Сборник Попаданец (СИ) - Мельник Сергей Витальевич (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
В стороне от всех он был словно невидимка, и потому никто не заметил, как ворох смутных теней воронкой закружился у него за спиной, стягивая темноту в центр и формируя из нее полупрозрачный силуэт человеческого тела.
— Мои соболезнования, Гальверхейм. — Тень качнулась за спиной старика, рождая тихий шелест едва уловимых слов. — Я знаю, тебе нравилась эта девочка.
— Она была хороша, Алексис. — Старик задумчиво пожевал губы. — Всегда восхищался такими людьми.
— Редкая порода, Галчонок, редкая. — Качнулась словно от ветра в сторону тень.
— Иные жизнь проживают, а не краше душой козлиной жопы, а тут мгновение рядом пробыл, и словно солнцем был согрет. — Старик шмыгнул носом. — Скажи мне, некромант, скажи ради всех богов, что там дальше, там, за серой пеленой смерти? Скажи мне, что она не исчезнет без следа и памяти в никуда и нигде.
— Ты не хуже меня знаешь, Гальверхейм, есть вещи выше нашего понимания. — С промедлением пришел ответ темной фигуры. — Вечность проживи, а края не увидишь, такова суть вселенной, мы идем до тех пор, пока можем, дальше уже идут другие.
— Скоро уйдешь и ты. — Старик, покряхтывая, поднялся со скамейки, делая шаг в сторону клумбы. — Когда-нибудь придет и мое время.
— Когда-нибудь уйдет само время, — рассмеялась тень. — Но ведь не мне тебе рассказывать о прогнозах на вечность. Прогнозы вообще неблагодарная вещь.
Они замолчали, каждый думая о своем. Старик дрожащими пальцами перебирал яркие бутоны на цветах, а тень пристально рассматривала процессию из гостей, что шли к саркофагам.
— Смутное время. — Старик гладил бутоны роз. — Еще мгновение назад мне и правда показалось, что возможно удастся избежать войны.
— Если гнойник назрел, от него нельзя избавиться, не вскрыв раны, — пришел ответ тени.
— Но согласись, могло получиться. — Старик улыбнулся. — И даже больше, я думаю, все еще получится, твой мальчик весьма смышлен и дальновиден, он создал великое будущее. Нужно выводить его из тени.
— Уже. — На призрачном лице тени расплылась улыбка. — Твоя девочка сделала нам с тобой напоследок кое-какой подарочек.
— Да иди ты?! — Старик аж поперхнулся словами. — Вальери уже вывела его в свет? Ай бесовка! Вот же женщина была!
Они оба замолчали, повернувшись в сторону одного из открытых саркофагов, вновь задумавшись ненадолго.
— На то и расчет был, Галчонок, — нарушила первой молчание тень. — Парень должен был выжить.
— И что теперь? — Старик покачал головой своим мыслям.
— Болота, — произнесла тень. — Ему уже пора.
— Нужна будет моя помощь? — Садовник перевел взгляд на призрачную фигуру.
— Нужна будет еще одна проверка. — Тень наклонила контур головы. — Последний тест на расстановку приоритетов.
— Оу. — Старик расплылся в улыбке. — Неужели я?
— Именно, мой старый враг, именно. — Тень подернулась рябью, послышался приглушенный стон. — Мне пора, будь аккуратен, Гальверхейм, Тай идет за тобой по пятам.
— Если б она одна. — Улыбнулся старик растворившемуся практически без следа собеседнику. — Если б только она одна.
Колеса, дороги, чужие пороги, десяток телег с брезентовыми пологами и мерный убаюкивающий шаг лошадок-тихоходов. Именно так ознаменовался наш путь из пригорода Финора, когда часть жителей усадьбы покидали ее, отправляясь в путь.
Мы выдвинулись на север, я, как негласный руководитель группы, Аль тенью и граф Десмос с двенадцатью представителями своей… родни.
Конец лета, жар дня и уже ощутимая прохлада ночи, наши телеги были тентованны на случай дождя, а на боку каждой из них мы намалевали по красному кресту в белом круге. И пусть этот символ еще незнаком в местных реалиях и действительности, но легенду о полевом госпитале я объяснил персонально каждому в группе, ибо от понимания задачи зависит наша жизнь и весь успех операции. Были ли сложности? Конечно, ведь план прикрытия не то что не идеален, а как говорят в народе, шит белыми нитками. Проблема очевидна, в этом мире нет красного креста, здесь нет конвенций, запрещающих добивать раненых и заставляющих мазать зеленкой и йодом кромки мечей перед битвой, чтобы не занести, не дай бог, какую заразу противнику, поцарапав его. Ну и как следствие, весьма диким будет выглядеть наше милосердие по отношению к тем и этим. Однако же другого варианта я реально не видел. Пусть милосердие здесь на словах, пусть о нем говорят лишь в легендах, но слово-то знакомо, есть пусть и своеобразное, но понимание проблемы, собственно и вера в «авось» у меня была непоколебима, что и стало ключевым моментом. Война идет уже не день и не два, люди измотаны, ранены, зачастую нет возможности сесть, умыться, ты либо в седле, либо на своих двоих идешь и идешь, а потом снова идешь среди всей этой кровавой неистовой лихорадки стального безумия.
Народ устал, скоро осень, возможно, моя мысль станет лучшим прикрытием для нас, чем я даже загадывал. Возможно, а возможно, и нет, в любом случае решено было попробовать, а там видно будет.
Первые три дня нас никто не останавливал и даже не обращал на нас ни малейшего внимания, и лишь по истечении этого срока мы стали встречать первые конные разъезды войск короны. Нас расспрашивали, нас осматривали, но отпускали с недоумением, когда вперед выходил граф и с достоинством, а также с апломбом начинал вещать всякую ересь о том, что он де потомок знатного рода и ему претит эта братоубийственная война. Отчего он на свои деньги и снарядил этот эшелон лекарей, дабы врачевать страждущих и умирающих, а также нести свет добра и праведности среди людей повсеместно. Как ни странно, но нам верили, ибо, во-первых, у этой войны сам по себе был столь же заумный мотивационный посыл, так, во-вторых, еще и руководили всем этим, как с этой, так и с той стороны люди голубых кровей, которые привыкли подчас еще и не такую хрень выдавать, разбрасываясь обетами, клятвами, родовыми девизами и командными кричалками. И казалось бы, все ничего, легенда сработала, но внезапно выплыла та фаза прикрытия, о которой мы меньше всего позаботились. Нам стали приводить, привозить и приносить раненых, отчего, как вы понимаете, нам всем стало резко не до смеха, и вся условность, а также самоцель как-то отодвинулись на второй план перед человеческой болью и тяжелым непередаваемым духом стоящей за плечом смерти. Я не знаю и, надеюсь, никогда не узнаю, так же ли страшны раны от пулевых отверстий, но жуть рваной плоти, распускающейся пластами под заточенной сталью, мне уже не забыть никогда.
Скотобойня реально мясная лавка, наполненная кровью вперемешку со смрадом протухающей, но еще трепещущей плоти. Агония криков и, увы, подчас уже полная расписка в своем бессилии. Мы не успевали, катастрофически не успевали спасать заботливо перетянутые грязными тряпками гноящиеся тела людей, лишь поверхностно латая страждущих, где-то топорно облегчая боль и сшивая свежие раны.
Четыре, иногда шесть часов в седле и весь вечер и ночь, наполненные тяжким бременем работы, от которой невозможно было отказаться. Сон? Нет, это был бы слишком шикарный подарок для нас, максимум получасовое забытье в трясущемся седле, еще минут двадцать, чтобы разжевать кусок солонины с сухарем, может быть, пять минут, чтобы, стоя на коленях у ручья, плескать в измученное лицо прохладу живительной воды.
Сократили путь, с грустью про себя думал я, печально качая головой и знаком показывая группе солдат, что этот их товарищ, лежащий у моих ног, уже не жилец. Тяжелый случай, парень примерно двадцати пяти лет, с колотой раной в животе, и самое мерзкое во всем этом, что его сейчас прирежут свои же, так тут принято. Последняя милость, облегчение страданий, такое вот, мать его, милосердие.
А знаете, что еще поганей во всем этом? Нет? Так я скажу… Поганей всего в этой ситуации, что, возможно, возьмись я за этого парня всерьез, потратив на него три, может пять месяцев, делая все по уму и с расстановкой, он скорей всего смог бы жить дальше. И не он один, не он один такой, о котором у меня нет времени позаботиться, и даже уже не десяток тех, кого бы я смог спасти, остановившись, прекратив свой путь и организовав стационарный лагерь.
