Эмигрант с Анзоры - Завацкая Яна (список книг .txt) 📗
На море, наверное, идут, купаться? Нет… пошли вдоль набережной. Просто так.
Перед «Ракушкой» на площади всегда торчат несколько художников – тут вид очень хороший на горы, да и на море тоже. Ну и вообще здесь у них такое место, где они привыкли собираться. Я пристроился за плечом у одного – он работал просто руками, под его пальцами возникали сами собой странные светящиеся краски и ложились на холст. Горы на его полотне поднимались – те же, но словно в другом измерении, сияющие какие-то, фиолетово-синие… вот на таких вершинах, наверное, и живет Цхарн. Я пригляделся к художнику – немолодой уже мужик, морщинки у темных глаз залегли. Волосы стрижены коротко. Да и не художник он, наверное, не профессионал. Я уже понял, что в Коринте профессионалов-художников, композиторов, писателей очень мало. Эстарг, наверное, просто развлекается, пока свободное время есть.
Глупо это, наверное… Нецелесообразно как-то.
Интересно, зачем он здесь сидит – по идее, если рисовать с натуры, так нужно ее стараться поточнее скопировать. А так, как он, можно и дома рисовать…
Может, здесь просто ему привычнее? Атмосфера, друзья рядом. Я обошел, не приближаясь, других художников – эти просто горы изображали, и у каждого получалось совершенно по-своему. И та же линия, вроде бы, и краски те же, и выполнено все вполне профессионально. Но вот общая атмосфера каждый раз – другая.
И не та, что в реальности, на самом деле. Ведь на самом деле мир трехмерный. А может, и четырех, и шестимерный. И солоноватый свежий воздух, и голоса, и смех, летящий издалека, и мерный, едва слышный рокот прибоя, и вот это дрожащее марево, чуть искажающее великолепную строгую линию гор… Все это буквально просто невозможно передать на бумаге. Ведь бумага – плоскость, а проекция на плоскости всегда отличается от самого предмета. Как ни старайся. И однако – в каждой картине чуть по-другому, но тоже присутствует и воздух этот, и запах, и смех… вся эта жизнь. Как они добиваются этого?
Тьфу ты, Цхарн, ну у меня и мысли пошли… скоро, видно, искусствоведом заделаюсь.
На другом краю площади женщина играла на скрипке. Я постоял немного, послушал. Аккомпанемент – целый оркестр играл тихонько, а скрипка вела первую партию. По-моему, она импровизировала. Но хорошо получалось.
Скрипка, тень от здания ложится синим углом, ярко вычерченные вечерним косым лучом ровные трещинки ретанового тротуара, воздух прозрачен и высвечен до самой высоты…
Компания расселась в кружок прямо на ретане. Гитару передают по кругу, каждый поет строфу -и дальше. Я остановился, прислушался… а, это любимое местное развлечение, лимерики, каждый сочиняет кто во что горазд.
Парень передал гитару следующему. Тот задумался на мгновение, ударил по струнам.
Следующей гитару взяла девушка. Запела тоненьким голоском.
На меня стали посматривать, и я с сожалением зашагал дальше. Интересно, что там дальше будет.
Очень уж тема специфическая попалась. Про дэггеров. Это такие, говорят, сагонские биороботы, их на самом деле никто не видел, даже в фильмах их в натуральном виде не показывают. Они вызывают панический ужас одним своим видом. Частушки дурацкие, конечно, но на ходу лучше трудно сочинить. А все же не совсем понятно мне, что им так интересно в этих частушках… у нас бы если и сочиняли – то о другом.
Вон автомат стоит с мороженым… взять, что ли, порцию себе.
Все равно потом приходится возвращаться домой. И наступает вечер.
А вечером тоска особенно сильно подступает. Такая тоска, что ничего уже не хочется, и ничего не нужно. И если вспомнишь вдруг Арни и Таро, можно хоть поплакать – стесняться тут некого. Но иногда даже и воспоминания не идут, просто – тошно.
Даже не объяснить, почему тошно. Просто – все плохо. Все. Ведь я все предал, все идеи наши предал и забыл. Живу у врагов, жру их пищу, на их деньги живу. На подачки. Все бросил, все забыл, чему меня учили. И даже не жалею об этом, не хочется мне назад.
Хоть бы раскаяться по-человечески, захотеть обратно. А ведь не хочется… знаю, что Цхарн теперь никогда меня не примет… да может, и нет никакого Цхарна. Может, это нам врали…
А что тогда есть?
Неужели вообще ничего нет, никакой Вечной Жизни, вот помру – и все, как засну навсегда, ничего не будет больше? Мне почему-то стало казаться, что так оно и есть. И не попаду я в Сад Цхарна, не поймаю Светлейшую Улыбку. А может быть, кто-то и попадет… это я – предатель.
Да, предатель, уже окончательный, и обратно не хочу.
Но и впереди тоже – ничего нет, совсем ничего. Чужой мир вокруг, который никогда мне не станет родным. Ну, будут они кормить меня. Ну ладно, может, работать начну. Не все же тунеядцем жить. Но жизни-то больше не будет. Доживать осталось… смешно так думать в двадцать лет. Да, я понимаю, что могу даже еще лет шестьдесят прожить. Только я их уже не жить буду – доживать, дотягивать.
Кто это сказал – «и с тех пор все тянутся передо мной кривые, глухие, окольные тропы».
Для чего это все? Зачем? Зачем жить? Черно вокруг, за окном, в глазах черно. Плохо.
Выть хочется. А может, прямо сейчас и умереть? Только как? Повеситься – больно, всегда ужасно боялся повешения. Вены вскрыть… острый предмет нужен, нож, что ли… у меня и кухонного-то ножа нет. Тьфу ты, я уже всерьез обдумываю способ. Глупо это.
Как обычно – скидываю одежду, залезаю под одеяло. Рядом – бокал теплого цергинского ву, его разогретым пьют. Много нельзя, не хватало еще спиться… хотя это тоже идея. Нет, не дадут. Если уж от пристрастия к сенке вылечили…
– Чуча, фильм покажи… комедию…– на экране появляется список, – Комедию смешную какую-нибудь… про Артикс. Ну, вот эту давай, «Сезон охоты».
Смотрю комедию про курортников, а мне не смешно совсем… мне плакать хочется. Я изо всех стараюсь заинтересоваться сюжетными ходами. Постепенно начинает клонить в сон. Все, кажется прошел вечер… прошел.
Несколько раз я еще сходил в больницу. Ингор радовался, да я и сам чувствовал, что физическое мое состояние намного лучше стало.
Смешно сказать, но меня стало тянуть в больницу. По крайней мере, это единственное место, где я общаюсь с людьми. И мало того, ко мне здесь относятся очень хорошо. Заботливо так.
Ингор несколько раз говорил, что мне надо к психотерапевту, но я так и не пошел. Не знаю, зачем это. Ну их.
– Ландзо, – говорит врач, – у тебя не бывает… сейчас особенно… страхов, депрессии?
Я подумал.
– Да нет.
Ну тоскливо мне по вечерам, так это вполне объяснимо. И зачем об этом говорить…
– А обратно… на Анзору ты не хочешь?
– Нет, – говорю я. Это правда. Я не хочу обратно. Здесь я чужой, но и там… да, и там, как будто тоже не свой. Ничего там нет, что меня бы тянуло обратно.
– Ландзо, – сказал Ингор осторожно, – ты не хотел бы встретиться с представителем СКОНа?
Я вздрогнул. СКОН – космическая полиция, Служба Космической Охраны и Наблюдения. Местные Треугольные.
– Это не обязательно, – добавил Ингор, – тебя никто не осудит, если ты откажешься. Но мне кажется, так лучше было бы для тебя…
