Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Но, конечно же, юноша не был готов к беспощадной бойне Цусимы. Никому невозможно изготовиться к первому в своей жизни бою, к грохоту орудий и взрывов, визгу осколков, пламени пожаров, истерзанным телам, своей и чужой крови. Первый бой неумолимо делит жизнь на "до" и "после", и души тех, кому посчастливиться пережить его, навечно заклеймены огнем и сталью, что несет война на своих мертвых, изъязвленных гноем крыльях. Это тяжкая ноша и кто-то ломается навсегда, другие же, пройдя горнило первого сражения, становятся настоящими воинами.
Николай не сломался. Горечь разгрома и поражения тяжким грузом давила сердце, но с этим он справился. А вот гибель своего экипажа пережить оказалось намного труднее.
Беспощадная память брала Николая за руку и вела галереями воспоминаний - туда, где из увитых траурными лентами рамок, взыскующе смотрели на него павшие друзья и сослуживцы. Николай не мог ничего забыть. Снова и снова он видел, как хмурит брови его начальник, старший артиллерийский офицер Петр Евгеньевич Завалишин - лейтенант никогда не курил и не одобрял этой привычки, но и не ругал дымящих мичманов, лишь неодобрительно качая головой. Как, гуляя в Камрани, восхищался яркими цветами заморских птиц старший штурман Чайковский 1-ый, и как сверкали его глаза, когда одной из этих милых пташек удалось сделать свое черное дело прямо на эполет Борису Илларионовичу. Как смешно морщил лоб мичман Протасьев, с которым Николай частенько сиживал за чаем и доброй шахматной партией. Как ругал нерадивых старший офицер Макаров 2-ой, и как смешно при этом тряслась его борода.
Все они обрели вечный покой в холодных объятиях чужого моря, найдя свой последний приют во чреве погибшего броненосца. Они стояли крепко и бились до последнего, вписав на скрижали чести свои имена, но никому не возложить цветов на их могилы. Останки броненосца сделались для экипажа склепом и надгробием в вечном сумраке морских глубин, куда нет хода ни пешему, ни конному. Одна лишь пучеглазая рыба проплывет мимо затонувшего корабля, не отличая творение рук человеческих от подводной скалы...
Вскоре по выходе из Либавы, Николай сильно сдружился с поручиком Харитоновым. Что Владимир Георгиевич был всего лишь механиком, от которых воротили нос иные, почитавшие себя белой костью флотские офицеры, на это Николаю, сыну выслужившего офицерский чин моряка, было плевать с высокого клотика. Зато поручик всегда был весел, отличался неуемным оптимизмом и обладал удивительным даром поднимать настроение окружающим, заражая их своею жизненной силой. Они простились незадолго до начала сражения. Владимир Георгиевич, прямо и чуть насмешливо глядя в глаза мичману, крепко сжал его руку, и цитировал Шекспира, до которого был изрядный охотник:
"Не знаю, встретимся ли мы опять,
Поэтому простимся навсегда,
Прощай же навсегда, навеки, Кассий!
И, если встретимся, то улыбнемся
А нет, - так мы расстались хорошо."
И Николай против воли улыбнулся. А затем они разошлись по боевым постам - Николай отправился в свою башню, а за поручиком захлопнулась дверь машинного отделения - с тем, чтобы больше уже никогда не открыться. До сих пор Николай отчетливо видел лицо своего друга - круглое, подвижное, всегда улыбчивое чуточку вздернутый нос, карие глаза, в уголках которых словно бы затаилась добрая насмешка.
И даже долгие годы спустя эти воспоминания причиняли мучительную боль. Против своей воли Николай вновь и вновь возвращался к загадке, на которую не будет ответа - как погиб его друг? Мичман не видел последних минут броненосца, в то время он находился в забытьи, но знал по рассказам, что перед тем, как затонуть, корабль перевернулся. Какой непредставимый ад разверзся тогда в машинном и котельных? Николай от всей души желал, чтобы для поручика все закончилось быстро. Но что, если его друг уцелел? Что, если вода не затопила отсеки полностью и уже после того, как броненосец, взметнув тучи ила, упокоился на своем смертном одре, в его недрах остались живые люди? Принять смерть от вражеского снаряда в бою и на своем посту, с честью выполняя свой долг - это одно. Но медленно умирать в холоде и мраке, не имея ни малейшей надежды на спасение, задыхаясь в спертом, сдавленном воздухе полузатопленного отсека?! Николая пробирал озноб, когда он представлял себе, какие трагедии могли твориться среди немногих выживших. Он упрекал и ругал себя за мнительность, но воспоминания и мысли возвращались, причиняя почти физическую боль.
А еще... В плену Николая не оставляло ощущение потерянности и иллюзорности текущего вокруг него бытия. Мозг отказывался понимать, почему все они: капитаны и лейтенанты, мичманы и поручики, боцманы и кондукторы, простые матросы, все, кого он знал хорошо или видел лишь мельком - почему они теперь там, а он - все еще здесь? Раны мичмана быстро заживали, но он чувствовал себя человеком, опоздавшим на поезд собственной жизни. Его друзья веселятся, играют в "трик-трак" и распивают чаи с коньяком в прекрасных пульмановских вагонах, что везут их в светлое завтра. А он остался стоять на пустом, продуваемом всеми ветрами перроне, на который никогда больше не заглянет ни один поезд и капли дождя текут по его лицу, а впереди его ничто не ждет. Окруженный призраками прошлого Николай все больше замыкался в себе.
Лейтенант Еникеев, Алексей Павлович некоторое время наблюдал за спасенным им мичманом, который, в свою очередь, спас его и сам. Он вовремя понял, что мертвый броненосец не отпускает юношу и взялся за Николая всерьез, встряхивая и тормоша его, заставляя снова почувствовать вкус к жизни. Это помогло - скорлупа, коею совсем было окуклился Николай дала трещину, мичман вновь почувствовал интерес к жизни. А дальше молодость взяла свое.
Раньше Алексей Павлович совершенно не обращал внимание на Николая - не потому, что мичман был ему чем-то неприятен, а просто потому что не было ему до молодого артиллериста никакого дела. Однако же бой совершенно изменил отношение князя к Николаю, теперь же, когда из всего экипажа уцелели они двое, сам Бог велел им держаться вместе. Узнав Маштакова поближе, князь чувствовал все большую симпатию по отношению к мичману, а Николай нашел в Еникееве умного, начитанного и веселого старшего товарища. Так было положено начало их дружбе, которая не прервалась и после плена, годы только укрепили ее, невзирая на то, что жизнь давно разбросала офицеров по разным кораблям.
Огонек погас, и Николай, тщательно выбив остатки табака из трубки, убрал курительные принадлежности в стол. После встречи на "Баяне" прошло уже три дня, и вчера он снова виделся с Алексеем Павловичем - князь сообщил ему, что условия, время и место дуэли согласованы с секундантами штабс-ротмистра. Так что сегодня его ждет насыщенный и под завязку наполненный корабельными хлопотами день, а завтра... Завтра в восемь утра они с графом скрестят клинки.
Совершенно неожиданно, предчувствие неминуемой схватки вдруг оформилось в слова, обретя ритм хайку:
"Стократ благородней тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
"Вот она наша жизнь!" (стихи Мацуо Басе)
Николай задумчиво пожевал губами, словно пробуя внезапно родившееся трехстишие на вкус. Получилось вроде неплохо... К черту. Стихосложения, воспоминания и нервная дрожь обождут до вечера, а пока - служба! В конце концов, он старший артиллерист мощнейшего линкора, или где?
ГЛАВА 8
Дабы не предаваться нервическому ожиданию неизбежного, Николай с головой нырнул в служебные хлопоты.
Церемония подъема флага завершилась без происшествий, да и откуда бы им взяться? После приборки приступили к занятиям, в этот раз Николай решил приглядеть за подготовкой расчетов противоминной артиллерии. Кавторанг в последнее время уделял все свое внимание главному калибру линкора, но противоминная артиллерия также важна, и манкировать ей ни в коем случае не следовало. Сегодня состоится очередная тренировка-обучение заряжанию палубных орудий, вот и посмотрим...
