Женщина-кошка - Асприн Роберт Линн (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
Молдаване, или молдоване, хотели уничтожить искусственную границу между свой землей и Румынией. У них были на это основания: различие между молдовским и румынским языками было меньше, чем между американским английским и английским английским. Кроме того, молдован принуждали с 1940 использовать алфавит, известный как советский, русский, кириллический или греческий, тогда как румыны писали латинскими буквами, как в английском языке.
Брюс Уэйн, однако, нашел три группировки потенциальных террористов под именем бессарабов.
— А как насчет гагаузов? — спросил Бэтмэн. — Какие права у гагаузов?
Совсем упав духом, парень слегка разжал руки. Кровь обратно прилила к лицу, веснушки покраснели. Он не верил в Бэтмэна, как эти молдавские свиньи, которые считали, что Бэтмэн — инкарнация их национального героя, Влада Дракулы. Но Бэтмэн знал про гагаузов. Сколько американцев знало о гагаузах? Ведь их численность не превышала ста пятидесяти тысяч.
— Это… — юноша подбирал слова, — все равно что продавать или покупать, только без денег. У Гагаузов есть овцы, есть виноградники, есть табак. Овцы… не очень хорошие. Вино, табак — это лучше, чем деньги.
Молдаване постараются сначала уничтожить гагаузов. Они уже говорят: учите наш язык, делайте все как мы. Гагаузы видят надписи на стенах, да? Они и нас, русских, не очень любят: Москва говорит, учите наш язык, делайте все как мы. Но вначале у нас была армия, и армия пришла из Москвы, защищать их. Теперь Москва… — он дунул, словно задувая свечу, — нет армии. Только мы с гагаузами. Гагаузы и мы.
— Американский патриот, Бенджамен Франклин, сказал: «Надо держаться вместе, или нас повесят порознь».
Пастухи, которых Тигр упомянул в доках. Все сходилось. Были моменты, когда Бэтмэн жалел, что он в маске, потому что время от времени ему хотелось закрыть голову руками. Вместо этого он сказал: «Итак, гагаузы дают вам — русским в Молдавии — вино и табак, которые вы обмениваете по бартеру с другими русскими — в самой России — на иконы?.. А эти иконы вы продаете здесь, в Америке, а на вырученные деньги покупаете оружие, чтобы гагаузы воевали с молдаванами, так?» Юноша помотал головой. «Нет денег. Мы даем иконы человеку, у которого лицо в шрамах. Две уже дали, эта третья и последняя. После этого. Ничего.
Не для нас. Кончено. Что делают гагаузы, мы не видим, не знаем. Очень просто».
В голове Бэтмэна зазвенел колокольчик — человек, у которого лицо в шрамах? Безусловно, в Готам-сити были тысячи людей со шрамами. Но молния не попадает дважды в одно место случайно. И на сердце у Бэтмэна потеплело от того, что он знал, где искать человека со шрамами. Он преисполнился энтузиазма. Оставалось только еще кое-что выяснить.
— А эта икона у тебя в руках? Та, что молдаване сумели успешно похитить, но я им помешал?
Лицо парня сделалось столь же непроницаемым, как маска Бэтмэна.
— Они знают, что она опять здесь. Ты знаешь, что они за ней еще придут.
Парня начало трясти. «Это то, что вы зовете платежом. Вот это — платеж: самый лучший, самый ценный. Свиньи как-то узнали. Если я не принес икону — нет платежа, нет обмена. Гагаузы, они нас обвинят. Тогда опять все против всех».
Определенно, в точке зрения Альфреда был свой резон.
Бэтмэну потребовалось всего несколько минут, чтобы убедить юношу рассказать ему, когда и где должен быть произведен платеж, и доверить ему на это время икону.
— Они будут пытаться ее у вас украсть, — сказал юноша, выпуская коробку из рук. — Они не перед чем не остановятся. Они подкупят ваших врагов.
В голове Бэтмэна загорелся еще один огонек. «Я на это и рассчитываю», — сказал он прежде, чем уйти.
ДВЕНАДЦАТЬ
Женщина-кошка стояла, прислонившись спиной к стене ванной, изогнувшись и скосив глаза на дверцу аптечки, к которой было прикреплено единственное в квартире зеркало. Разглядывать себя в зеркало было для нее в новинку, так же как торопиться на встречу и собираться на дело вместе с компаньоном. Причем оба события должны были произойти через несколько часов. Наконец, натянув маску до бровей, женщина в черном комбинезоне решила, что с нее достаточно, и протянула руку к цепочке выключателя.
— Не верю я, что ты это сделаешь, — сказала она своему отражению прежде, чем оно исчезло.
Вот уже несколько дней Селина пребывала в непривычной для себя роли ведомого при активном лидере. Бонни обладала таинственной способностью думать над одним в то время, как рот ее говорил совсем о другом. А поскольку Бонни говорила безостановочно, она и думала беспрерывно, все время опережая на один шаг и собственный рот и весь остальной мир. Селина же, которая почти не могла соображать, пока разглагольствовала Бонни, лишилась способности строить собственные планы относительно набега на квартиру Эдди Лобба. Когда Бонни трещала, у Селины появлялось чувство, что она где-то далеко позади.
Разумеется, она могла отказаться или Женщина-кошка могла просто не прийти в условленное время к дому Бонни. Она в любой момент могла перехватить инициативу, прервать водопад слов и начать действовать самостоятельно. Бонни была паровым катком, но не танком; разница существенная. Но Селина не перехватила инициативу, и Женщина-кошка собиралась зайти в крошечную квартирку в верхнем городе прежде, чем направиться к кондоминиуму Кистоун.
Потому что Бонни была хорошая. Ее планы относительно коллекции Эдди были лучше всего того, что смогла бы придумать Женщина-кошка самостоятельно. А ее снимки…
Женщина-кошка задержалась, чтобы взглянуть на увеличенную фотографию, висевшую в углу, где она тренировалась: гладкая черная пантера осторожно пьет из ручейка в осеннем лесу. Пантера напоминала Селине о Женщине-кошке.
Лес напоминал о зарослях недалеко от родительского дома, где Селина пряталась, когда жизнь становилась невыносимой. Разумеется, черные пантеры не водились в лесах Северной Америки. Бонни рассказала — невероятно длинно — о том, как она сфотографировала ручей, путешествуя автостопом по Канаде, пантеру — в зоопарке, а затем совместила оба снимка.
— Это не настоящее, — объяснила Бонни, когда заметила, что Селина не может оторваться от фотографии в тот первый вечер, когда они сидели на полу и ели принесенную еду. — Камера не может врать. Это не то, что твой глаз или рассудок. Она видит только то, что есть. Прутья клетки, мусор на берегу ручья. Когда я ее держу, я мыслю как камера. Но потом я вхожу за закрытую дверь и изменяю реальность.
Селине захотелось взять снимок. Она уже начала прикидывать, как Женщина-кошка сумеет до него добраться, когда Бонни просто сняла его со стены.
— Возьми — он твой, — Селина прижала руки к бедрам. Принимать подарки было не в ее стиле. Подарки означали долги и обязательства, а она предпочитала жить без долгов и обязательств. Но жизнь не всегда идет так, как ты предпочитаешь. Стоя в костюме на подоконнике и глядя на снимок, она припомнила, как горели ее руки. «Это же фотография, — сказала она тогда, заставляя себя принять подарок. — Ты, наверное, можешь еще напечатать».
Моторчик во рту у Бонни поперхнулся. «Нет. Я печатаю только одну. И даже негативы уничтожаю. Это как мечта; она должна быть одна, иначе похоже на мошенничество. Но этот снимок — твоя мечта. Я это поняла по твоему лицу, когда ты смотрела на него».
Теперь фотография висела у Селины в комнате — похоже, единственная вещь, которая не была украдена, отнята, подобрана или куплена у старьевщика — а у Женщины-кошки появился партнер. Она поднялась по пожарной лестнице, которая проходила возле окон Бонни и поцарапалась в стекло когтем. Бонни выбежала из-за фанерной перегородки, которая отделяла ванную и кухню, превращая их в единую, хорошо оснащенную темную комнату для фотопечати. Она была одета в темный спортивный костюм с армейским плетеным ремнем на бедрах и в видавшие виды туристские бутсы.
Обе женщины были удивлены. Женщина-кошка ожидала увидеть Бонни в привычных пастельных тонах. А когда Женщина-кошка удивлялась, она замолкала. Что же касается Бонни, то она начала верещать еще прежде, чем открыла окно.
