе Мэйсили, прильнувшую к двум другим девушкам. У каждой из них белокурые волосы. Очевидно, это дочери торговцев.
– А вот, кажется, и твоя мама. – Глухо произносит Пит
Он прав. Когда Доннер мужественно высвобождается из объятий, чтобы взойти на сцену, я узнаю одну из белокурых девушек. Надо же: в моем возрасте мама на самом деле, без преувеличений была настоящей красавицей. А та, что рыдает рядом держа ее за руку, очень похожа на Мэйсили, но не только... Лицо ужасно знакомое
– Мадж! – удивляюсь я.
– Ее мать. Они были близнецами или вроде того – поясняет Пит. – Отец как-то раз говорил.
Перед глазами возникает жена мэра Андерси Мама моей подруги. Та, которая половину жизни проводит в постели, отрешившись от мира, скованная ужасной болью. Не знала, что у них с моей матерью была общая привязанность. Вспоминается почему-то, как Мадж появилась в метель с коробкой обезболивающего средства для Гейла. Как подарила мне брошку покойной тети – Мэйсили Доннер, трибута, погибшего на арене. Теперь я совсем по-другому буду смотреть на свою пересмешницу.
