Лес проснулся (СИ) - Седов Константин (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Я вслушался, что говорит судья. Заседание, судя по всему, подходило к концу.
— Признание подсудимого не требуется, но с учетом обстоятельств, вынесение приговора, откладывается. Чтобы установить степень его вины, необходимы дополнительные следственные действия. Чем и займется департамент военной разведки. Кто и как, из представителей Атлантической коалиции, вышел на Кузнецова, на каком уровне контактировали, что именно он им сообщил? Пока лишь удалось выяснить, что разведгруппа погибла именно из-за его предательства.
Я тяжело задышал. Слушать это, было невыносимо. Судья продолжал что-то зачитывать и тут я поймал Мишкин взгляд. Он стоял недалеко и заметив, что я смотрю в ответ, отвернулся и сразу повернув голову к рядом сидящему секретарю, ткнул носом в мою сторону, и я расслышал отрывок сказанного:
— …если бы я знал…, то своими руками. Шкура!
На одно мгновенье мною овладело чувство нереальности происходящего. Я решил, что действительно сделал все то, в чем меня обвиняли. Предал, продал, убил. Спектакль, где все на своем месте, и мне даже как-то неловко не подыграть.
Длилось это ровно секунду, потом нахлынула очередная волна ненависти и когда судья спросил меня о чем-то, я поднял голову и пошевелил губами, не издав ни звука.
— Что? — переспросил судья.
Я повторил процедуру.
— Что за… неслышно. Силовое поле, что ли? Да нет, нормально работает — судья проверял панель за столом, — что у вас?
Я пожал плечами и снова зашевелил губами.
— Сейчас сниму, — судья был в затруднении. Ткнул пальцем в сенсорную панель, синеватое поле вокруг стакана пропало.
— Что? — спросил он.
— Я говорю, что зря генерал-майор Ефимцев не верит в то, как я змеей духа задушил, — равнодушно сказал я.
— Я не об этом спрашивал.
— А я считаю это важным.
— Кузнецов, вас спросили, о том были ли вы…
Я повернулся, накинул цепи, которыми были скованны мои руки, на шею Мишки Ефимцева, повернулся и закинув его на плечо, нырнул в стакан.
В зале загремело. Кто-то кричал, кто-то отдавал команды. Никакой паники, только дисциплинированная злость. Мишка хрипел в ухо, хватаясь пальцами за металлические звенья у себя на горле.
— Это тебе за пацанов, сука! Жри тварь! — шипел я негромко.
— Миша! Сынок!!
— Конвой! Сюда! Быстро!
— А сами, что?! Мужики взрослые стоят. Военные, мать вашу! — кажется, это особист.
Надо мной не очень успешно возились, стакан небольшой по объему, но высокий. Выше пояса. Позади стена и скамейки, а дотянутся до меня напрямую, мешал Мишка. Лицо его почернело, язык стал вываливаться. Это последнее, что я увидел перед тем, как мне в лицо ткнул электростеком кто-то из конвоиров.
Успело подуматься: «опять по голове».
Головная боль стала привычным явлением. Обезболивающее сначала давали свободно, затем перестали, сославшись на инструкции. Хотя думаю, просто мелко гадили и даже догадываюсь, по чьему указу.
Мишка Ефимцев, как мне сказали, остался жив, но перелом гортани лишил его речи, и возможно навсегда. Но не это самое худшее. Точнее — лучшее. У него нарушение кровообращения мозга. Что это значит, я не понял, а после моего вопроса, в котором звучала неприкрытая надежа «он теперь всегда дебилом будет?», мне вообще перестали что-то говорить.
Меня не трогали после происшествия в суде больше недели. Не знаю почему. Я ходил по похожей на пластиковый саркофаг, камере, из угла в угол. От одной белой стены к другой. Когда головная боль становилась невыносимой, лез на койку, утыкался лицом в подушку и стараясь не стонать, прятался от яркого света и повторял себе, что бывало и хуже. И скорее всего, будет.
Свет никогда не выключали, и через неделю я стал терять ощущение времени, определяя его только по кормежке.
За мной пришли дней через десять. Дверь открылась, вошли двое, заковали меня в хромированные кандалы, точно такие же, какими я удушил, пусть и не до конца, Мишку. Вывели в коридор, где к ним присоединились еще двое, с электростеками. Так и шли — двое спереди, двое сзади.
Завели в комнатушку, где из мебели были только стол и два стула по разные стороны. Свет падал точно на середину стола, и я не мог разглядеть, кто сидит за ним. Только когда меня посадили на второй стул, пристегнув к нему, я узнал сидящего передо мной человека.
Генерал-майор Андрей Ефимцев.
Когда конвоиры вышли, минуту мы сидели молча. Он изучал меня, я потолок.
— Знаешь, чем я занимался последнюю неделю? — наконец спросил он.
— Нет. И мне по хер.
— В те редкие моменты, когда я не навещал сына в больнице, я поднимал все свои связи, чтобы повлиять на процесс по этому делу.
— Какому? Как ты продался? А потом вместе с сынком своим, нас с пацанами продали?
— У Миши оттек мозга, — он меня не слушал, — он теперь до конца жизни будет инвалидом. Не сможет говорить, нарушены двигательные функции.
— Это хорошо. Если бы сдох, было бы хуже. Смерть — это слишком легко. Ты, собственно, чего приперся? Поговорить? На жизнь пожаловаться? Так ты не того человека выбрал.
Он крутил в руках ручку и продолжал, будто не слушая меня:
— Все, что я делал в этой жизни, я делал ради него. Ради своего сына. Я бы сказал тебе, что ты со временем поймешь, но точно знаю, что это не так. Теперь твоим временем займусь я.
— Ты на хрена мне все это рассказываешь? Еще раз спрошу, — ты чего приперся?
— У него должно было быть великое будущее. У Миши. А теперь из-за тебя, он почти овощ. Это несправедливо.
— Да, несправедливо. Я всегда считал странными людей, которые срут на остальных и считают себя обиженными, когда им ответка прилетает.
— Как я уже сказал, я последнее время, много занимался, тем, чтобы повлиять на процесс по твоему делу, — нет, он точно сам с собой разговаривает.
— Сдаться решил? — я потряс цепями, — освободи меня, я тебя урою прямо здесь и будем считать, что дело закрыто.
— Я приложил максимум усилий, чтобы тебе не вынесли смертный приговор.
Неожиданно.
— Да? И почему?
— А ты сам сказал, — смерть, это слишком легко. Легко и быстро. Будто спать лег после тяжелого дня. Лишь несколько недель переживания перед исполнением приговора. Ты и прочувствовать ничего не успеешь. Нет, выродок. Ты отправишься прямиком в ад. А так, как у меня нет ни малейшей уверенности, что он есть по ту сторону петли, то я его тебе устрою здесь. На Земле.
— Так ты пугать меня пришел? Дешево для генерала. Хотя, учитывая, что ты уже успел сделать, дешевка — это твое призвание.
— После суда и оглашения приговора поедешь в Ыныкчанский централ, — и снова он не обиделся, продолжая ровным голосом описывать мое будущее — и будешь существовать там до конца своих дней. Существовать, не жить. Кормежка два раза в день. Три раза в месяц — мясо. Точнее суп из коровьих жил. Плюс порошковый витаминный набор. Если повезет — на праздники свежая морковка. Ложку и кружку поднимать со стола по свистку. На кормежку дается десять минут.
Я слушал, стараясь не убирать с лица усмешку. Не дождется он на моем лице испуга.
— Работать будешь на золотодобыче. Только не золото добывать, а лазить в шахты, убирать за забойщиками. Мусор и дерьмо из биотуалетов. Вручную. Если повезет, через три-четыре года повысят до разнорабочего. Будешь грузить арматуру для шахтеров. На свежем воздухе, погода подходящая. Снег, метели. Грязь и та ледяная. Вся работа на поводке. С вшитым психочипом, чтоб жизнь самоубийством не закончил. Это у них продумано.
По вечерам отдых. Там живут по двое в одной камере. Такой, что твоя нынешняя, по сравнению с ней, номер люкс в пятизвездочном отеле.
Жить будешь под постоянным видеонаблюдением. Но по ночам охрана расслабляется и на многое закрывает глаза. И отдыхать уже будет с тобой твой напарник. А я уж прослежу, чтобы тебе такой достался, чтобы усталости не знал. И твоя десантная подготовка не поможет.
— Всё?
— Нет, не всё, — он впервые ответил на прямой вопрос, — однажды ты начнешь привыкать к такой жизни. Находить приятные стороны. Две морковки съесть вместо одной. Если ударно поработал днем. Или ночью. Или конфетку на Новый год подарит кто-то из шахтеров. Маленькая, но радость. Может сокамерник новый появится. Симпатичный. А ты уже успел полюбить лицом к стенке стоять. А вот, когда ты начнешь привыкать к своему существованию, тогда ты сдохнешь. Получишь заточку в живот. Или шею об угол кровати сломаешь. Или одеяло загорится, а охранники не успеют вмешаться. Отдашь концы в местном лазарете. От многочисленных ожогов или дыма в легких. Но это лет через десять. Может раньше. Это уж как я решу.
