"Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим (читать хорошую книгу TXT, FB2) 📗
– Вы кто? Зачем пришли? Кто вас звал?
– Отъявленная скандалистка, – шепнул Антон напарнику. – На физиономии написано.
– Угу…
Щелкнул замок в воротах, приоткрылась створка.
– Заходите, – скрипуче, неприятно пригласил Никита Михайлович.
– Собака? – на всякий случай уточнил Иванов, переживая за свои брюки.
– Привязана, не укусит, – вяло успокоил старик, отходя в сторону и пропуская гостей.
Изнутри двор не поражал. Клумба, гараж с открытыми по летнему времени дверьми, в глубине которого виднелась ухоженная бюджетная иномарка; от ворот и до самого дома уложена недорогая тротуарная плитка; сарай с пристроенным курятником; низкий штакетник палисадника, рядом с которым расположились вёдра и прочий сельскохозяйственный инвентарь. Отдельно, намекая на достойный урожай, во всей красе цвела вишня.
Хлопнула дверь и на улицу вышла та самая, мелькавшая в окне Татьяна. Не здороваясь, она довольно резво для её полной комплекции и возраста засеменила куда-то за дом.
– Не обращайте внимания, – махнул рукой Рваных. – Она всегда такая. Никого не жалует. Десять лет с ней живу – ни разу никому не обрадовалась.
– И внукам? – для завязки разговора уточнил Швец.
– Внукам радуется. Своим. Моим не очень, – довольно грубо расставил точки над «i» старик. – Я же говорю. Всего десять лет совместно живём. Старость на двоих коротаем. С тех пор, как моя вторая супруга преставилась… Вы зачем пришли?
Отметив про себя, что Никита Михайлович был женат в третий раз, Сергей никак не стал комментировать данный факт. Перешёл сразу к делу:
– На территории дома, где вы проживали в юности, было обнаружено помещение с человеческими останками. Говорить будем здесь, у соседей на виду или в комнату пройдём?
Известие о могильнике Рваных воспринял относительно спокойно. Не разразился длинными тирадами о своей невиновности, не стал никого обвинять. Лишь ссутулился, понуро опустил голову, отчего и без того многочисленные морщины на дряблой шее, растянувшись, обозначились белыми, незагоревшими полосами.
– Пойдёмте…
Дом встретил прохладой, поскрипывающими в такт шагам деревянными полами, немудрёным обывательским уютом пенсионера среднего достатка и тяжеловатым запахом старости.
На видных местах чёрно-белые фотографии молодых людей с детьми на руках, отдельно детей, одна или две групповых. В чертах некоторых явно просматривалась наследственность хозяина. Имелись и современные, цветные снимки пары младенцев в красивых распашонках да перепуганно-торжественного мальчишки с огромным букетом и лентой первоклассника. Семейство, значит, увековечено…
Расположились в зале. Никита Михайлович в излюбленном кресле напротив телевизора, инспекторы на диване у стены.
– Рассказывайте, – многозначительно потребовал призрак. – С самого начала.
– С прадеда? – сухо поинтересовался старик, безвольно упираясь затылком в спинку кресла и подняв свои бесцветные, водянистые глаза к потолку.
– Можно и с него.
– Ну, слушайте…
… Говорил Рваных долго, ровно, складно, придерживаясь в повествовании линии стороннего наблюдателя и ни разу не употребив ярких эпитетов «для красного словца».
История оказалась занимательной. В середине девятнадцатого века родоначальник семейства – его прадед, вернувшись с каторги, куда попал за какие-то грехи и где заработал клеймо КАТ(**) – по одной выжженной букве на лбу и каждой щеке, решил остепениться и заняться извозом. В лихачи его, ясное дело, с криминальной биографией никто не взял, вследствие чего перебивался бывший преступник доставкой разных грузов в далёкие и не слишком края. Откуда у предка появился стартовый капитал на телегу с лошадью и первые подряды – Никита Михайлович не знал, зато пояснил свою фамилию: «До клеймения преступникам ноздри рвали, чтобы их приличные люди издалека видели. Потому и фамилия у меня – Рваных. Членовредительство хоть и отменили в каталажках к тому времени, когда мой прадед туда угодил, однако народ ещё долго старые порядки помнил. Рваным и прозвали».
Дело у родоначальника пошло. Построил крепкий дом в предместье, завёл хозяйство, познакомился с разбойниками, принялся скупать награбленное. Для этого сделал комнатку под погребом, где хранил до поры особо приметное барахло. Выждав, продавал перекупленное в соседних губерниях, понемногу, через знакомых, отправляя опасный товар со своими обозами. Осторожный, в общем, был человек.
Годы шли, предместье разрасталось, бывший каторжанин превратился в крепкого, уверенного в себе хозяина ломовой артели. Поседел, удачно женился на приличной девушке. Когда произошло первое убийство – Рваных не знал. Однако слышал от бабки, что предка неоднократно пытались «пощупать за мошну» старые приятели. Дядя оказался не подарок – отбивался чуть ли не в одиночку, а трупы приноровился прятать в схроне, здравомысленно опасаясь, что с его буйным прошлым в законную самооборону никто не поверит. Как оно обстояло на самом деле – честно признавал старик – не известно.
Про нежить инспекторы пока не спрашивали, слушая и запоминая перипетии рода Рваных.
… Подросли дети, принялись помогать пожилому ломовику в нелёгком труде. Суровым ветром по постаревшему подворью прошлись революция, гражданская, раскулачивание и коллективизация с индустриализацией. Родоначальник давно умер, перед смертью, в качестве покаяния, передав секрет погреба сыновьям. Те отнеслись к отцовым тайнам с пониманием – сами уже были в немолодых летах и прекрасно знали, насколько вычурно может жизнь извернуться.
Отчий дом каким-то образом достался среднему сыну каторжного, остальных братьев разбросало по миру. Он оброс семейством, родил наследника – будущего отца Никиты Михайловича, радовался троим дочуркам.
Пришёл сорок первый год. Голод, бомбёжки, оккупация. Мужчины ушли на фронт. В родовом гнезде остались одни женщины – бабка Никиты Михайловича и его родные тётки. Последних, молодых и сильных, угнали на работы в Германию. Больше от них вестей не было…
Озверев, осиротевшая мать вспомнила про могильник и начала личную войну с фашистами. Убивала по одному, предпочитая не расквартированных по избам солдат, а транзитных, добирающихся на фронт после отпуска или наоборот, едущих с фронта к любимым фройляйн. Попадались ей и офицеры. Точное количество убитых Рваных не знал – бабка об этом не любила говорить, ограничиваясь коротким: «Мало! Надо было больше их, аспидов, порешить!»
Сергей попытался представить – каково это, втайне убивать врага и одновременно жить в постоянном страхе за пропавшую в той кошмарной круговерти семью, за себя, ежеминутно ожидая разоблачения и виселицы. Не смог, но бабулю зауважал. Крепкая, по всему, тётка была. Бесстрашная.
Отгремел салют Победы, фронтовики потянулись домой. Вернулся лишь сын. Израненный, нервный, пьющий. Понемногу успокоился, пошёл на работу, получил комнату в барачной коммуналке, женился, родил одного сына – Дмитрия, следом второго – сидящего перед инспекторами Никиту Михайловича. Больше семи лет мужик в нормальной жизни продержался, а потом снова запил.
Сгорел от водки быстро. Инфаркт.
Мать Рваных, поначалу перебравшаяся поближе к свекрови в обветшавший дом, ушла. Не ужились женщины. Старуха, обезумев от горя, винила именно невестку в смерти сына, не желая принимать никаких оправданий. Помыкавшись в одиночку с двумя маленькими детьми, молодая вдова была вынуждена отвести братьев к Прасковье Ильиничне ради нормальной крыши над головой. Там они и остались, в тепле и заботе.
Дальнейшую судьбу несчастной, пережившей мужа и намаявшейся по маломерным комнатам с общими кухнями, инспекторы уточнять не стали. Не те подробности, о которых приятно узнавать. Вряд ли с ней что-то хорошее случилось.
… Внуки росли, ходили в школу, в кружки. Дрались и мирились с соседской ребятнёй, обносили чужие сады. В поле зрения детской комнаты милиции не попадали – меру знали и дальше обычных шалостей их баловство не заходило. Старший, Дмитрий, пошёл в армию. Младший продолжал учиться.
