Коготь Хоруса - Дембски-Боуден Аарон (читать книги полностью .txt) 📗
Последовали вопросы от людей, привыкших получать ответы. Их речь была спокойной и размеренной. Эти мужчины и женщины сотни лет вырабатывали в себе устойчивость к ереси, окружая собственные души броней пренебрежения. Они презирали меня, однако не боялись. Разумеется, в этом состояло еще одно проявление их невежества. Они не боялись меня, поскольку не знали по-настоящему, с чем имеют дело.
Они задавали свои вопросы, но я умолк, размышляя о сотнях имен, которыми они меня наделили. Было бы приятно видеть их, соотнести лица с голосами. Еще лучше было бы почувствовать их, потянуться к ним тайным зрением. Но при всей своей наивности и невежестве они не были глупцами. Они знали, как удерживать меня в плену.
— Все эти имена, — произнес я, спокойно выдохнув.
Мои инквизиторы замолчали. Единственный звук, перекрывавший их тихое дыхание, издавало перо Тота, продолжавшее скрести по пергаменту.
— Империум построен на поклонении неведению. Я говорю так без намерения оскорбить. Неведение поддерживает стабильность, а стабильность сохраняет Империуму жизнь. Насколько мирным стало бы людское стадо численностью в бессчетные триллионы, узнай оно, что находится по ту сторону пелены реальности? Насколько покорны были бы они, если знали хотя бы тень правды? Неведение — это необходимое зло для империи.
Они не стали спорить. Мои хозяева слишком умны, чтобы утруждать себя ложью.
— Вы утратили так много знаний, что я едва в силах понять, где заканчивается ваше невежество и начинается невинность. Опять же я не желаю оскорбить. Просто таково положение дел. Вы дали мне сотни имен и перечислили сотни войн. Большинство — мои. Многие — нет.
— Вы называете меня Архиеретиком Ангелус Порфира. Но я никогда не видел этого мира, ни разу. Называете Зарафистоном так, будто ваша осведомленность должна вызвать у меня благоговейную дрожь, однако Зарафистон — это не имя, данное при рождении. Это титул, впоследствии сросшийся с личностью. И вы именуете меня Игетмором, но Игетмор — это даже не имя. Это выражение из забытого языка мертвого мира. Оно означает «ткач» или «пронзатель» варпа. И, как оказалось, я не единственный воин, носивший этот титул. Похоже, что этим именем сознательно и по собственной прихоти наделяют любого, за кем в данный момент охотится Империум. Начинаете понимать, что я имею в виду?
— Какого языка? — спросила одна из женщин. — С какого мира?
— Корневое наречие хтонийское. Я говорю на нескольких его диалектах. Сама планета называлась Хтония. Я кратко упоминал о ней, рассказывая о наследии Фалька.
— Еще до твоих воспоминаний мы знали о Нечестивой Хтонии, сгинувшей за эти десять тысячелетий.
В том, как она произнесла название планеты, было нечто особенное. В ее голосе слышалась такая непоколебимость, такая абсолютная уверенность, что она владеет ключами от царства. Сколько закрытых архивов пришлось расшифровать этому инквизитору, чтобы вырезать оттуда крошечный кусочек запретного знания? Насколько отчаянно пытался Империум вычистить все записи о Предавших легионах?
И все же насмешка над их невежеством означала бы непонимание масштабов Империума и его десятитысячелетней приверженности притворству, будто прошлого никогда не было.
— Ты затягиваешь, — укорил меня один из мужчин. — Расскажи нам, как Сыны Хоруса получили свое новое название. Расскажи, как они стали Черным Легионом.
Сперва мне нечего было ответить. Я не был уверен, что вопрос задан искренне.
— Я обещал, что расскажу, как погибли Сыны Хоруса и родился Черный Легион. Я никогда не говорил, что первое стало вторым.
Однако он еще не закончил. Ему тоже было что процитировать из священных текстов.
— Вот что написано Гадателем Дианфоном: «Итак, изгнанные со Святой Терры и навеки воцарившиеся в преисподней, Сыны Хоруса, вероломный Шестнадцатый, стали Черным Легионом».
A-а. Все вдруг стало понятно.
— Позором с тенью преображены, — тихо проговорил я самому себе. — В черном и золоте вновь рождены.
— Что?
— Я же говорил вам — началу предшествовал конец. Сыны Хоруса никогда не правили в Оке. Их призраки не командовали ничем, кроме склепов, в которые превратились их боевые корабли. Их тени правили павшими крепостями. Сыны Хоруса умерли десять тысяч лет назад. Я знаю. Я наблюдал, как это произошло. Они были Шестнадцатым легионом. Но Черный Легион не был основан Императором и никогда не сражался в его славу. У него нет номера. Номерами наделяли лишь легионы Великого крестового похода, а мы, о мои имперские друзья, мы — легион Долгой Войны.
Пять месяцев мы шли, готовились и залечивали раны.
Каждое утро по бортовому времени я тренировался с Леором в клетках для поединков, топор против топора. Иногда на нас бесстрастно глядел Ашур-Кай, порой же выжившие братья Леора наблюдали и радостно вопили, когда один из нас наносил особенно изящный или жестокий удар. Они никому не отдавали предпочтения и хвалили все стоящие удары, а не только подбадривали своего командира. Это вызывало у меня восхищение.
Вокруг них часто проявлялась боль, раскалывавшая их черепа. Когда церебральные имплантаты вгрызались по-настоящему глубоко, из пустоты возникали мелкие трепещущие духи-частицы страдания, которые ползали по броне Пожирателей Миров. Эти безмозглые импульсы воплощенного страдания носились по красному керамиту, словно ящерицы, а затем снова растворялись в насыщенном варпом воздухе. По большей части легионеры вообще не обращали внимания на эти несущественные явления — возникновение малых демонов эмоций едва ли являлось редкостью в Оке — но особенно часто мелкие бестии кишели на помощнике Леора, воине по имени Угривиан. Как-то раз я увидел, что тот съел одну из них. Крошечное змееподобное создание билось в его кулаке, пока он не откусил щелкающую зубами голову и не проглотил лакомство, издав низкий смешок.
— Ты же знаешь, что Нерожденные не годятся нам в пищу, — заметил я.
Угривиан заглотил остаток извивающегося белого тельца. Я наблюдал, как тварь билась в его пищеводе, вспучивая мышцы шеи, пока не провалилась в желудок.
— Хайон, ты хорош на топорах, и я это уважаю. Но ты слишком высок и могуч, чтобы признать: нет лучшего способа оскорбить врага, чем превратить его в дерьмо после того, как ты с ним покончил.
К своему стыду, я рассмеялся.
— Угривиан, ты омерзителен.
— Омерзителен. Честен. — Он пожал плечами. — В этом проклятом богами месте это одно и то же.
Ашур-Кай отвергал все предложения поединка. Я принимал их вместо него, часть выигрывал, часть проигрывал и всегда наслаждался жаром боевого пота, омывавшего тело. Мне этого не хватало, я слишком долго жил в обществе одних лишь рубрикаторов.
Никто из нас не говорил о дурацком стремлении Фалька отыскать Абаддона и «Дух мщения». Никто не говорил о Лучезарных Мирах.
Однажды утром, когда мы с Леором стояли в изнеможении после схватки, продлившейся четыре часа и завершившейся яростной ничьей, я увидел, как из дверей зала за нами наблюдает Нефертари. Вдали от шторма она исцелилась, утолив свою мучительную жажду за счет посланных ей мною рабов. Однако она все равно редко покидала Гнездо. В то утро она покачала головой, забавляясь только что увиденным спаррингом, и покинула нас, не получив вызова.
Покрытое шрамами лицо Леора было залито потом.
— Твоя мерзкая чужая наблюдала за нами.
— Наблюдала.
— Я мог бы ее победить.
— Нет, — честно ответил я. — Ты бы не смог.
Спустя несколько дней в ходе поединка, где мы пользовались только не активированными боевыми клинками, он испытал старинный и прославленный трюк: попробовал отвлечь мое внимание.
— Мне нравится твой топор, — сказал он в паузе между столкновениями клинков.
— Что?
— Твой топор. Он мне нравится. Я его хочу.
Я разучился искусству простой беседы, да и никогда не был особенно одарен в этой области. Как и большинство из Легионес Астартес.
