Мародер - аль Атоми Беркем (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
— Всю дорогу бежать, поняла? Давай, давай отсюда, пошла.
Та ничего не соображала: зрачки на полглаза, зеленые сопли до подбородка, волосы уже прихватило к ушам. Мокрый дедок подхватил свое пустое ведро и взял парящую девку под руку.
— Пойду от греха, и эту вон доведу. Бежать, куда ей бежать. Вона как отходили. Ты бы тоже шел, сынок.
— Ниче, воды еще не набрал. Вы давайте ведите ее, простынет к ебеням.
Проводив взглядом ковыляющую к берегу парочку, Ахмет наконец посмотрел в сторону активисток, старательно добивающихся его внимания. Те были взбешены — это что еще такое! Мало того, что кто-то посмел вмешаться в установление ими порядка, так он еще и РУКУ ПОДНЯЛ! На ЖЕНЩИНУ! Да еще, можно сказать, на ИХ территории! Вон, только гляньте: у Галины Алексеевны зуб выбит, это ж надо! А Зина-то — до сих пор встать не может, как он ее толкнул! И главное, кто посмел?! Какое-то говно! Сопляк! Ебаная чурка из углового, морда нерусская, у него, люди говорят, целая комната краденой тушенки в квартире! Вот сидел бы и жрал свою тушенку, лезет он тут еще!
Ахмет стоял развернувшись на них всем корпусом, молча глядя в побелевшие зрачки на румяных мордах, старательно удерживая грозно-спокойную маску. Актив — чуть больше десятка баб, где-то около полтинника и старше, собрался в компактную группу, отделившись от рассыпавшейся и заинтересованно наблюдавшей очереди. Орать-то орали, но лезть со своими палками не спешили. …Так, хорошо. Стоите — ну и стойте, целее будете. Сейчас обязательно надо подчеркнуто спокойно набрать воды и достойно удалиться. Бля, хорошо, с собой ниче нету — а то привалил бы одну-другую. У-у, какие хари — блевать охота. Присел с черпаком у проруби. Когда перевалило за две трети, от кучки актива отделилась жирная как тумба баба с поднятой палкой — видимо, разогрела себя криком до потери чувства реальности. Повернулся к ней вполоборота и даже не заорал, а как-то зашипел:
— С-стоять, ссука! Ножа захотела?
Баба опомнилась, тормознула, единый организм своры втянул ее обратно. …Молодца тетя, умная. Ножа-то у меня нет, пришлось бы тебя под лед засовывать, прорубь поганить. А почему, кстати, у тебя за валенком нет ножа? Чтоб больше ни шагу, и дома тоже… Пристегивая флягу к санкам, Ахмет с удивлением прислушивался к их воплям, недоумевая — как же человеческий организм выдерживает эдакую нагрузку? Ведь орут непрерывно, горла не жалеют — и хоть бы одна охрипла. …Че, падлы, обломилось вам развлечение. А то совсем уже охуели, твари. Проходя по тропке на берег, с удовлетворением отметил приглушенные, чтобы не донеслось до «общественниц», одобрительные реплики из очереди.
С того дня походы на водопой стали исключительно мужской работой — выпускать жену на лед он больше не решался. Эти почти ежедневные походы через неделю стали даже доставлять ему несколько извращенное удовольствие, отчасти напоминавшее флейм в форумах до Этого: ему всегда доставляло удовольствие вывести из себя злого или глупого. Вот с этой толпой, хоть и обновивший за зиму свой состав, ему сегодня без ружья видеться не хотелось: характер злобы сильно поменялся за зиму. Если осенью всем хватало жратвы, то сейчас многие плотно сосали лапу, а голод делает любого человека решительным и беспощадным. Ахмет прикидывал — коли тогда, в ноябре, он умудрился бы упасть — возможно, что насмерть бы его не забили. Скорее всего, конечно, забили бы — но шанс оставался. Тогда люди, по большому счету, собачились от страха, алчности и из-за понтов; сейчас же, когда у каждого на глазах кого-то убили, или кто-то рядом умер от голода — шутки кончились. …А я вчера привалил человек пять-семь, может, даже больше. Раненых где-то десятка полтора; по нынешним временам — считай, тоже покойники. На мою прорубь ходит человек пятьсот минимум, это, в среднем, по два на семью, тысяча. Да, вероятность хоть и невелика, но и не совсем чтоб смешная. Если я вчера выпустил мозги сыночку хоть одной из них — без стрельбы хуй обойдется. Автомат что ли взять… Не. Автомат — не время, нехуй светить. Бля, да че я за чмо — на баб с автоматом, вот тоже придумал. Ружье и то лишка, скорее всего.
Лишка не оказалось. Подходя к берегу, Ахмет издали заметил черневшую на на прибрежном бугре группу старых знакомых. …Больше десяти, меньше пятнадцати. С собой шесть патронов. И хуй поймешь, то ли «целых», то ли «всего»… Несмотря на тяжесть ружья, приятно оттягивавшего плечо, в животе заметался холодный сквознячок, ноги как-то сами незаметно сбавили ход. В голове вкрадчиво зазвучали логичные такие увещевания — патронов-то недобор! надо вернуться, взять побольше, или лучше даже вообще автомат. Ахмета обожгло стыдом и яростью. «…А еще лучше — дома остаться и за водой сходить как-нибудь потом…» Сука, да че это со мной?! Да хуй им в горло! Бояться будут — они! Сыночка завалил?! Да щас нахуй всех вас перехерачу!!! И с сыночками, и с внучочками! Лезете — так потом не плачьте! Взбесившись до какого-то радостного состояния, Ахмет бодро зашагал к берегу. Как только его шаг переменился, толпа задвигалась, словно получив какой-то долгожданный сигнал. Сначала от толпы отделилось две фигуры, затем какие-то перемещения туда-обратно, потом к первым двум прибавилась большая часть. Э, да они с тропки отходят! А раньше на самой тропе стояли, где не обойдешь! Наверно, ружье заметили, — решил он тогда. (Впоследствии, гоняя в памяти это утро, Ахмет четко видел, как толпа сломалась в тот самый момент, когда его падлючий страшок чудесным образом переплавился в веселую ярость. Если б не сломалась — стояла бы неподвижно, ожидая когда ты сам подойдешь.) Сто метров. Пятьдесят. Размашисто шагая по тропе, на всякий случай убрал с лица улыбку. Одна стояла буквально в двух шагах от саночной колеи. По виду было ясно — статистика иногда ошибается: кто-то у нее вчера домой не вернулся. Когда Ахмет приблизился на десять-восемь метров, от толпы отделилось три бабы и затащили стоящую в задние ряды. Проходя, Ахмет на секунду повернул к ним каменное лицо. Молчат. Ну, и хрен с вами. Набрал воды, пошел обратно. Кучка уменьшилась, трое-четверо ушло — увели ту, чей сын или муж вчера нарвался. Поравнявшись, остановился.
— Чего тут ждем, гражданки? Если кому требуха внутрях мешается — только скажите. Враз поправлю. Можно прям здесь, могу на дому принять.
— Что ж ты, убивец проклятый, с людями-то делаешь, нерусская твоя морда…
Голос невысокой крепкой женщины в зеленом китайском пуховике прозвучал ошеломляюще нормально, едва ли не задумчиво. В нем не чувствовалось той самозабвенной кликушеской истошности, это даже был, можно сказать, — вопрос. Ну, раз вопрос — че ж не ответить. …Лет полста пять, около этого. Они ее, по-моему, Таней погоняют. Почти в матери годится — Ахмет постарался попасть в предложенный тон.
— С какими людями, мать? Ты про тех, которые вчера убивать меня приходили?
— Так сразу и убивать. Откуда ты знаешь, ты что — мысли читать умеешь? А ты сразу бомбами своими — да по людям. Или это по-вашему, по-нерусски нормально считается?
— Ты, мать, не завирайся. И ты знаешь, и я знаю — зачем толпой приходят и решетки с окон срывают; тут никаких мыслей не надо. Так что зверем меня не выставляй, я в своем праве. Просто хлеба моего кому-то больно уж хочется, нет?
— Ну а как ты думал. Все же знают — ты там награбил и сидишь обжираешься с бабой своей. А люди-то голодают, им детей кормить нечем.
Из толпы послышались одобрительные выкрики, но — на два тона ниже обычной нормы. Спокойная манера говорившей как-то воздействовала на женсовет — даже самые неудержимые хабалки ограничивались парой слов и, высказавшись — чудеса, бля, — смирно замолкали.
— И че? Дальше-то? Ко мне все это отношение какое имеет?
— Сам думай. Не по-людски это — один жрет в три горла, а другие рядом с голоду мрут. Людям все это не нравится, ты ж не один живешь.
— Ну и к чему ты мне, мать, все это рассказываешь? Чево тебе-то от меня? Типа «делиться надо»? Залупу на ацетоне. Еще полезете — отвечу. Только так отвечу, что ни один не уйдет. «Не нравится», смотри-ка. Так и передай: кому жить невмоготу — идите к нерусской морде, сразу все понравится.
