Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич (версия книг TXT) 📗
Судя по всему, ему удалось заработать достаточно, чтобы в ближайшие месяцы, а то и годы не забивать себе голову материальными проблемами.
Наконец-то он мог позволить себе заниматься любимым делом не ради стабильной прибыли, которую оно приносит, а потому что оно действительно любимое… Впрочем, о степени этой финансовой свободы Курт мог лишь догадываться.
Несколько дней его кормили до отвала, отпаивали пивом и предоставляли для просмотра не только “узкопрофильные” диски. И никаких тренировок, пока Курт сам не потребовал выводить его на свежий воздух. Но и тогда Хэнк не особо утруждал ни себя, ни ученика. Все остальные также бездельничали — те из бородатых гладиаторов, кто прежде относился к “волчонку”, мягко говоря, не слишком тепло, ныне души в нем не чаяли. “Безрукавочники”, впрочем, были не в восторге от всеобщего “расслабона”, но их мнением, как правило, никто не интересовался.
Идиллия продолжалась примерно неделю.
Но затем, как водится, начались проблемы. Причиной опять-таки служил извечный конфликт — относительный избыток денег в то время, как многим другим их не хватает, а то и вовсе нету. О Хэнке Таране в Клоповнике (и прочем изученном Гетто) ходили слухи, будто он держит выигрыш в подвалах Подворья, в огромных сундуках с навесными замками.
Курт обитал в одном из этих подвалов, но сундуков не заметил, да и не помнил, чтобы кто-то из “бородачей” о них говорил. Однако, учитывая то, что древние денежные знаки пользовались в Клоповнике гораздо большим успехом, нежели безналичный расчет, эти слухи вполне могли оказаться чистой правдой. Иными словами, в Клоповнике, как, впрочем, и в большей части Гетто, по-прежнему вращались старые бумажные банкноты (нередко — вышедшие из официального оборота), которым доверяли значительно больше, нежели абстрактным цифрам в банковских сетях. В этом, по правде говоря, “клопов” было трудно винить, потому как большинство банков находилось в Ульях, а их обитатели не упускали случая “кинуть на бабки” Нижних.
Таким образом, Таран вполне мог припрятать выигрыш если не в дюжине сундуков, то хотя бы под собственным матрасом. Этого, даже по скромным прикидкам, было достаточно. Впрочем, ни про матрас, ни про сундуки с навесными замками никто точно ничего не знал, но этого и не требовалось.
Тем, кто проиграл при помощи “волчонка” немалые деньги, было нетрудно провести несложные арифметические расчеты. Эти бедняги жались друг к другу, сплоченные единой проблемой, и вскоре образовали что-то вроде профсоюза или даже общественной организации. Их девизом стало: “Воры! Верните наши деньги!”
То обстоятельство, что сами протестующие добыли свои деньги, говоря по правде, не из самых легальных источников, не имело особого значения. У воров отняли награбленное. Разница была в том, что Таран совершил это более-менее честно. Степень риска соответствовала, в конечном итоге, размеру выигрыша. И члены “профсоюза” прекрасно это понимали, а потому делали упор на другое. Дескать, Таран сговорился с уродами из Запретного города. Машина подыграла метаморфу, а когда пришло время, и вовсе прекратила сопротивление. Все это было подстроено.
Два-три раза Волк сам становился свидетелем таких переговоров. Они велись, с одной стороны, с крыши Подворья — Тараном и с асфальта у ворот — разгневанными аборигенами. Вначале все походило на цивилизованный диспут, в котором обе стороны обменивались взвешенными аргументами и контраргументами. В толпе “клопов”, как правило, находилась пара неплохих ораторов, выступавших от “лица присутствующих”. Последние поддерживали своих главарей дружным гулом, даже когда те несли откровенную чушь, и замолкали, когда начинал говорить Таран.
Все было чинно и благородно до того самого момента, покуда кто-то, не в состоянии сдержать приток адреналина, не вступал в разговор в качестве третьей стороны. Это, как правило, были простые оскорбления, простые и понятные, а потому подхватываемые толпой с первого слова. Затем, как по сценарию, в хозяина Подворья летел кирпич. Таран пригибался, и “безрукавочники” начинали поливать толпу водой из брандспойта.
Так продолжалось раз за разом, почти каждый день.
Таран по-прежнему лучился самодовольством, но чувствовалось, что он нервничает. Он уже не отлучался из Подворья (если только в подвалах не было тайного хода). Еду и питье доставлял усиленный наряд “безрукавочников”. Пару раз у самых ворот на них совершались нападения, но, оставив за собой парочку трупов с проломленными черепами, здоровяки доказали полную безрезультатность подобных попыток. Это было попросту глупо.
В остальном все было по-прежнему.
Но это не могло продолжаться бесконечно. Существовало четыре возможных выхода из сложившейся ситуации. Первый: протестующие члены “профсоюза”, неутомимые борцы за права “обманутых и разоренных”, мирно и без каких-либо эксцессов оставляют свои потуги и расходятся по домам, махнув рукой на прегрешения Тарана. Второй, еще более невероятный, нежели первый: хозяин Подворья смиряется (с неизбежным — по мнению “парламентеров”), без возражений принимает все требования и возвращает “награбленное”. Третий, не слишком вероятный, но вполне допустимый: члены “профсоюза” решаются на вооруженное восстание, в итоге которого диктатор свергается, подневольные же гладиаторы наконец-то получают свободу (стоит ли говорить, что Курта привлекал именно этот вариант?). И, наконец, выход четвертый: Таран со своей стороны предпринимает самостоятельные операции, в процессе которых и решает все проблемы.
Любой житель Клоповника, более-менее знакомый с привычками и образом мыслей Хэнка Тарана, с полной уверенностью в том, что ни за что не прогадает, поставил бы на третий вариант возможного будущего. Хэнк мог бесцельно бродить по Подворью, отпуская глупые шуточки, но при этом он НИКОГДА и НИ ЗА ЧТО не стерпел бы прямых оскорблений и не пошел бы на уступки. Он затаился, как здоровенный питон, и дожидался момента.
Впрочем, ждать не следовало слишком долго — третий вариант маячил на горизонте. Поэтому Курт ничуть не удивился, когда во время очередного выхода на поверхность обнаружил ряд новшеств. Главное состояло в том, что охрану Подворья, и прежде достаточно надежную, усилили какими-то незнакомыми субъектами, одетыми не в одинаковые безрукавки, а как придется. Но все они, как на подбор, были крепкие, уверенные в себе, с наглыми глазами. На Волка, впрочем, все глядели с неизменным любопытством.
Не надо было долго думать, чтобы догадаться, кто эти люди. Хэнк никогда не пошел бы на авантюру с роботом, не ощущая чьей-то надежной поддержки. Кто-то, обладающий в Клоповнике не меньшим влиянием, нежели сам Таран, поддался на уговоры и сделал нужные ставки. Волк победил. Некто, помимо самого Хэнка, обогатился на пару сундуков с навесными замками. То ли у неизвестных с Тараном был уговор, то ли неизвестные предложили Подворью помощь по собственной инициативе, потому как Хэнк за ней никогда бы не обратился…
Как бы там ни было, теперь охрана была усилена практически вдвое и без особых затруднений могла бы отразить штурм среднего антитеррористического подразделения.
“Безрукавочники” ходили хмурые, косо поглядывали на “коллег”, но помалкивали. Впрочем, у них не было иного выхода — Таран карал непослушание еще более жестоко, нежели обвинения в “имперских замашках”. Все несли службу без каких-либо эксцессов.
Параллельно же, как оказалось, Таран готовился вот-вот свеситься с ветки, чтобы обрушиться на шею беспечного путника. Ждать, пока у “профсоюзников” истощится терпение, не имело смысла. Хозяин Подворья тщательно готовил свою операцию, чтобы раздавить всех кровопийц одним ударом. Это было в его духе.
Курт больше догадывался о том, что готовится, чем знал наверное. Сам Хэнк Таран не утомлял своего лучшего ученика лишними подробностями, поэтому единственным источником информации служили подслушанные разговоры других обитателей Подворья, которые, впрочем, и сами знали немного, иначе вряд ли стали бы трепать языком. Учитывая остроту волчьего слуха, улавливал Курт немало, обычно во время коротких прогулок на поверхности Подворья, но все же далеко не все, а потому события застали его врасплох.
